Марина Воронина - У смерти женское лицо
Убедившись, что за ним никто не наблюдает, Колокольчиков осторожно открыл дверь туалета и вошел, испытывая при этом сильнейшее смущение. Помнится, однажды ему уже пришлось посетить подобное заведение — еще в школе, классе в шестом, когда расшалившийся приятель забросил его портфель в приоткрытую дверь женского туалета. Дело происходило во время урока, который они прогуливали, так что ни в туалете, ни в коридоре никого не было. Колокольчиков тогда вбежал, схватил портфель и пулей выскочил обратно, успев рассмотреть только то, что там не было писсуаров — одни кабинки, и ощущая, что накачан адреналином по уши, словно только что совершил прыжок с пятого этажа. Как ни странно, то же самое он чувствовал и сейчас, каким бы смешным или глупым это ему ни казалось.
Капитан ФСБ Колокольчиков, стараясь ступать как можно тише и сильно при этом стесняясь, миновал умывальную комнату и вошел в помещение с кабинками. Кабинок было четыре, и во всех четырех было тихо.
Окно в противоположной стене казалось запертым. Потеряв всякую надежду, деморализованный настолько, что перестал стесняться, капитан открыл дверь крайней кабинки и убедился в том, что она пуста. В следующей кабинке, тоже пустой, что-то привлекло его внимание, и он не сразу понял, что это был слабый запах какой-то косметики и еще чего-то — чего-то знакомого... уж не пива ли? Он сделал шаг вперед, принюхиваясь и вытягивая шею, и вдруг в его мозгу молнией вспыхнула полудогадка-полувоспоминание. Так уже было, с отчаянием подумал он, начиная оборачиваться.
Как он и ожидал, обернуться до конца ему не удалось.
* * *— Боже, ну что за идиот, — устало сказала Катя, глядя на привольно раскинувшегося на кафельном полу Колокольчикова. — Просто маньяк какой-то. Нигде от него прохода нет — ни в ванной, ни в туалете...
Колокольчиков не отвечал. Глаза его были закрыты, а на лбу стремительно наливался зловещим фиолетовым цветом большой синяк. Падая, Катин знакомый основательно приложился головой к фаянсовому краю унитаза. Впрочем, дышал он ровно, так что беспокоиться за его жизнь не приходилось. Некоторое время Катя, подняв брови, разглядывала его, гадая, откуда он мог здесь взяться. В милиции он вроде бы больше не работал. Неужели теперь неустрашимый, хотя и не семи пядей во лбу, старлей подался за длинным рублем, нанявшись к Голове? В принципе, это было бы вполне логично, но Катя почему-то сильно сомневалась в этом.
— Старлей, — позвала она, несильно толкнув Колокольчикова в бок. — Эй, старлей!
Колокольчиков по-прежнему молчал, пребывая в тех блаженных краях, куда временно удаляются травмированные ударом по голове старшие лейтенанты, капитаны и прочие чины наравне с гражданскими лицами.
Катя наклонилась к нему, еще не зная, что собирается сделать — то ли попробовать привести его в чувство, то ли обыскать, но тут дверь туалета снова хлопнула, и знакомый хрипловатый голос произнес:
— Она точно где-то здесь, я ее видел. Ты посмотри в ресторане, а я проверю туалет — вдруг у нее медвежья болезнь!
— Черт, — одними губами сказала Катя. Времени не оставалось даже на то, чтобы подумать: войдя в туалет, охранник первым делом должен был увидеть ее, стоящую на пороге кабинки, и торчащие из дверей ноги Колокольчикова. Она резко обернулась и нажала на спусковой крючок в тот самый миг, когда охранник по кличке Кирпич показался из умывального отделения.
Выстрел был совсем тихим. Пуля ударила Кирпича в середину груди, отшвырнув к стене. Он вскрикнул и с шумом обрушился на пол, а его тупоносый револьвер громко стукнул, ударившись о кафель. Катя бросилась вперед, чтобы занять более выгодную позицию в дверях туалета. Товарищ Кирпича не мог уйти далеко и наверняка слышал шум. Оставалось только надеяться, что у него хватит глупости самому сунуться сюда, чтобы посмотреть, что произошло с его напарником.
