Марина Воронина - У смерти женское лицо
Она как раз заканчивала заниматься техническим творчеством, когда за спиной у нее вдруг грянул телефон, заставив ее сильно вздрогнуть и сломать сигарету, которую она осторожно ввинчивала в импровизированный мундштук. Катя стояла голышом посреди комнаты, постепенно замерзая, и слушала настойчивые трели телефона. После десяти или двенадцати звонков тот наконец умолк, и Катя перевела дух, только теперь заметив, что сдерживала дыхание. Она прошлепала в прихожую, заперла дверь на оба замка и выключила телефон, после чего вернулась в гостиную и вставила в мундштук другую сигарету. Она никак не могла понять, от чего ее трясет — от холода или от испуга, но нежиться в ванне с сигаретой ей почему-то расхотелось. Однако теперь это был вопрос самоуважения, и она снова направилась в ванную, прихватив с собой зажигалку и пистолет. И то и другое она бросила на крышку стиральной машины, чтобы были под рукой, забралась в ванну и закурила.
Постепенно колотившая ее нервная дрожь прошла. "Чего же ты хотела, подруга, — спрашивала себя Катя, куря сигарету медленными длинными затяжками, — ты ведь у нас не невидимка. Козе ясно, что квартиру пасут... Значит, Голова знает о том, что я жива, и наверняка попытается ударить первым. Могло, конечно, случиться и так, что кто-нибудь ошибся номером, хотя в это верится с бо-о-ольшим трудом. Или это был кто-то из соседей — увидел, что я вернулась, и решил справиться о здоровье... Есть тут пара типчиков, которых очень интересует мое здоровье, в особенности — сексуальная ориентация.
Брось ты об этом думать, — сказала она себе. — Так или иначе, решение принято, и обратного хода нет. До сих пор тебя гнали, как хотели, словно корову на бойню, и загонят-таки, если ты им позволишь гнать себя дальше. Доведут, так сказать, дело до логического завершения. Так что деваться некуда — либо вперед, либо назад, либо под нож, либо — рогами..."
— Господи, — сказала Катя, адресуясь к потолку ванной, — ну, скажи: чего ты ко мне привязался? Чем уж я тебя так уела?
Некоторое время она продолжала смотреть в потолок, словно ожидая, что на сырой штукатурке вот-вот проступит суровый бородатый лик и вразумительно объяснит ей, отчего и почему у нее такая собачья жизнь, но дождалась только появления одинокого таракана, который с деловым озабоченным видом проскользнул из какого-то угла к вентиляционной отдушине и с завидной ловкостью скрылся в ней. При желании это тоже можно было истолковать как знак свыше, но, на взгляд Кати, это был просто таракан — рыжая скользкая мерзость, вызывавшая у нее инстинктивное отвращение. Если таково было божественное послание, то Катя не собиралась лезть за ним в отдушину — таких посланников там наверняка было хоть пруд пруди.
— Ну и ладно, — немного обиженно сказала Катя.
Желание нежиться в горячей воде пропало окончательно.
Она быстро приняла душ, вытерлась и, прихватив со стиральной машины пистолет, вышла из ванной. «Так вот и буду ходить всю оставшуюся жизнь, — с мрачным юмором подумала она, — с пистолетом. За стол — с пистолетом, в туалет, опять же, с пистолетом. Как же, а вдруг там киллер... На пляж — с пулеметом, там народу много, и непременно в бронежилете...»
Она быстро, по-солдатски оделась, заполняя тишину энергичными движениями, нарочно производя множество звуков и дудя под нос какой-то развеселый мотивчик. Сомнения и страхи толпились вокруг нее, лезли в глаза и дергали за рукав, стараясь обратить на себя внимание, и Катя с каждой минутой торопилась все сильнее. Она не могла до бесконечности расталкивать локтями эту вопящую ораву, готовую разорвать ее в клочья, едва почувствовав слабину. Несколько минут, проведенных во власти этой разухабистой компании внутренних врагов, лишили бы ее остатков мужества, превратив в дрожащую тварь, о которой с удовольствием и без особого напряга позаботились бы люди Головы. Она и так готова была бросить все и бежать на край света — ее останавливало только то, что она там уже побывала.
Через десять минут она уже спускалась по лестнице со спортивной сумкой на плече. В сумке, помимо оружия, лежали все ее сбережения, точнее — та их часть, что хранилась в квартире. До остального пока было сложновато добраться: если Голове каким-то образом стало известно о том, что она осталась в живых после резни в Сотникове, он вполне мог выставить своих людей где-нибудь в районе Катиного банка. В том, что ему известно, какой это банк, Катя не сомневалась. В конце концов, это именно Голова посоветовал Кате воспользоваться его услугами. Кроме того, там же ее могли поджидать и сотрудники милиции, горящие желанием узнать, кто это гробанулся на ее машине.
