Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Фартовая любовь
— Сначала высмеивали, подкалывали законника. А он — никого не видит. Ее одну. Хоть за свою жизнь столько баб перевидал. На кентеле волос столько не росло. Средь них и моложе, и красавиц хватало. Всех перезабыл. И однажды, под утро, сумел обойти охрану, влез к ней в палатку. Не вынес мук, выяснить хотел, как она к нему относится? Аннушка поначалу испугалась его. Никого к себе не ждала, не приглашала. А тут — кент подвалил. Она в угол палатки забилась от страха, дышать боится. Крутой ее успокаивает, мол, не трясись, не буди охрану, не обижу, не за тем возник. И давай ей про свою любовь говорить. Признался, что жизнь не мила теперь. Всюду ее рядом видит, даже во сне. Она и ответила.
— Не терзайся понапрасну. Не суждено нам с тобой вместе быть. Ни теперь и никогда. Я из невезучих. Не хочу никого несчастным делать. Да и полюбить никого уж не смогу. Обманула меня любовь. Больше не верю в нее. И ты понапрасну слов не трать! Уходи, забудь, выброси из памяти и сердца, даже если это всерьез. Обмороженная яблоня — пропала Для жизни, яблок не даст. Живет себе не в радость. Душу не терзай! Иди прочь!
— Но Крутой был не таков, чтобы враз отступиться от своего. И ботает ей, мол, тоже знавал жизнь. Случались в ней невзгоды. Лихие. Но вот и его солнце увидело, судьба любовь подарила. Настоящую. Что было до того — шелупень. И он не враз поверил, что всерьез полюбил. Но теперь знает, это до конца жизни. Просил ее не отказывать сплеча, присмотреться к нему, — усмехнулся криво.
— Она и слушать его не стала. Ответила, мол, дитя имеет. Девочку. Без отца растит. Тот тоже в любви клялся, обещал до гроба верным быть и любить до старости. А через год бросил. Не дождавшись рождения дочери и навсегда уехал из деревни. Никто, даже родители его, не знали, где он мотается, в каком городе осел? Может, из-за нее? Так Аннушка ничего от него не требовала. Любви не выпросишь. А денег от него не хотела. Сама ребенка растила, как могла. И никогда не винила того, кто бросил. Теперь, когда прошло десять лет, он объявился в деревне. Неожиданно. Вместе с женой и двумя детьми. Заявился на третий день ночью. К Аннушке в дом. И полез к ней как к бабе. Силой хотел взять. Она его — каталкой по кентелю приласкала. Тыква у фраера слабой оказалась. Проломилась. Еле выжил. Анку за хмыря судили. Три года отбыла в зоне. Ни за хрен собачий. А когда вышла, тот потрох за ней с ножом гонялся. Потаскухой называл. Мол, сама заманила в постель. А потом, когда он отказался бросить жену и детей — голову проломила! Такую «утку» по деревне пустил. И ему поверили. Ну да Анка, хоть и баба, не стала на него в милицию заявлять. Пришла к жене того потроха, рассказала все, как было. Та сама с хмырем справилась. Средь деревни, на глазах всего люда, вломила засранцу. И уехала с детьми к своим старикам. Анка с тех пор никому из мужиков не верила. Люто обожглась. Памятно. Все годы — с дочкой и старухой-матерью. Больше никого знать не хотела. И Крутой как ни крутился, даже надежды не подарила ему. Видят фартовые, кент совсем извелся. На себя не похож. Мурло черным стало. Ни жрать, ни спать не может. Весь покой ему Аннушка отшибла. Вздумали помочь ему, поговорить с бабой всем бараком. Мол, либо сгинь отсюда — сваливай в село, либо признай Крутого — не изводи его! — уставился в окно Лангуст.
— Не понимали кенты, любовь не выпросить, не откупить, даже на время. Анка, видно, однолюбкой была. Кляла, ругала, ненавидела хмыря, но продолжала любить, потому что он был первым. Из-за него она согласилась уехать из деревни — на осень, готовить жратву зэкам, чтобы того паскуду не видеть каждый день. Потому вернуться в деревню отказалась раньше времени. Ну, а Крутой после разговора с нею не стал больше набиваться. Гордость свою — законника — не посеял. Казалось бабе, что он пошутил с нею в ту ночь. Но только зэки видели, правду он вякал, — помолчал Лангуст.
