Мистерия в Турине (Плохая война – 6) - Алексей Вячеславович Зубков
Макс уже засыпал, когда за углом снова заскрежетал замок. Какого черта им надо? Или меня выпускают? Хотят допросить? Казнить?
Нет. За первым стражником шел хорошо знакомый человек. Устин.
— Выбирайте, мессир, — сказал тюремщик по-итальянски.
Устин ничего не понял и остался на месте.
— Говори, переведу, — сказал Макс.
Тюремщик рассказал, в какой камере какие недостатки. Макс перевел и предложил Устину ту, что напротив. Среднюю в левом ряду. Там капает с потолка, но это пустяки. Зато можно поговорить.
Устин зашел в камеру и сел на матрас. Тюремщик и конвоиры развернулись на выход.
— Стой! — приказал Макс, — Лампы не тушите. И принесите ему поесть.
— Ужин сегодня уже был.
— Арестанта приняли сегодня, значит и кормить должны сегодня. Возьмет и пожалуется на тебя. Благородный рыцарь, не хрен собачий. Еще и иностранец.
— Как угодно господам.
Макс подумал, что он выбрал правильный тон. И почему-то тюремщик слишком добрый, даже услужливый. Надо уточнить.
— Эй, ты!
— Да, мессир?
— Кто обычно сидит в этой тюрьме?
— Обычно свои. Рыцари там всякие, не сажать же их в городскую тюрьму к черни. Слуги герцогские, управляющие. Реже те, кого в городскую нельзя. Или ему там слишком хорошо будет, или слишком плохо.
— Это как?
— Ну вот Ночной Король, когда лишнего себе позволит, сидит у нас. В городской он, сами понимаете, король королем бы был. Или вот поймали душителя, так все время, пока пытали, здесь сидел. В городской его бы сразу самого удушили, а тут он много говорил, могилки показывал. Восемь девиц пропавших нашли и по-христиански на кладбище похоронили.
— Понятно. Свободен.
— Я-то свободен, — с ухмылкой проворчал тюремщик, уходя.
— Тебя за что? — спросил Макс.
— За разбитое сердце, — недовольно ответил Устин, — Нехорошо вышло.
Макс не торопил. Устин помолчал еще немного и добавил.
— Господи, вот право слово, как по льду все это время хожу. Когда думаю, что вас понимаю, это будто кажется, что лед толстый. А на самом деле, не видно, толстый лед или тонкий. На каждом шаге угадывать надо. И местные, главное, знают, как правильно. Я сто раз делаю то, чего от меня ждут, и я молодец, меня все любят. В сто первый раз я все делаю по-вашему, и внезапно я собака худая. Стража, подвал. Бежать некуда, жаловаться некому.
— Жизнь как шахматы. Все живут по одним правилам. Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает, — сказал Макс.
— Знать бы еще, с кем играешь, — ответил Устин, — С кем на самом деле играешь, кто на доске фигура, а кто так, посмотреть пришел. Ты-то сам тут за что?
— За то золото. Или за того рыцаря на мокром поле, — Макс пожал плечами, — Постой, ты не по этому делу?
— Абсолютно нет. Потом когда-нибудь расскажу. Или не расскажу.
Устин обмолвился про «разбитое сердце». Значит, затронута честь дамы, и благородный человек не нуждается укреплять себя клятвой, чтобы не болтать даже друзьям. Но может и сболтнуть, зависит от обстоятельств. В высшем обществе ходит много достоверных историй про прелюбодеяния, о которых не мог рассказать никто, кроме участников событий.
Макс разделся ко сну и задумался, отстегивать ли протез на ночь. Узнает стража — узнают все. Но если спать в протезе, можно натереть ногу. Если не снимать его сутками, испортится не только нога. Подушка завоняет от пота и загниет. И манжета, которая охватывает бедро, тоже завоняет. Поэтому подумал, снял протез и положил его под одеяло. Утром можно и не вылезать из-под одеяла, пока тюремщик не уйдет, или потребовать, чтобы отвернулся, пока рыцарь одевается.
От скуки он попытался вспомнить внутреннее устройство замка и не вспомнил вообще ничего. Королевские покои не в башне. Окна выходят в город, судя по тому, что это окна, а не бойницы. Вверх он поднимался по широкой прямой лестнице, а вниз спускался по узкой винтовой. За стену из замка выхода нет. Есть выходы на стену, во внутренний дворик и в город.
Во внутренний дворик идти бессмысленно. Придется сидеть там до открытия выхода в город у всех на виду, как вот эта блоха, сидящая на столе. Выходы в город должны бы на ночь закрываться и охраняться. Возможно даже, они закрываются на замки и не откроются независимо от того, есть рядом стража или нет. Вот выходы на стену точно на замок не закрываются, потому что там ходят часовые. Скорее всего, они не патрулируют стены, а дрыхнут в караулке и вылезают только чтобы демонстративно отлить со стены.
Или надо пробраться на второй-третий этаж, найти там комнату, где нет людей, открыть окно и спуститься по веревке. Самая сложная часть, это найти пустую комнату.
Или подняться на крышу замка, чтобы спуститься оттуда. Зимней ночью на открытой всем ветрам крыше, скорее всего, никого нет. Спускаться надо наружу, упираясь ногами в стену. В сторону города два этажа с частыми окнами, а в сторону реки редкие бойницы. Но шнура из протеза тогда точно не хватит. Там от силы на пару этажей и вокруг зубца обвязать. Значит, надо добавить веревок. В пустых камерах двери не заперты, и в каждой лежит матрас из холстины.
Макс пощупал свой матрас. Даже не холстина, а мешковина какая-то. Должна бы быть крепкая на разрыв. Из шести матрасов можно нарезать много полосок. Только вот времени это займет. Резать, связывать. Можно провозиться до рассвета.
Снова шум за дверью. Ввели еще одного задержанного.
— Только что никого не было, и вдруг трое за день, — недовольно проворчал тюремщик, — Выбирайте, святой отец. Осталось: пол кривой, замок заедает, пованивает и сквозняк.
Святой отец? — Макс сел на кровати.
— Пол, — ответил Тодт.
Нового арестанта завели в третью, последнюю, камеру в правом ряду, через стенку от Макса.
— Тодт, за что ты тут? — спросил Максимилиан.
— Поклонился плащанице на свою голову. Я так понимаю, арестовали меня савойяры?
— Да.
— За то, что вез золото французам. Они союзники или как?
— Савойя не участвует в войне.
— И что на самом деле происходит? Какая-то интрига королевского уровня?
— Именно так. Мы получили это золото не совсем легальным путем, и к нам, то есть, ко мне, есть большие претензии у королевы-матери. Тебя взяли как свидетеля. О причастности Устина они, похоже,
