Геннадий Прашкевич - Бык в западне
Чирик чувствовал сладкий сосущий ужас. Он уже во всех деталях знал, что сейчас произойдет в этой квартире. При этом он уже нисколько не боялся красивой, но, кажется, сварливой сучки в белом деловом костюме, у которой, кажется, правда что-то не сложилось
— Там что? Там только деньги? — как бы удивился Чирик, вдруг догадываясь, что баба в белом надеялась найти в «дипломате» что-то другое. — Только деньги и коньяк? Ничего больше?
— Вы разве не видите?
— Да вижу, конечно, — пожал плечами Чирик и, увидев секретер, уверенно прошел к секретеру.
Он знал, что баба в белом никак не может проскочить мимо него. Да и не собиралась она проскакивать мимо него. Он, кажется, не внушал бабе никаких страхов и подозрений. Она явно кого-то ждала. Может, даже его. В любом случае она ждала человека, которого прежде никогда не видела в лицо.
«В квартире будет находиться человек, — опять вспомнил Чирик — Этот человек знает, что к нему придут, но все равно ведите себя как можно более осторожно…»
Чирик и вел себя осторожно. Он же видел, что баба кого-то ждала. А пришел он, Чирик. И баба нисколько не удивилась. Какие же вопросы? Значит, его и ждала баба.
Волнуясь, Чирик увидел на секретере толстую черную книгу. Не глядя на название, боясь ошибиться, он поднял книгу за черные корки переплета и встряхнул.
Плевал он на страницы! Плевал он на статью «Прорицатели»!
Сердце гулко ударило, но сразу успокоилось, забилось мощно, ритмично, как и полагается биться сильному здоровому сердцу.
Не обманули!
Чирик внимательно изучил билет и паспорт, выпавшие из книги. По новому паспорту Чирик стал Меньшиковым Петром Степанычем. Пятьдесят третьего года рождения, уроженцем города Омска. Но особенно порадовала Чирика дата на билете. Рейс уходил из Новосибирска в Екатеринбург через три часа. Он, Меньшиков Петр Степаныч, пятьдесят третьего года, уроженец города Омска успеет явиться в аэропорт как раз к концу регистрации Как того и требовал страшный человек в Москве.
Если ему, Чирику, действительно оставили на секретере авиабилет до Екатеринбурга и новый паспорт с его, Чирика, фотографией, значит, он должен споро делать свое дело и уходить. В конце концов, баба в белом действительно единственный человек, который может в будущем его опознать Никто не должен знать, что он побывал в этой квартире.
С давно знакомым ему сладким сосущим чувством Чирик прикинул возможности.
Нет, с сожалением понял он. Совсем у меня нет времени валандаться с бабой. Хотелось бы, да времени нет. К тому же она слишком деловая, сразу не даст. Может, даже драться начнет. Надо попросту кончать бабу и уезжать в порт. Через три часа я должен находиться в воздухе. Эта баба чего-то не нашла в «дипломате», зато в этом «дипломате» деньги. Деньги волновали Чирика.
— Сколько там? — спросил он, спрятав в карман авиабилет и документы.
Женщина нервно присела на край дивана, закинула одну красивую ногу на ногу и закурила.
— Откуда я знаю?
— Вы что, даже не пересчитали их?
— Какого черта? Я пришла не за этим.
— Понимаю, — кивнул Чирик сочувственно и незаметным коротким движением извлек из кармана нож.
Как только рукоять короткого крупповского ножа оказалась в руке у Чирика, он сразу успокоился. Весь этот бред, который преследовал его всю последнюю неделю, на поверку действительно оказался всего лишь бредом. Кем бы ни был страшный человек, вытащивший меня из Москвы сюда, подумал Чирик, заказывая такое дело, он сам превращался в Чирика. То есть в меня. Он сам становился таким же дерьмом, как я. И не хера было строить из себя гордого судью, ругаться, грозить и плескать горячим кофеем в глаза. Никакой он не праведник и не спаситель человечества, этот страшный человек, вычисливший меня в Москве, вдруг понял Чирик. Если он привез меня в Новосибирск только ради такого несложного дела, значит, он сам дерьмо. Большое вонючее дерьмо. Значит, он сам ничем не лучше меня.