— Эй, Кирпич, ты чего там? — спросил он, и Катя узнала голос. Это был Саня — просто Саня, без клички и даже, казалось, без фамилии, потому что Кате ни разу не приходилось слышать, чтобы его называли как-то иначе. Она знала его голос — черт возьми, она знала их всех, знала их голоса, имена, клички и любимые сорта сигарет, она неоднократно выпивала вместе с ними после того, как клуб закрывался и денежные мешки расползались по домам, взбудораженные спиртным и стриптизом, чтобы там донимать своих жен и любовниц, она вместе с ними ходила пострелять в тир, а этот вот Саня даже обучил ее тонкостям игры в очко. Это была ее среда, к которой она не испытывала ни ненависти, ни презрения — ничего из того набора эмоций, которые заставляют одного человека стрелять в другого. «Но меня вытолкнули вон, — с холодной ясностью подумала Катя, беря на прицел появившуюся в дверном проеме фигуру, — и попытались прихлопнуть, как надоедливую муху, — она нажимала на спуск, чувствуя, как привычно подпрыгнул в руке пистолет, — и что я должна делать? Подставить другую щеку? Это бы ладно, щек у меня все-таки две, но им зачем-то нужна моя голова, а она у меня, к сожалению, только одна...»
Она промазала, и Саня успел шарахнуться в сторону, избежав верной смерти от второго, более точно нацеленного выстрела. Он немедленно вынырнул снова — на этот раз откуда-то снизу, встав, очевидно, на колени, — и пальнул в ответ. Глушителя на его ТТ не было, и в замкнутом пространстве туалета выстрел прозвучал, как гром небесный. Жалобно звякнула расколотая плитка, пуля с визгом срикошетила и пробила дверь кабинки — Катя отчетливо слышала, как она там дзынькнула о смывной бачок. Бачок устоял — пуля, видимо, была на излете.
Катя выстрелила два раза подряд. Обе пули пробили дверной косяк, за которым прятался Саня. В ответ снова звонко бабахнул ТТ, и Катя поняла, что начинается нормальная, классическая и не сулящая ей ничего хорошего позиционная война.
Осторожно, стараясь не шуметь, она вынула из пистолета обойму и дважды быстро нажала на курок. Первый выстрел ударил в стену левее двери, а вместо второго раздался только сухой, отчетливый щелчок упавшего на пустой патронник курка. Катя немедленно вставила обойму на место и тихо передернула затвор.
Саня выдержал короткую паузу, выстрелил и подождал еще немного. Катя усердно завозила ногами по полу, имитируя метания попавшего в западню человека, и Саня купился.
— Ну что, Птица, — сказал он, лениво выпрямляясь и неторопливо входя в туалет, — что, сучка? Не подрассчитала? Что ж ты делаешь-то, а?
Когда он произносил последнее "а", Катина пуля влетела в его открытый рот и, пробив мягкое небо, вошла в мозг и вышла через затылок, проделав в нем дыру размером с кулак.
— Я тебе покажу «сучку», — хрипло сказала ему Катя и быстро перезарядила пистолет.
Она выскочила в коридор, держа пистолет двумя руками, как героиня боевика, на время забыв и о растянутой ноге, и об оставшемся лежать в туалете Колокольчикове. В крови гуляла лошадиная доза адреналина, холодя кожу и делая все тело совершенно невесомым, словно надутым гелием. Путь к отступлению был отрезан, теперь оставалось одно — идти вперед до конца.
В дверях ресторана показался Бабай, прозванный так за свою привычку к месту и не к месту поминать какого-то еханого бабая. Несмотря на большую засоренность своего лексикона, Бабай обладал отменной реакцией и очень прилично стрелял. Кате до него было далеко, тем более, что теперь в его руках был не привычный «вальтер», а какой-то уродливый, незнакомой системы автомат с длиннющим толстым глушителем. Бабай даже не думал вступать в переговоры — автомат в его руках шепеляво залопотал, плюясь свинцом и разбрасывая пули широкой щедрой, дугой по всему вестибюлю, уродуя строгие панели, раскалывая мраморную плитку и высекая из пола облачка каменной пыли и острые стрелы мелких злых осколков. Когда длинная очередь иссякла, Катя еще какую-то долю секунды стояла неподвижно, уверенная в том, что уже мертва, а потом одним плавным движением навела пистолет на Бабая, точно зная, что попадет — не может не попасть! — прямо между глаз. В том, как пистолет лежал в руке, было полузабытое ощущение абсолютной правильности, полного отождествления оружия со стрелком — это была верная смерть, и Бабай каким-то образом тоже почувствовал это.
— Нет! — неприлично высоким, тонким голосом выкрикнул он, закрываясь автоматом. — Нет, еха-ный бабай!
Катя выстрелила, и пуля выбила автомат из Бабаевых рук. Бабай завизжал и, тряся ушибленными кистями, бросился вглубь ресторана. Катя поспешила следом. Вся эта кутерьма наверняка всполошила весь персонал клуба... Конечно, вряд ли кто-то стал бы вызывать милицию, но Голова мог ускользнуть, тем более, что его людские ресурсы, похоже, были исчерпаны — это все-таки был ночной клуб, а не военная база, и сколько бы людей ни работало на Щукина, Катя никогда не видела здесь больше троих-четверых охранников, даже ночью, в разгар веселья. Так что теперь время становилось тем фактором, который решал все, и его, как всегда, катастрофически не хватало.
