Эльмира Нетесова - Последняя охота
Женщины, выпив шампанского, больше ни к чему не прикоснулись. Мужчины через хороший промежуток времени выпили водки под шашлык.
Влас куролесил больше всех. Увидев Полину пляшущей, поначалу икнул от удивления. Впервые в ней женщину приметил, и совсем нестарую, непотрепанную. Вон как глаза сверкают, словно агаты! Достанется сегодня Федьке! До утра не даст спать.
«Ох и женщина! Спелая вишня!» — невольно залюбовался и влетел в круг. Меченый пел и плясал, кружил баб. Он выгибал грудь в крутое колесо и скакал козлом, становился на уши. Его хвалили, обнимали, а едва присаживался перевести дух, тут же затаскивали в круг за руки и за ноги, заставляя, уговаривая плясать еще.
Аня и впрямь Снегурочкой стала. На глазах преобразилась. Где ее рыжее гнездо? Золотистые локоны рассыпались по плечам, легкие, легче пуха. Глаза голубыми звездами мерцают. И вся она будто воздушная, трепетная, с загадочной улыбкой, вовсе не похожая на будничную. Смеется так звонко, как шаловливый ручеек, без хрипоты и брани. У Власа сердце зашлось: «До чего хороша! Пусть бы не кончался этот праздник!»
Даже Михаил не выдержал. Плясал в хороводе, вспомнив давнее прошлое, деревенское. С каждой женщиной покружился, но больше всех уделил внимание Лиде. Ею он откровенно любовался. И только Дамир не встал из-за стола. Следующий праздник не скоро, когда еще повезет вот так же нажраться на дармовщинку? Мужик старательно впихивал в себя все, что мог достать. Благо руки у него были длинными от природы. Он мало смотрел на пляшущих. Пусть себе бесятся. Ему больше перепадет, заталкивал еще кусок шашлыка. Что? Уже живот не вмещает? Пусть хоть треснет! Не оставлять же на столе такое добро? И вдруг увидел Полину. Кусок поперек горла встал: как она похожа на его Катерину! Точь-в-точь. Ее копия! Даже улыбка! Как же он раньше не замечал? Дамиру сразу стало не по себе. Пропал аппетит. Он сидел за столом один, разинув рот, а она плясала, пела и, казалось, вовсе его не замечала.
«Катя! Катюшка! Катерина! Так вот где ты меня настигла? Я старый стал. Совсем стоптался лапоть. А ты прежняя! Как мне не хватает тебя, родная моя!» Полились слезы из глаз. К счастью, их никто не увидел.
До самого утра светилась огнями елка. Далеко окрест слышались песни и смех. Всякий праздник кончается, и снова наступают трудные серые будни. Как бы он ни был короток, но тем и дорог, что оставляет в памяти человеческой светлую искру. Она еще долго греет и живет в душе теплом.
Что-то изменилось в жизни и отношениях рыборазводчиков и условников. Люди перестали обращаться друг к другу на вы. Влас, как только выдавалась свободная минута, шел к кому-нибудь: то помогал Федору напилить дрова, то вывозил навоз из конюшни.
Михаил каждую неделю топил баню для всех. Нашлось дело и для Дамира. Тот, чтоб не прокисать в одиночестве, очищал от снега дорожки к домам, аллею, ведущую к конторе. Облегчал по возможности жизнь Полины, которую, на удивление ей, частенько называл Катериной. Ей помогал носить воду из реки. Подолгу смотрел, как неспешно управляется та с хозяйством, доит корову, чистит ее, обтирает и кормит.
Федор не ревновал к нему свою жену. Тягу Дамира к Полине понимал по-особому чисто: соскучился человек по домашним заботам, виду бабы — пусть себе греется у нашего очага. И Дамир быстро привык к семье. Вскоре и его признали.
Теперь после работы условники не сидели дома. Каждый спешил убежать скорее от всего, что напоминало лишь об условном освобождении.
Влас нужен был всюду, как всегда. Решили Золотаревы отправить посылку рыбы родителям на материк, а ящика не оказалось. Меченый мигом сбил. Дочке Галины понадобилась кроватка. Федор с неделю мучился, Влас с Михаилом за три вечера сделали. Да такую, что и магазинной потянуться. Меченый сам вызвался и предложил Михаилу:
— Давай попробуем Снежанке постель сообразить. В магазине она дорогая, не по карману. Может, слепим сами? Пусть чувишка в ней кувыркается!
Тщательно выстругивали, шлифовали всякую дощечку, чтоб не осталось ни единой занозы.
— Слушай, Миш, а почему у тебя детей не было? — спросил Влас.
