Валерий Барабашов - Крестная мать
— Я поговорю с Тягуновым, скажу только то, что касается меня одной. Ни слова лишнего он от меня не услышит. Я все понимаю, Лиза. Но теперь рисковать нельзя. Тебе, думаю, вообще бы спрятаться надо.
Изольда и Петушок напряженно слушали Татьяну. Да, ситуация зашла в тупик и стала опасной для всех. Срочно надо предпринимать что-то из ряда вон, нельзя пускать события на самотек. Раз Дерикот и Бизон сомневаются в искренности слов Изольды, значит, они будут возвращаться к ситуации снова и снова, пока не получат ответа… Да, кажется, Татьяна права: нужно срочно обращаться к Тягунову. Без помощи милиции теперь не обойтись.
Рабочий телефон Тягунова долго не отвечал. Потом в трубке клацнуло, щелкнуло, и занятый мужской голос нетерпеливо сказал:
— Косов слушает. Говорите побыстрей!
— Это Морозова. Здравствуйте! — Татьяна старалась попасть в заданный темп разговора. — Можно Вячеслава Егоровича?
— Он дома, болен, — лаконично отвечал начальник отделения.
— А… что с ним?
— Ну… простыл, температурит. У вас что-то срочное? Он, кстати, предупреждал, что если вы позвоните…
— Да как вам сказать… Я бы хотела повидать его, но если он болен… А домой можно ему позвонить?
Косов помялся.
— Вообще-то, домашние телефоны своих сотрудников мы не даем… Хорошо, позвоните вот по этому номеру, — он назвал цифры, — только, пожалуйста, не огорчайте человека, пусть он хоть несколько дней отдохнет от забот.
— Я понимаю, понимаю, — торопливо заверила Татьяна. — Просто позвоню, пожелаю здоровья… Вы не волнуйтесь, я ничего лишнего не скажу.
— Да я особенно не волнуюсь, — чувствовалось, что Косов улыбается в трубку. По интонации его голоса, по тому, что он дал домашний телефон Тягунова, Татьяна вполне справедливо предположила, что Вячеслав Егорович… Слава… что-то такое приоткрыл своему начальнику, иначе Косов вел бы себя по-другому. Впрочем, о чем это она? Что мог приоткрыть Тягунов, о чем рассказать? Несколько коротких встреч в управлении по служебному поводу — трагическому, конечно! — служебные же разговоры, вопросы-ответы. И все же она понимала, что лукавит, что все-таки у них с Тягуновым что-то зародилось — большее, чем простое расположение друг к другу, чем обычная симпатия мужчины и женщины. Она вспомнила и его взгляд — тот, у лифта, когда им помешал какой-то чин. Ведь Слава хотел сказать что-то неслужебное, важное, она это хорошо почувствовала! А его поведение в кабинете, когда, в общем-то два взрослых человека, разговаривающие вполне в рамках приличия и служебного соответствия, что-то такое могут сказать друг другу и между казенными словами. И они — сказали!
Но, может быть, это все выдумки? Может, ей просто показалось — взгляды, улыбки, многозначительные намеки?! Тягунов — воспитанный, вежливый человек, он хорошо понимает ее состояние, сочувствует, стремится хотя бы душевным участием смягчить ее боль, помочь, подбодрить? С чего она взяла, что он и смотрел на нее как-то по-особенному и более внимателен, чем к другим женщинам? Вполне, ведь, возможно, что будь на ее месте другая, Тягунов так же участливо говорил бы с ней, пошел бы провожать к лифту, ласково бы смотрел в глаза…
Сердце, однако, возражало: ты не права. Не наговаривай на него. Ты для него значишь больше, чем просто пострадавшая от рук бандитов.
Волнуясь, Татьяна набрала номер Тягунова. Выговаривала, как можно естественнее, бодрее:
— Вячеслав Егорович?.. Это Морозова, здравствуйте. Извините, что беспокою вас дома…
— Здравствуйте, Таня, рад вас слышать, — ответил он совсем по-домашнему, заметно простуженным голосом. — Я ждал вашего звонка, меня Косов предупредил… У вас что-то новое?
— Новое-то есть… — Она замялась на мгновение. Потом все же набралась храбрости, выпалила: — Но еще я… я просто хотела вас увидеть, Слава, поговорить. И если бы вы разрешили приехать…
— Приезжайте! — Он, кажется, понял ее настроение, а главное — она отчетливо уловила — обрадовался ее предложению, желанию встретиться. — Только заранее прошу простить не совсем здорового мужчину и его скромное жилье. Запишите адрес…
Теперь Изольда с Петушком собирали в «боевой» поход Татьяну, каждый, конечно, по-своему, оценивая его назначение и цели. Изольда чисто по-женски верила, что у Татьяна получится с Тягуновым доверительный, человеческий разговор, в результате которого он посоветует, как быть дальше? Петушок же нервничал: он понимал, что время спокойной жизни под крылом матери друга-однополчанина кончилось, наступала пора решительных действий. Он все чаще вспоминал теперь об автомате, который спрятал сразу по приезде в Придонск в лесополосе, на окружной дороге. Никому, конечно, и в голову не придет заглянуть в кусок пустотелого бетонного столба, некогда брошенного, видимо, строителями дороги, в кустах орешника. Сейчас, зимой, этот кусок столба вообще не видно. Петушку теперь и самому нужно искать тайник.
