Петр Катериничев - Охота на медведя
— Я же тебе сказала — мы сотрудничаем...
— Аня, их привлекать не нужно.
— Есть еще один сотрудник с американской стороны. Мой партнер.
— Он...
— Не беспокойся. Он — мое «силовое прикрытие».
— Хорошо. Используй его, если нужно. И вот что еще... Фирмы, которая производила реконструкцию, может просто не оказаться. Исчезла.
— Разве...
— Аня, мы в России живем. Если она даже есть, ни в каких архивах может не найтись планов реконструкции. Значит, ты должна разыскать конкретного человека или людей, которые этим занимались. И нарисовать такой план с их слов.
Естественно, озадачив их деньгами.
— Хорошо.
— Действуй, пожалуйста, предельно осторожно. Твой интерес могут заметить те, которые...
— Олег, не нужно учить меня азам.
— Хорошо. Не буду. Тогда — еще одно. Твоя охранная фирма действительно крутая?
— Да.
— Мне нужно, чтобы ты раздобыла прибор, способный разом вырубить всю электронную начинку в охраняемом особняке: все системы слежения, автономные системы связи и сигнализации... Но чтобы хозяин или хозяева полагали, что они продолжают функционировать исправно. Такое возможно?
— Да. Такой прибор существует.
— Его можно заполучить? — Можно. Но необходимо связаться с представителем клиента, который заказал твою охрану. Прибор стоит около миллиона долларов. Мы повезем его сюда, если клиент согласится на страховое возмещение в случае...
— Слишком долго.
— Гринев, это Америка. Там не пишут длинных бумаг или согласований, когда имеется взаимная заинтересованность. Это — вопрос одного телефонного звонка. Мы не знаем клиента, но адвокатская контора, через которую он заказал твою охрану, имеет репутацию не худшую, чем мы.
— Не пойдет.
— Почему?
— Мне нужно, чтобы, кроме тебя и меня, об этом никто не знал. Вот кредитка «Икар консалтинг». Считай, что я согласился на страховое возмещение и все прочее. Подойдет?
— Да.
— Как скоро прибор будет доставлен?
— Через три-четыре часа. Из Европы. Во всех западных странах есть наши представительства. Если есть необходимость, доставят раньше. Но, как я понимаю, настолько не горит.
— Да. Сначала первые два поручения.
— Все?
— Нет. Прибор компактный?
— Чемоданчик. Чуть поболее «дипломата».
— Ты все — план и прибор — должна оставить в автоматической камере Киевского вокзала. Код — К700. Номер камеры пошлешь по Интернет-адресу. — Олег назвал. — Теперь — о месте и времени контрольной встречи.
— Хорошо, что не выстрела.
— Ты знаешь Москву?
— Теоретически — да.
— Слушай.
Олег назвал место и время.
— Теперь — все. Действуем?
— Нет. У меня вопрос. Даже два. Я отвечаю за твою личную безопасность.
Первый: куда направишься ты? Второй: кто тебя будет охранять?
— Я... я отправляюсь... на чаек. Приму чашку-другую, авось полегчает.
— Вот к этому господину? — Аня кивнула на визитку.
— Да. Охрана здесь не нужна. Потому что — бесполезна.
— Кто он?
— Думаю, тот, кто управляет временем.
Глава 92
К обозначенному в визитке дому Олег подъехал на такси. Обычный старый жилой дом в одном из переулков центра столицы. Компактный. Четырехэтажный. Во дворе — два клена и очень старый тополь, ухоженные кусты, две песочницы с грибочками, но в них — никакого песка и в помине. Полтора десятка автомобилей во дворе. У подъездов — ни одной старушки. Во дворе — ни одного ребенка. За доминошным столом — четверо пожилых мужчин. Если они и похожи на пенсионеров, то какой-то одной организации. Все — крупные, с покатыми литыми плечами.
Олег подошел к нужному подъезду, нажал кнопку домофона.
— Да? — услышал он голос и даже не понял — детский он, мужской или женский.
— Олег Федорович Гринев. К Сергею Кирилловичу Корсакову.
Ему ничего не ответили. Он стоял минуту, другую... Воздух, казалось, сгустился вокруг... «У меня есть шанс». Если дверь не откроется, шансов никаких. Совсем.
Замок щелкнул, словно предохранитель на оружии. Олег вошел. Старый лифт в зарешеченной шахте. Аккуратная табличка: «Лифт временно не работает».
Гринев поднялся на третий этаж. Подъезд был абсолютно пустынен и абсолютно чист. Даже не так: подъезд был абсолютно стерилен! Ни запахов, ни окурков, ни надписей на стенах, ни просто пыли. Перед каждой дверью лежали одинаковой формы джутовые коврики. Разной расцветки.
