Андрей Воронин - Число власти
Ствол пистолета, направленный доктору экономических наук Шершневу точно между глаз, послужил дополнительным аргументом. Шершнев опустил трубку на рычаги и аккуратно, без стука, положил молоток рядом с телефонным аппаратом.
— Я вас знаю, — сказал он. — Вы этот... из водоканала. Имейте в виду, денег в квартире нет.
— Разумеется, — сказал Глеб. — Откуда им взяться? Заработать их честно вы не в состоянии, воровать вам боязно, а воспользоваться открытием Мансурова вы пока не успели.
И без того бледный Шершнев побледнел еще больше, хотя это и казалось невозможным.
— Что?! — весьма убедительно разыгрывая искреннее возмущение, воскликнул он. — Что вы несете? По какому праву вы врываетесь ко мне и пытаетесь меня оскорбить? Какое еще открытие? Какой Мансуров?!
— Тот самый, из-за которого я сюда пришел, — ответил Глеб. — Живо выкладывайте, где ваши богомольцы его держат.
— Не знаю никакого Мансурова, — надменно заявил Шершнев.
— Врете, — сказал Глеб и вынул из кармана диктофон. — Вот здесь — все ваши телефонные переговоры, а также все устные беседы, которые вы вели со своими... гм... братьями и сестрами на протяжении нескольких последних дней. Хотите послушать, освежить память?
— Негодяй, — прошептал Шершнев, совершенно по-женски прижимая к губам холеную ладонь. — Так вот зачем вы приходили в тот раз!
— Хватит, хватит, — нетерпеливо перебил Глеб. — Поберегите свое актерское дарование для своих прихожан, падре Шершнев. Вы чертовски глубоко увязли, и даже сами не знаете в чем.
— Чушь, — на глазах приходя в себя, отрезал Шершнев. — Эти записи сделаны незаконно и не могут служить доказательством в суде.
— Какой суд! — воскликнул Глеб. — Слушайте, кончайте валять дурака. Мне нужен Мансуров, и я повторяю: отдать его мне — в ваших интересах. Мне на вас плевать, но имейте в виду: пока этот человек у вас, ваша жизнь гроша ломаного не стоит.
— Чем вы это докажете?
— Беда с вами, докторами наук, — вздохнул Слепой, поднимая пистолет. — Все вам надо разжевывать... Ну, а как вам это?
Он спустил курок, пистолет приглушенно кашлянул, и на голову Шершневу посыпалась штукатурка. Шершнев испуганно вздрогнул, сверкнув очками.
— Прекратите! — взвизгнул он. — В конце концов, это недопустимо! Вы сломали мне замок, изуродовали стену...
— Какие мелочи, — сказал Глеб. — Братья все починят, иначе зачем они вообще нужны? Вопрос в том, доживете вы до этого или нет. Поймите, Эдуард Альбертович, я не шучу. Вы уже осознали, конечно, что мне нужен Мансуров и что я не могу застрелить вас, пока вы не сказали, где он находится. Но, во-первых, я ведь могу выстрелить не в голову, а, скажем, в коленную чашечку или в локоть... Поверьте, это чертовски болезненно! И потом, кто-нибудь из ваших братьев может оказаться более сговорчивым.
— Кто вы такой? — глядя в пол, спросил Шершнев.
— Это не ваше дело, — ответил Глеб.
— Как это — не мое?! Вы хотя бы понимаете, о чем идет речь?!
— Я-то понимаю. А вот вы — нет, не понимаете. Пока вы здесь кривляетесь, время уходит, а вместе с ним истощаются мои запасы терпения и христианского милосердия. Уразумейте же, наконец, что, если Мансуров передаст вам или вашим братьям материалы по своему открытию, мне придется перестрелять всю вашу секту до последнего человека. Придется, понимаете?
— Мы — не секта, — гордо выпрямляясь, заявил Шершнев.
Рядом с его левым ухом вдруг возникла еще одна рваная дыра в обоях, и брызнувшая оттуда известковая пыль запорошила ему очки.
— Вы мне надоели, — сказал Глеб. — Следующая пуля будет в колено. Живо одевайтесь и поехали!
— Куда? — спросил Шершнев, механически протирая полой домашней вельветовой куртки запыленные стекла очков.
— Туда, где вы держите Мансурова. Вам его отдадут мирно, а без вас мне придется стрелять.
— Я должен переодеться, — окончательно сдаваясь, сказал Шершнев.
Переодеваться он пошел почему-то в свой кабинет. Глеб последовал за ним и остановился на пороге, с интересом озираясь по сторонам. Обстановка кабинета сказала ему больше, чем все сведения, собранные о Шершневе специалистами ФСБ, вместе взятые.
— Э, — разочарованно протянул он, убирая пистолет в наплечную кобуру, — я-то думал, что за вашими проповедями хоть что-то скрывается, а вы, оказывается, обыкновенный шарлатан! Да-да, — сказал он, поймав на себе угрюмый, исподлобья, взгляд Шершнева, — шарлатан, обманщик и мелкий честолюбец, не сумевший добиться настоящего успеха на профессиональном поприще и оттого подавшийся в проповедники... Скажите, Эдуард Альбертович, неужели вам, профессору, доктору наук, самому не противно полжизни валять дурака перед кучкой болванов?