Но Андрея в данный момент беспокоило все же главное: что и как будет говорить Татьяна Николаевна этому милиционеру из управления? Он был, конечно, уверен, что мать Вани не скажет майору милиции ничего лишнего. Но как пойдет разговор, в каком направлении? Так или иначе, но Татьяна Николаевна должна будет сказать о Бизоне, о том, где находится труп ее мужа, кто помогал ей на болоте… И тогда обязательно нужно называть имена, и среди них — его, Андрея Петушка, беглого российского десантника…
«Пора, видно, сваливать, — решил Петушок. — Может, и сегодня. Деньги есть, мать прислала еще, проблем не будет. Взять «Калашникова», сесть в поезд и…» А куда ехать? К кому? К матери? Не пройдет и суток, как его накроют — два-три года дисциплинарного батальона, в лучшем случае. Одним словом, арест, трибунал. В полк возвращаться? Конечно, так. Но где сейчас полк? То ли в Чечне, то ли уже дома? У кого спросишь? А главное, как объяснишь дезертирство?.. Да и матери Вани не помог, бандюгу этого, Бизона, не смогли вчетвером прикончить! Взялся бы лучше сам, да и… Что женщина умеет? У нее и руки-то, конечно, дрожали, и стреляла она первый раз в жизни. А он, десантник, хорошо владеющий оружием, мужчина — стоял и смотрел!.. Надо было — хотя бы и потом, после выстрела Татьяны Николаевны — добить этого ублюдка!.. А теперь что: ты, значит, сваливаешь, а они пусть как хотят выкручиваются, так? Да их троих — Татьяну Николаевну, Игорька и Изольду Михайловну — просто пересажают, а то и убьют дружки этого Бизона, а точнее, Дерикота. Разве они простят? А он, Петушок, посидел-посидел здесь, попрятался, переждал лихое время, хотел, было, помочь матери Морозова, но… уж так получилось, извините!
Растревоженными глазами смотрел Петушок на сборы Татьяны. Она уже собралась — приодета, слегка накрашена и надушена, заметно взволнована. Все трое сидели в большой комнате, молча поглядывали друг на друга, не зная, что говорить. Не с простым визитом шла к Тягунову Татьяна. Они хорошо это понимали, знали, сколь многое должно решиться!
— Осталось на рынок заехать, — сказала Татьяна, поднимаясь. — Больного все же еду проведывать.
— Купи ему яблок, сока, — посоветовала Изольда, тоже поднимаясь, од ер гизая, поправляя юбку.
— Лучше вина бутылку или водки, — заметил Петушок. — Хорошее лекарство при простудных заболеваниях.
— Да нет, с водкой женщине идти не с руки, — резонно заметила Татьяна, и Изольда согласилась: конечно, не на гулянку же!
— Мы ждем вас, Татьяна Николаевна, — Петушок подал ей пальто. — Позвоните, в случае чего. Я тут же примчусь.
— Позвоню, — пообещала Татьяна. И в ее глазах была тревога.
…Тягунов — в легком спортивном костюме, в домашних тапочках, натянутых на белые шерстяные носки — встретил ее в дверях подбадривающей, хорошей улыбкой. Взял из рук Татьяны сумку, повесил ее в прихожей на крючок, помог снять пальто. Несколько мгновений смотрел на нее — слегка растерянную, притихшую, чего-то ждущую. Потом вдруг порывисто, страстно притянул к себе, чувствуя все прильнувшее к нему тело, вдыхая тонкий запах ее мягких волос, сквозь одежду слыша тревожный стук ее сердца. Ошеломленная, она замерла в его объятиях, понимая, что совсем не хочет противиться, что не испытывает сейчас ничего, кроме блаженства и покоя, что в глубине души, боясь признаться самой себе, ждала этой минуты. Порыв взаимной, обоюдной ласки был так силен, так естественно и почти мгновенно перетек в безумие страсти, так неожиданно-властно захватил обоих, что они потеряли контроль над собой, забыли обо всем. Как в тумане, в забытом уже греховном опьянении, Татьяна отвечала на нежные ласки Тягунова, подчинилась его настойчивым и одновременно тактичным рукам, снимающим с нее одежду, влекущим ее в глубину квартиры, к разобранной и хранящей еще тепло его тела постели…
«Да что же ты делаешь? Что?! — вопил в ней тонкий совестливый голосок. — Ты зачем сюда пришла! Остановись! Опомнись!»
