Андрей Молчанов - Взорвать Манхэттен
Я разрушаю сделки, громоздя наветы, я распускаю слухи о перемещении своих и чужих капиталов в конкурирующие банки, предварительно заверяя их управляющих о таковых намерениях, я советую быстрее возвратить кредиты или же не предоставлять таковых; я сулю должности и перспективы, достичь которых можно, лишь навредив партнерам; я предлагаю совместный бизнес, обещаю размещение инвестиций для строительства жилых комплексов в Майами, новой европейской газовой трубы, путаю схемы перемещений нефтяных техасских капиталов в Азербайджан. Я ворошу муравейник за муравейником. Я продаю воздух, покупая лояльность; я продаю лояльность за обещания услуг.
Боль приходит через два часа, и я изнеможенно откидываюсь на подушку. За эти два часа я произвел переполох в нашем королевстве финансовых магнатов и промышленных воротил. Выставить мне счет за переполох никто, тем не менее, не в состоянии: от всего мною сказанного я с легкостью отопрусь. Но Совет теперь не соберется очень долго. Я раздробил интересы, посеял подозрения и неприязнь, и отныне моим недругам хватает забот, им не до выслуживания перед Большим Боссом, и не до инсинуаций против меня.
Я, как израненный солдат в окопе, сумел остановить бронированную армаду, развернув ее орудия друг против друга.
Недоразумения разъяснятся, но их тени останутся надолго, впечатавшись в критические деловые умы. А пока они разъясняются, у меня есть время окрепнуть, подлечиться и, заминировав вокруг себя уязвимые подступы, приготовиться к мощной атаке.
К вечеру, погружаясь в воспаленный сон, я все же заставляю себя снять трубку телефона.
Радостный голос Ричарда:
− Звонил Роланд! Этот парень все нашел! Все у него!
− То есть? – недоверчиво спрашиваю я.
− Он изъял этот самый контракт… Вы понимаете, босс?
Я понимаю: Роланд точно исполнил все мною сказанное.
− Готовьтесь к полету в Москву, − говорю я. – Возьмете документ и – обратно.
− Может, мне вылететь туда из Лос-Анджелеса?
− Нет. Сначала сопроводите меня в Вашингтон. Мне с вами спокойнее.
Я кладу трубку. Этому перевербованному негодяю просто не терпится отличиться перед Большим Боссом. Наверняка вслед за ним в Москву вылетит и Пратт. Дабы перекупить русский оборонный холдинг.
Теперь там, в Москве, моим людям предстоит напечатать эту бумажку-приманку и − готовиться к приему важных американских гостей.
Значит, с ранехонького утра мне предстоит большая работа.
МАРК
Все произошло столь буднично и скучно, что Марк и удивиться не успел: едва они с Виктором приблизились к машине, оставленной на стоянке, из будки менеджера вышла парочка черных придурков, приплясывающих в такт рэпа, бьющего им в головы из наушников плееров; «шахтеры», как называл их Марк, по-гусиному дергая шеями в такт музыке, направились в сторону выезда, а, поравнявшись с ним, внезапно предъявили полицейские жетоны. И в сей же миг, сияя «люстрами» на крышах, у выезда с лота, нос к носу остановились две бело-голубые патрульные машины.
Наручники, обыск, потертое казенное сиденье, сетка, отгораживающая арестанта от водителя, булькающий вой сирены и – безрадостный путь в темницу.
Их везли на двух машинах, раздельно, что бывший опер счел вполне логичным рутинным решением, но вот когда машины остановились не у полицейского участка, а въехали на территорию военной базы, затормозив возле угрюмого строения, до Марка дошла пугающая несуразность происходящего. А после ясно и страшно дошло: его привезли туда, где ссылки на законы и поддержку адвокатов были по меньшей мере наивны. Отсюда и он, и Виктор могли бесследно кануть в безвестность. Это была без сомнения тюрьма какой-то спецслужбы.
С вопросами он не спешил, понимая, что в свое время ему на них ответят в полном объеме, а потому безропотно проследовал в подвал здания, где на него пахнуло обреченностью унылого тюремного застенка. Грубая керамическая плитка на полу, лампы дневного освещения, решетчатый вход в коридор, упирающийся в бетонный тупик, а по его бокам – стальные двери камер.
Лязгнул запор. В помещении, лишенном окна, стояла голая солдатская койка и привинченный к полу стул. В одном углу раковина, в другом – унитаз.
− Проходите, − бесцветно обронил тюремщик, одетый в военную форму без знака различий.