Чирик не знал, кому предназначались деньги, аккуратно сложенные в «дипломате», но теперь, приняв окончательное решение и успокоившись, он инстинктивно почувствовал, что по каким-то тайным, не совсем ясным причинам, по причинам, которые он вряд ли когда-либо узнает, деньги в «дипломате» почему-то не опасны, а потому, подойдя, спокойно одной рукой защелкнул замки.
Весь мир дерьмо, радовался он.
— Значит, все отменяется? — Баба в белом впервые взглянула на Чирика.
Взгляд у нее оказался цепким. Такая запомнит, невольно подумал Чирик. Такая все запомнит. Ишь, таращит глаза, сука. Не люблю, подумал он, когда на меня таращат глаза.
— Я ухожу.
— А чего ж… Конечно… — волнуясь, но весело сказал Чирик. — Не сидеть же здесь, правда?
Все так же весело улыбаясь, Чирик дождался, когда баба в светлом деловом брючном костюме встанет и загасит сигарету в пепельнице.
Когда она это сделала и повернулась, уже уходя, он дважды, молча, все с той же кривоватой улыбкой на пересохших губах, ударил ее ножом в спину.
Глава XIII. ОТСТАВКА
5 июля, Новосибирск
Они доехали до Дома Ленина. Даже не до Дома Ленина, а до часовни Александра Невского. Возле часовни машину тормознули сотрудники ГАИ, потому что дальше весь Красный проспект был перекрыт отрядами милиции, которая особенно густо группировалась вокруг серого здания мэрии. Пришлось свернуть на Советскую. Уже с Советской в душной бензинной волне выбрались на Вокзальную магистраль. Правда, к площади Ленина их все равно не пропустили. Там, на площади, под бетонными мутантами, настороженно прислушиваясь к ораторам, как желе, глухо ворочалась, утробно постанывала, неопределенно, но агрессивно ухала грандиозная толпа, над которой, как глас победы, разносился очередной торжествующий мегафонный голос:
— Долой воров-чиновников! Долой пустобрехов- болтунов! Мы за внимание к каждому отдельному человеку!
— Ну, разболтались. Это надолго. Ты теперь, значит, так, мужик, — повертев головой, торопливо предложил водила, явно испугавшись, что такие хорошие и легкие деньги могут обидно и быстро уйти из рук. — Ты теперь, значит, давай, как я. На полном, значит, доверии. — И нашел нужный вопрос: — Где хотел выйти?
— На Орджоникидзе.
— Ну, вот видишь! На Орджоникидзе! Какие же тут проблемы? — обрадовался водила. — Орджоникидзе — это рядом. Доплюнуть можно. — И вытянул руку. — В доме над магазином? Над «Яхонтом»?
— Угадал.
Мельком глянув по направлению руки водилы, вытянутой в сторону дома, Валентин насторожился. Резкая короткая вспышка. Еще одна. И еще. Будто световой морзянкой в глаза кольнули. Кто-то в окне четвертого этажа, ну, может, выше, приоткрыл форточку. Нет, поправил себя Валентин. Не на четвертом. Скорее, на пятом. И не в квартире Куделькина-младшего, а выше. Точно — этажом выше. В квартире крутого деда Рогожина.
Но ведь ключи у Куделькина, удивился Валентин. Он сам говорил. И даже ходил в квартиру Рогожина вчера ночью. Кто может открывать и закрывать форточки в пустой квартире, опекаемой Куделькиным?
Неприятно вдруг вспомнилось то, что так мучительно не давалось памяти час назад — сломанная ель за мутантами.