Олег подошел к нужной квартире. На двери — бронзовая, с прозеленью, табличка, явно XIX века, непонятно как сохранившаяся до наших смутных времен; на ней было выведено витиеватой вязью: «Сергей Кириллович Корсаковъ». Олег нажал звонок. Огляделся. Никаких камер слежения он не заметил. Но его не оставляло ощущение, что за ним наблюдают.
Дверь беззвучно открылась. Олег шагнул внутрь и оказался в длинном, огромном коридоре, какие видел раньше только в фильмах — о довоенных коммунальных квартирах. Вот только этот коридор был пуст. Ни подвешенной к стене мотоциклетки, ни сундука с утварью, ни корыта для купания малолеток.
Только ковровая дорожка, судя по узору, туркменская. И еще — запах. Странный запах.
Одна из дверей раскрылась, вышел старик — высокий, сухопарый, одетый в отороченную соболем чуйку, в безукоризненно отутюженных брюках и мягких шевровых ботинках. Сергей Кириллович Корсаков.
— Здравствуйте, молодой человек, — протянул он руку. На тонких его губах возникла вежливая улыбка. Глаза за толстыми линзами очков в черепаховой оправе были спокойны, умны и... абсолютно безразличны. — А я, признаться, ждал вас раньше.
— Раньше я не мог.
— Жаль.
Олег почувствовал щемящий холодок в груди.
— Я опоздал?
— Пожалуй.
Кровь прилила в голову, Гринев растянул губы в оскале:
— Но не на чаек?
— Чаек?
— Ну да. Приглашение было, а я тут случаем рядом оказался, жажду великую почуял, дай, думаю, зайду, хлебну стакан-другой, с умным человеком побеседую... Может, и отпустит. Да и... вопрос один гложет.
— Какой?
— Почему вы решили меня принять, Сергей Кириллович? Если я уже... опоздал?
— Потому что вы пришли, Олег Федорович. Значит, еще надеетесь.
— Надежда не умирает никогда.
— Возможно.
Олег только кивнул. И — замер. На безымянном пальце левой руки Корсакова он заметил перстень. Темный неограненный рубин в золоте. Словно сгусток запекшейся крови.
Корсаков перехватил его взгляд:
— Хороший камень.
— У моего отца был... похожий.
Корсаков улыбнулся одними губами:
— Мы с Федором Юрьевичем Гриневым и покупали их в одной лавке. У одного торговца. В Индии. — Корсаков полюбовался камнем. — Мы ничего не смыслили тогда в камнях, а поди ж ты... Купили на память, потратив по триста английских фунтов. Мы были там в командировке в шестьдесят седьмом, до вашего рождения.
Лет пятнадцать назад я проверил: это натуральный бирманский рубин. Редкий.
Стоит около ста восьмидесяти тысяч долларов. Сейчас, возможно, дороже. Вы сказали — был?
— Да. Перстень отца пропал.
Сергей Кириллович покачал головой. Произнес скупо:
— Жаль. — Помолчал, добавил:
— Пройдемте в гостиную.
Во время этого диалога Гринев жадно всматривался в глаза Сергея Кирилловича. Но взгляд того оставался спокоен и безмятежен. Словно он знал в этой жизни все ответы на все вопросы.
А Олег вдруг понял, чем пахнет воздух этой квартиры. Такой запах бывает, когда в сравнительно небольшом помещении работают множество компьютерных мониторов, факсов, оргтехники... Возможно, так и есть.
Квартира притом казалась совершенно пустой, тишину в ней ничто, кажется, не нарушало, но Гринев чувствовал близкое присутствие людей, и не просто присутствие: за ним наблюдали, настороженно и неотступно. Он шел следом за хозяином, и ему постоянно хотелось обернуться. Но чутье подсказывало: даже если он сделает это, то никого не увидит. Как в сказке про Аладдина: «Ты попал в тень Города и в Город теней».
На круглом столе в гостиной был накрыт русский чайный стол: пузатый расписной чайник, стаканы в тяжелых серебряных подстаканниках, на каждом из которых был изображен голубь с оливковой ветвью в клюве и написано «Миру — мир», колотый сахар, разноцветные варенья в вазочках, мед, весовой шоколад с крупными орехами, мягкие баранки, сушки, сухарики, сдоба... Присутствовали и закуски: колбасы, мясные ассорти, балыки, несколько графинчиков с наливками и водками и отдельно, в длинных старорежимных графинах, — коньяк. А сама гостиная была оформлена в стиле конца пятидесятых: абажур над столом, картина Левитана на стене, гнутые деревянные стулья, в углу — приемник «Балтика»... Вот только абсолютная чистота и стерильность. Как везде. И — наглухо занавешенные портьерами окна. Оттого у Гринева возникло вдруг ощущение, что все это нереально, все это бутафория и, как только режиссер закончит снимать фильм, павильон приобретет совсем другой вид. Если не исчезнет вовсе.