Она добралась до «Омикрона» в начале второго и с мрачным удовлетворением отметила, что «Мерседес» Щукина уже стоит на своем обычном месте. Рядом с ним нелепо желтел «жучок» Гоши, казавшийся на фоне длинного сверкающего «мерса» чьей-то неуместной шуткой. Вспомнив о Гоше, Катя вздохнула — толстяк был одним из немногих, с кем ей жаль было расставаться. «Интересно, — подумала она, — насколько он осведомлен о делах своего шефа? Впрочем, Гошу, похоже, сроду не интересовало ничего, кроме его „священных коров“, и в этом ему можно было только позавидовать».
На ступеньках крыльца Катя ненадолго задержалась. Входить не хотелось, а хотелось, наоборот, развернуться и бежать отсюда со всех ног, пока двери не распахнулись сами собой и оттуда не посыпались вооруженные охранники, посланные Щукиным для организации торжественной встречи. Ей вдруг вспомнился день, когда Лизка Коновалова привела ее сюда. Казалось, что с тех пор прошли годы, и даже самое имя ее самозваной подруги потускнело и наполовину стерлось из памяти. «Это была случайность, не имеющая к тебе никакого отношения», — кажется, именно так выразился Щукин, когда она заговорила с ним о гибели Лизки. Так ли? Впрочем, сейчас это уже не имело значения — все, что случилось потом, имело самое прямое отношение к судьбе Кати Скворцовой, и обстоятельства того, казавшегося теперь удаленным на столетия, расстрела больше не представляли для нее интереса. Очередной круг этой кровавой карусели подходил к концу, а у Кати болела нога, делая ее походку похожей на развалистый шаг моряка, сошедшего на берег после долгого странствия по бурным водам, и уходила в пятки душа... И еще, между прочим, с ужасом поняла Катя, ей срочно нужно было кое-куда заглянуть — все-таки, отправляясь на такое опасное дело, не следовало наливаться пивом. «Ай-яй-яй, — с раскаянием подумала она, — вот так номер! Очень драматическое явление может получиться. Этакий ангел мщения в обмоченных штанишках... В Голову даже стрелять не придется — помрет со смеху».
Последнее обстоятельство заставило ее сдвинуться с места и потянуть на себя тяжелую стеклянную пластину двери. Сверкающее фотохромное покрытие отразило Катино бледное лицо, и знакомая прохлада просторного вестибюля приняла ее в свои объятия, пробудив в душе что-то вроде ностальгии. Это место довольно долго служило ей домом. Собственно, в каком-то смысле оно и было для нее домом и продолжало оставаться им, несмотря ни на что: нигде нас не предают так часто и с таким знанием дела, как дома, потому что предать можно только близкого человека, который тебе доверяет. Чужого человека просто обманывают, а если он при этом чувствует себя преданным... что ж, это его проблемы. Возможно, он просто дурак.
В вестибюле никого не было. Среди дня в клубе царило полное затишье, и Щукин смотрел на отсутствие охранников на входе сквозь пальцы, лишь бы те всегда находились под рукой. Не тратя времени даром, Катя устремилась в женский туалет и заперлась в одной из кабинок, на всякий случай вынув из сумки пистолет и сняв его с предохранителя. Пристраиваясь по своим делам с этой здоровенной пушкой в руке, она невесело улыбнулась — не такую ли ситуацию она в шутку предсказала себе всего лишь час назад? Смех смехом, но в клубе «Омикрон» она предпочитала держать оружие наготове.
Зажав пистолет под мышкой, она затягивала молнию на слишком узких, как она любила, джинсах, когда дверь туалета, тихонько стукнув, распахнулась, и в умывальном отделении раздались осторожные, крадущиеся шаги. Катя замерла, перестав даже дышать. Посетительницы этого заведения ходили не так — их каблуки выбивали уверенную, звонкую дробь по кафелю. И потом, откуда в это время взяться посетительнице? Уборщица? Те вечно громыхают своими ведрами и шаркают вениками и, уж во всяком случае, Кате ни разу не встречалась уборщица, которая передвигалась бы по женскому туалету на цыпочках. Кроме того, туалет был девственно чист.
Все это могло означать только то, что Катю заметили, когда она торчала на крыльце, как последняя дура, и человек, вошедший в туалет, явился за ней...
Катя быстро огляделась. Стены кабинки, слава Богу, доходили до самого пола, так что ей не нужно было искать, на что бы вскарабкаться, чтобы посланный за ней убийца — а она не сомневалась в том, что, едва обнаружив, ее попытаются убить на месте, — не смог увидеть ее ноги, заглянув в щель под дверью. Она перевела дыхание и встала в более свободной позе, направив ствол пистолета на дверь, готовая выстрелить в тот момент, когда она откроется. На лице ее застыло каменное выражение отчаянной решимости, она чувствовала это по тому, с какой силой сжимались ее зубы. Она попыталась расслабиться, но челюсти не слушались, словно сведенные судорогой, и Катя махнула на это рукой — у нее сейчас были дела поважнее, чем восстановление контроля над собственной мимикой.