— Они не болваны, — угрюмо огрызнулся Шершнев, натягивая брюки. — Они верующие, а вера утешает и исцеляет...
— В данном случае болваны и верующие — одно и то же, — возразил Глеб. — Вы застегивайтесь, застегивайтесь. Не надо сверкать на меня очками, все равно ваша расстегнутая ширинка сводит на нет весь эффект от этого сверкания... Согласитесь, профессор, что верить в бред, который вы проповедуете, может только законченный болван.
— Вам-то что за дело? — буркнул Шершнев.
— Вы правы. Я даже рад, что вы оказались мошенником. Ненавижу мистику... Ну, вы готовы? Тогда поехали, профессор, поехали!
...Дача, возле которой Шершнев остановил машину, стояла на самом краю поселка. Лес подступал к ней вплотную, сосны царапали ветвями потемневший шифер крыши, стволы берез призрачно белели в темноте. За низенькой, чуть выше колена, оградой цвели какие-то цветы, источавшие густой сладкий аромат. Цветы были мелкие, белые и, казалось, слегка светились в темноте.
Сразу за калиткой их остановили и осветили фонариком. “Все в порядке, брат”, — сказал Шершнев, и фонарик погас. “Здравствуйте, Учитель”, — отозвался охранник, с треском забираясь обратно в кусты. В электрическом свете, падавшем из единственного освещенного окна, блеснули стволы охотничьего ружья.
— Орден Святого Калькулятора, — не удержавшись, фыркнул Глеб. — В крестовый поход готовитесь? Отбивать у неверных счеты, сделанные из костей великомучеников?
— А вы не кощунствуйте, — проворчал Шершнев. — Услышит кто-нибудь — сами станете великомучеником.
На крыльце вспыхнул свет. Открылась дверь, и из дома вышел какой-то высокий человек с аккуратно уложенной прической. В руках у него был современный охотничий арбалет со всеми причиндалами — с лотком для стрел и даже с ночным прицелом. Держа свое оружие наперевес, человек, щурясь, вгляделся в прибывших и склонил голову в почтительном полупоклоне.
— Добрый вечер, Учитель. Мы давно вас ждем. Кто это с вами?
— Это неважно, — отрывисто и деловито бросил Шершнев. — Важно, что этот человек со мной. Позволь нам пройти, брат.
Человек с арбалетом снова почтительно наклонил голову, но остался стоять на месте, загораживая собой дверь.
— Простите, Учитель, — сказал он, — но вы сами велели мне не пропускать в дом посторонних. Я не знаю этого человека, но подозреваю, что, приведя его сюда, вы действовали не по своей воле. При всем моем уважении к вам, Учитель, я не нарушу данного мной обета. Имя Господне не попадет в руки слуг Сатаны.
— Это брат Валерий, — с непонятной интонацией сказал Шершнев, обращаясь к Глебу. — Он...
— Знаю, — перебил Слепой. — Валерий Аксенов, бармен из “Красной птицы”, в недавнем прошлом — сержант спецназа. Афганистан, Чечня, Нагорный Карабах... Я ничего не забыл? Уйди-ка с дороги, брат, не то мне придется тебя отодвинуть.
— Попробуй, — негромко сказал брат Валерий, красноречиво приподнимая арбалет.
— Вот, значит, как, — произнес Сиверов и мысленно поморщился, поймав себя на том, что дословно цитирует незабвенного банкира Казакова.
— Вот так, — ответил бармен теми же словами, которыми Глеб совсем недавно ответил Казакову.
— Знаете, профессор, — сказал Слепой, поворачиваясь к Шершневу, — если в вашей шайке наберется хотя бы с десяток таких вот братьев, то вы не такой дурак, каким показались мне сначала.
— Убрать его, Учитель? — спросил бармен, делая шаг вперед.
Слепой шагнул ему навстречу. Арбалет отлетел в сторону и с шорохом упал в невидимые кусты. Брат Валерий посмотрел на Сиверова с выражением безмерного удивления на разом побледневшем, осунувшемся лице, перевел недоумевающий взгляд на Шершнева, поднес руку к горлу и вдруг начал падать, как срубленное дерево. Сиверов посторонился, и бармен рухнул на ступеньки, запрокинув голову. Шершнев наклонился над ним и отпрянул, увидев, как кровь, наполнив доверху приоткрытый рот брата Валерия, потекла через край.
— Вы его убили! — ахнул он.
— Как и обещал, — ответил Слепой.
Он обернулся на тяжелый топот охранника, который наблюдал эту сцену из кустов. Стрелять охранник побоялся: в руках у него был дробовик, а Шершнев, его любимый Учитель, стоял слишком близко. Теперь этот увалень, пыхтя и топая, бежал к крыльцу по засыпанной гравием дорожке, и было непонятно, зачем он это делает — жить, что ли, надоело?
