Геннадий Прашкевич - Бык в западне
Валентин вспомнил. Ель перед мутантами!
Прекрасная темная сибирская ель, прикрывавшая верхушкой вид на каменных мутантов, как привычно называют в Новосибирске монументальную скульптурную группу на площади.
Каменный вождь… Борцы за революцию… Баба с развевающимся на ветру истории каменным подолом…
Позавчера утром он, Валентин, курил на балконе квартиры Куделькина-младшего. А внизу милиционеры, матерясь, гонялись за лихими пацанами. Пацаны только что обломали верхушку ели. Приличную верхушку. Метра на два. Обезобразили красавицу ель… Поработали.
В живых зарослях сразу образовалась прямо-таки бойница с видом на площадь… Бойница…
Итак, подвел итог Валентин.
Во-первых, странное поведение Куделькина-младшего. Во-вторых, сибирская ель с обломленной верхушкой. В-третьих, снайперская винтовка в «дипломате». И, наконец, митинг.
Что мне все это дает? — подумал он. Может, я и правильно угадываю связи, но как их осмыслить? Я ведь не знаю цели. И не знаю причин.
Неторопливо допив пиво, придя в себя, Валентин рассчитался с довольной официанткой, сунув ей пять доллар- в сверх суммы в рублях, и поднялся, забрав сумку и «дипломат».
Он спускался по выщербленным ступеням бетонной лестницы, стараясь не задевать торопящихся вниз и вверх людей. Если его ищут, можно не волноваться. Нет смысла волноваться, если его ищут. Куделькин- младший здорово его подставил. Нет смысла волноваться. Пусть все течет, как течет.
Он спускался по выщербленным ступеням лестницы, стараясь не глядеть в глаза людям. А спустившись на первый этаж, сразу свернул в мужской туалет. В туалете оказалось прохладно и светло. Как во всех общественных туалетах, пахло мочой и дезодорантами.
Запершись в уютной кабинке, Валентин присел на краешек унитаза и, положив на колени «дипломат», снова осторожно открыл его.
Винтовка была совсем новенькая. Гарью из ствола не несло. Но магазин был заполнен до отказа.
Даже такой чистенькой винтовкой не стоит долго любоваться, хмуро подумал Валентин. Если я и дальше буду любоваться этим странным подарком для Джона Куделькина-старшего, меня могут унизительно застукать прямо здесь в кабинке общественного туалета.
Но кто может его застукать? И действительно ли его подставили?
Так ли уж редко случаются в жизни ситуации, когда работает все что угодно, только не логика?
Закрыв «дипломат» на оба замка, продолжая сидеть на краешке унитаза, Валентин вдруг вспомнил некоего Илью Пастухова. Появлялся в свое время такой старик в квартире Куделькина-старшего. Словоохотливый старик, очень любивший поболтать в тесной всегда поддатой компании Джона.
По словам старика выходило, что он прожил поистине необычайную, очень интересную жизнь.
Никто, глядя на старика, каждый день аккуратно приходившего в лавку Джона Куделькина за бесплатными костями для собаки, не подумал бы, что этот чистенький, всегда хорошо выбритый старик в видавшей виды потрепанной кожаной куртке, в темных брюках, в резиновых, чтобы надевать на шерстяной носок, сапогах, в свое время объездил много стран и видел не только московские мясные ряды, но и пороги на бурных африканских реках, и высокие арабские минареты, и вычурные корейские пагоды, слышал занудливые причитания муэдзинов и дышал сухим воздухом пустынь.
Валентин сидел на краешке унитаза, прислушивался к мужикам, пристроившимся с сигаретами перед открытой форточкой, неторопливо курил и завороженно вспоминал старика Пастухова.
Отчество старика он забыл. Валентин раз пять, не меньше, встречал старика Пастухова в квартире Джона Куделькина-старшего, но отчество напрочь забыл. Да он никогда и не относился к старику серьезно. Ну, приходит к Джону некий старик. Болтает, не говорит ничего обидного, кроме бесплатных костей ничего не просит, уже хорошо, Бог с ним. Мало ли у нас вралей?
По словам старика получалось так.