— Уже последнее поле убирали фартовые. На головы им снег сыпал. Река льдом стала стягиваться. Всем хотелось скорее в зону вернуться. В щелястый, но в барак, к буржуйке. Все торопились. И вдруг слышат, возле реки бабы кричат истошно. Визжат не своими голосами. Охрана к поварихам кинулась со всех ног. Не вся, конечно. Зэки — тоже к реке. А по ней уже шуга идет. Первый лед. Увидели, как течение затаскивает в воронку Аннушку. Она с мостков брала воду из реки да поскользнулась. Упала в реку, плавать не могла. В другое б время помогли бы бабы! Да кто сунется в ледяную воду? О своих семьях и детях вспомнили вовремя. Охране деревенская баба тоже не нужна. Им зэки поручены. Стояли они на берегу, разинув хавальники. Топтались, как усравшись. Помочь бабе не думали. Вот тут-то сиганул в воду Крутой. В чем был и к Аннушке. Она уже с головой ушла в воронку, кричать не могла. Вырвал ее фартовый из реки. Вынес на берег. Бабам передал. Те ее укутали и в деревню на всех скоростях увезли, в телеге. Нашего Крутого, не дав отдохнуть, охрана на поле погнала. Мол, никто тебя, дурака, не просил деревенщину спасать. Она за тебя норму не сделает. Сам вызвался! Вот и терпи — герой! Ничего, на ветерке, в работе, живо согреешься и обсохнешь… Он и пошел. Куда деваться, если штык в спину чуть не вогнали. А к вечеру жар поднялся. Отказался от ужина, пришел в палатку, его то в озноб, то в жар! Всю ночь бредил, Аннушку звал. Единственной называл, любимой… Средь ночи ему совсем худо стало. Сознание отшибло. Нечем было дышать. Мучился кент до самого утра. Фартовые его кипятком отпаивали. Да не помогло. К утру лицо чернеть стало. Охранники вызвали машину из зоны. Чтоб в больничку кента увезти. Да поздно спохватились. Пока она пришла, Крутой уже далеко был. Умер. Освободилась его душа от всех мук разом. А перед смертью, когда на минуту пришел в сознание, попросил прощения у кентов, велел Аннушке передать, что любил ее больше жизни, что не сетует. И желает ей счастья. Что умирать за любовь куда как легче, чем от лягавой маслины. Ботнул, что и на небе, если сыщет Бога, будет просить его светлой доли Аннушке. За нее и за себя…, — умолк Лангуст.
— А как она? Приезжала? — приподняла Капка голову.
— Кто? Аннушка? Нет, Капля! Не появилась она. Да и когда? На другой день законники убрали с поля всю картошку. Их тут же вернули в зону. В барак… Эту женщину никто не видел.
— Так и не передали ей то, о чем просил Крутой перед смертью?
— Коль свидеться не удалось, написать решили. Последнее желание кента выполнили. Я то письмо слышал.
— Расскажи! — попросила Задрыга.
— Мы больше не потревожим тебя! Не вторгнемся в твою жизнь и судьбу! Убереги нас Бог, от встреч с такими, как ты! Нас держат в зоне, а среди вольных порхают птахи, подобные тебе! Ты — жива! И, верно, долго будешь жить, кому-то в наказание! Мы — все несчастны тем, что живем в неволе. Но даже здесь мы не приносим горя таким, как ты, мы не теряем веру в людей, не разучились любить, хоть души наши поморожены много раз.
— Ты жива! Но какою ценой заплатил за это спасший тебя? Он умер, даже не услышав благодарности за спасение! Мы понимаем, любовь не выпросить, но человечье должно оставаться в людях! Иначе некому станет спасать достойных, любить так, как была любима ты! Он больше не скажет тебе ничего. Он умер на следующий день, ушел, любя и благославляя, благодаря тебя за смерть. Он ни о чем не сожалел. Ни в чем не упрекал тебя и случай. Он оставил в жизни единственное — свою любовь, заставив ее жить! Ты — не любила! Да и способна ль на такое? Проглядевшая настоящее большое чувство, не сможешь больше найти своего счастья! Живи, мучаясь укором совести, если тебе известна хотя бы она! И знай, когда-нибудь судьба наказывает слепоту! И бессердечность!
— Я больше никогда не слышал об этой Аннушке от зэков. Фартовые северов знают о том случае. Теперь уж вряд ли кто из них кинется спасать фраериху! Они того не стоят. А вот Крутого жаль! Любой из нас мог оказаться на его месте. Хорошо, что миновало нас это горе! Кенты не должны откидываться вот так нелепо! Они уходя остаются в памяти, а Крутого — кто вспомнит, помянет и пожалеет? Разве только кенты назовут вслед дураком. А она даже имени его не знала. Оно ей ни к чему. Тебе я не случайно рассказал именно эту историю. Грустную правду. Ты секи! Какою бы удачливой в фарте не слыла, не прогляди свое. Не упусти, не оттолкни. Не часто люди способны на любовь. О ней многие впустую брешут. Чтоб своего добиться. Настоящее — не в трепе, оно в жизни проявляется, в каждом дне. Его берегут, чтоб не расплескать, не замутить. От чужих глаз и сплетен охраняют. Когда любят, идут на все. Не оглядываясь, не боясь, не сомневаясь! Секи, Капля! Кто много говорит, тот мало любит. Большая любовь — молчание. Ее проверить лишь временем сможешь.
— Ты это к чему? — покраснела Задрыга.
— Я стар. Но не слеп! Доперла? О Короле ботаю! Смотри, не проморгай! Береги его. Не подставляй! Второго такого, как он, судьба уже не подарит.
Задрыга покраснела до макушки. А Лангуст продолжил:
— Ты на своем веку еще много законников встретишь. Одни будут бояться тебя, другие ненавидеть. А вот любить один из сотни сумеет. Усекла?