В тусклом свете привинченного к потолку плафона потекли минуты ожидания. Минуты превращались в часы, не потревоженные ни единым звуком извне.
Марк понял, что угодил в серьезную переделку. Изощренный мозг судорожно просчитывал всевозможные варианты будущего допроса, в попытке предугадать основную партию игры под названием «преступник и следователь». Беспокоило и то, как поведет себя Виктор. Малейшее несоответствие в показаниях выведет следствие к истине. А если откроется, что нападение на Уитни организовали они, кара будет страшной, в чем Марк ни на мгновение не сомневался.
К вечеру в оконце двери ему просунули поднос с пластиковой бутылкой воды и парой худосочных бутербродов. На вопрос, принесут ли матрац, заметили, что здесь не отель, и придется удовлетвориться панцирной сеткой. Оконце неприязненно захлопнулось.
Утром подали завтрак, состоящий из той же воды и пары разваренных сосисок. Понятия обеда и ужина тюремщики проигнорировали вовсе, что привело Марка к закономерному выводу о плачевности его перспектив.
На следующее утро в оконце опять задымились дешевые сосиски, и он несколько воспрянул духом.
Время он угадывал интуитивно, но ближе к вечеру в камеру вошли двое мордоворотов в штатском, надели на него наручники и повели на второй этаж здания.
Его ввели в кабинет, обставленный казенно и неуютно. В кабинете, за пустынным письменным столом сидел человек, чье лицо показалось Марку до оторопи знакомым.
Уитни! Как?!.
Человек был бледен, ему явно нездоровилось, но в его болезненно блестевших глазах, устремленный на Марка, несомненно угадывалась непреклонная воля, ирония и некоторая отчетливая брезгливость.
Мордовороты усадили Марка в кресло напротив, освободили его руки от наручников, а затем, завернув кисти за высокую спинку кресла, снова замкнули кандалы.
Уитни удовлетворенно кивнул, и стражи покинули помещение, встав, вероятно, за дверью – звука удаляющихся шагов Марк не услышал.
− По-английски, как понимаю, вы говорите, − сказал человек. – И кто я – знаете. – Голос его был тих, слова срывались с губ через одышку, и Марк уяснил, что перед ним действительно Уитни, видимо, изрядно пострадавший в аварии.
− Да, я говорю по-английски, а вы – Генри Уитни, − подтвердил он.
− Я посмотрел данные на вас, − продолжил собеседник. – Вы большой плут. Однако советую вам собрать весь неприкосновенный запас своей искренности, поскольку только он в состоянии скрасить ваше будущее.
− Я постараюсь, − заверил Марк.
− Это в ваших интересах, − устало произнес Уитни. – И хочу вас сразу же предупредить: едва я начинаю испытывать сомнения в ваших ответах, как здесь появляется специалист, и делает вам известного рода укол… После этого ваша дальнейшая судьба не будет вызывать у меня ни малейшего любопытства.
В этих ленивых, тяжелых словах, падающих, как гири, было столько угрожающей силы и правды, а взгляд Уитни налился такой безжалостной непреклонностью, что Марк почувствовал доселе неиспытанный им страх. Единственный раз он испытал нечто подобное, когда, плавая в тропических рифах с аквалангом, увидел мчавшуюся на него из синего сумрака огромную белую акулу. Он ощутил себя дряблым куском мяса, неуклюже барахтающимся в глубине. Страшная пасть с кинжалами кривых зубов и застывшая демоническая усмешка в неподвижных темных глазах, вселяли первобытный ужас, но главное было в том, что стремительная туша могла смять его в лепешку одним ударом своего литого носа. На счастье, рыбина описала вокруг него ленивую дугу и скрылась вдали.
И вдруг – вот тебе, брат, и на! − с изумлением и досадой он ощутил наличие некоторой влаги в исподнем, хотя определить ее точное физиологическое происхождение в недоумении своем так и не смог.
Лицо Уитни превратилось в спокойную злобную маску. Губы слегка искривились, обнажив влажный оскал, готовый по-волчьи ощериться. От него исходило черное колкое поле, простреливающее пространство морозными стремительными иглами. Перед Марком сидел сущий дьявол, способный движением века оправить его в геенну.
− Я отвечу на все ваши вопросы, сэр… − молвил он сорванным голосом.
− И правильно сделаете. Только зачем мне утруждаться? Вы сами знаете, что мне хотелось бы от вас услышать. Начинайте.
− Предыстория моей американской жизни, вас, полагаю, не волнует, − сказал Марк.
− Почему? Полезно услышать, какой путь привел вас в это кресло…