На фронт он ушел в семнадцать лет откуда-то из- под Енисейска, кажется, село Пировское, где проживал его отец — таежный охотник. С отцом охотился и Пастухов-младший. Навыки паренька оказались очень нужными на фронте. В самом скором времени Пастухов стал известным снайпером. К концу войны на счету ефрейтора Пастухова официально числилось 318 фашистов. Это число всегда веселило компанию Куделькина. «Ну, считай, напрочь выкосил пятиэтажку! — смеялись подвыпившие приятели Джона. — Ну, считай, напрочь выкосил жильцов целого многоквартирного дома!»
— Не жильцов, а фашистов. Врагов то есть, — обстоятельно и строго поправлял старик и позволял налить себе еще рюмку.
После войны Пастухов остался бобылем, рано похоронив жену. По малой грамотности — в свое время закончил лишь пять классов — работал Пастухов сперва сторожем, потом истопником, долго маялся по московским общагам и коммуналкам.
И вдруг все устроилось. Как-то незаметно для окружающих Пастухов закончил вечернюю школу и получил на ускоренных курсах хорошую спокойную профессию бухгалтера-ревизора. Устроился на большую автобазу, на которой и проработал до самой пенсии. Часто уезжал в командировки, обычно короткие. Ну, неделя, ну от силы, десяток дней. Человек Пастухов был тихий, к нему сразу привыкли. Никто никогда не обращал никакого особенного внимания на тихого ревизора и на его довольно частые отлучки Работа есть работа. Ревизор все-таки…
Но автобаза, по словам Пастухова, была для бывшего знаменитого фронтового снайпера всего лишь крышей. Официальным прикрытием того, чем он занимался на самом деле
Еще в сорок пятом году вызвали молодого бывшего снайпера в СМЕРШ, где молодой полковник очень убедительно объяснил тихому деревенскому парню, что в послевоенном тылу осталось черт знает как много разного рода диверсантов, бандитов, американских и фашистских наймитов и всякой прочей сволоты. «Повоевал ты хорошо. Теперь займешься всей этой сволотой, — строго сказал полковник бывшему снайперу. — Ловить и судить бандитов, диверсантов и всяческих наймитов нет у нас никаких сил. Да и времени нет на такое ненужное занятие. Так что, товарищ Пастухов, будем теперь работать по-революционному. Провинился — умри! Преступил закон, прими жесткое наказание! Ну, а ежели, товарищ Пастухов, ты не желаешь работать на Родину, — с особенным значением произнес молодой полковник, — то тогда все! Иди! Ты свободен!»
Слово «свободен» полковник произнес так, что Пастухов, как ни был он мало образован, понял правильно. Понял в том смысле, что срок, в сущности, у него уже пошел. И не отказался от предложения.
— Глупый был… Деревенский… — охотно объяснял старик веселой поддатой компании Джона Куделькина. — Мало что понимал. Мне тогда Москва сильно нравилась. Не хотелось уезжать из Москвы. Тем более в места не столь отдаленные. Это вы сейчас ржете, как жеребцы, а мне тогда было вовсе не до смеху. Ну, а потом… Не врет же полковник. Ну как это не убрать врага? Ведь враг же! Враг. Врага не убери вовремя, он друга убьет. Ну, заодно и мир посмотрел.
По словам старика, поначалу выпала ему Африка.
Правда, пришлось Пастухову поработать и в Азии. Но это позже. На корейской войне. Там не только наши летуны дрались.
— А по Африке я стал как бы даже специалистом, — кивал, не отказывался старик от лишней рюмки. — В Африке тогда везде были горячие точки. Как и сейчас. Ну, а моя автобаза… Это же все так, для близиру… Начальство было, наверное, поставлено в известность, никто меня не трогал, но никто меня и не сторонился. Я ж тихий был. Конечно, много времени уходило у меня на тренировки в специальных закрытых тирах. А потом еще спецкурсы… Ведь такая работа, что вся на нервах, а нервничать нельзя. Вот и учили меня расслабляться, не думать о том, что делаю. Ведь все, что я делал, было на пользу Родине. Мне это сильно вгоняли в голову, я сам это понимал. Врага ведь нельзя жалеть. Даже если это дама на шпильках и с высокой прической. Пусть голосок у нее как у птички и сама она вся как цыпа, а я должен помнить и знать — враг это, пусть и с нежным птичкиным голосом. Ну, и еще всякое… Учился чему-то. Сам учил… — пьяно ухмылялся Пастухов и не отказывался от лишней рюмочки. — Не будешь учиться, навык уйдет.