— Не повезло, а может, жена не захотела себя утруждать, или родители отсоветовали. Внушили подождать, пожить для себя…
— Ты вообще у врачей проверялся? Годен в отцы или мимо?
— Нет. Не ходил.
— А знаешь, у твоей жены есть ребенок. Сын. Родила она.
— Как? Когда?
— Как все бабы. Через год после тебя. Теперь ему пятый год.
— От кого?
— Замуж вышла. От него и родила!
— За Олега?
— Хрен его душу знает. До меня дошло, что раньше он твоим корешом был. Потом вы враждовали, наверное, из-за нее. Теперь она с ним ребенком связана. Живут.
— Знаешь, может, так лучше? По молодости они встречались. Может, еще тогда остались бы вместе, но я помешал. Отбил, но не порадовался. Понял, что напрасно влез. Только уже поздно было отступать. В нашей системе разводы не поощряются. Тем более ее отец — начальник. Кучу неприятностей получил бы. А сама Ольга не догадалась уйти вовремя. Так и мучились в роли супругов.
— И ты себе никого не завел? — удивился Влас.
— Да что с тобой? Когда и зачем? Мне своя, законная, надоела. Куда уж любовницу?
— На хрена женился?
— Как иначе? Я иного не знал. Только вскоре взвыл от нее! Ничего не умела!
— Дал бы ей пиздюлей! Враз мозги сыскала б!
— Зачем? Теперь уж научится! Видно, меня не любила, потому ничего не хотела делать.
— А меня и вовсе бортанула фортуна! Никого вокруг! Никто не ждет! Как и тебя…
— Ну нет. Мать ждет. Письма получаю.
— Я тоже от своей перед самым Новым годом… Алименты с меня поиметь хочет.
— Так ты подай заявление на раздел имущества! Она тебя не выписала из ордера?
— Нет, но как? Я ж ничего не покупал в квартиру!
— А она с тобой тут работает? Знает, каково здесь выжить, да еще с твоей болячкой?
— Ей на театры не хватает, — сплюнул Влас.
— Короче, когда получит заявление о разделе имущества, об алиментах забудет. Я помогу тебе написать его. Твою мамашу помню. Надо проучить. Пусть хоть раз в жизни узнает настоящую горечь. Кстати, на будущее: забронируй для себя жилье, свои законные метры в квартире! Она уже не сможет выгнать тебя, указать на дверь.
— Но я ж условник!
— Вот именно! Условник — не зэк! Даже семью заиметь можешь, а значит, тылы должны быть надежными!
— Чего ж ты свою не забронировал?
— У меня ведомственная. Если вышвырнули с работы — лишился права на жилье.
— Вон оно что? Я и не знал о таких тонкостях. Выходит, у тебя всюду облом и непруха?
— Если по твоим меркам, то да!
— А сам как допираешь? — прищурился Влас.
— На самый безвыходный случай уеду в деревню к матери. Дай Бог, чтоб дожила до моего возвращения. Конечно, буду писать жалобы, чтоб восстановили в органах.
— Не обломится! Не возьмут!
— Мне важно восстановить имя! Работать там, может, и сам откажусь.
— А что тебе имя? Были бы бабки. С ними дыши, не тужи. Я ж предлагаю, хиляй к нам в адвокаты.
— Да ты пойми, как стану защищать тех же фартовых, не имея прав заниматься этой работой? Кто станет слушать меня в прокуратуре и в суде? Кто даст защищать человека, если я не имею на это прав? В глазах всех дискредитирован, потому мне без восстановления никак не обойтись!
— Вот как оно! Чего ж раньше о том не трехнул? — насупился Влас и замолчал, думая о чем-то своем.
— А что бы изменилось? — шлифовал спинку кроватки Михаил.
Меченый не ответил. Он работал молча, сосредоточенно. Иногда отлучался в дизельную. Как-то, уже собирая кроватку, сказал:
— Много ж мы друг другу насрали: до конца жизни не разгрести и не очиститься.
— Ну тут ты перегнул. Стоит мне освободиться, я свое докажу! — не согласился Смирнов.
— Ни хрена тебе не обломится! Только глубже завязнешь. Не лезь в капкан сам. Пусть попадет в него тот, кто его ставил, — усмехался Влас.
— Это ты о пахане?
— Да при чем тут Шкворень? Он, наверное, в струю попал. Сработал кому-то на руку, и выстрел пришелся в яблочко. Но и здесь полный туман. Мы думали, что тебя пометут с лягашки, на том все заглохнет. Для нас ты был помехой в ментах.
— А почему именно я? Ведь не единственный следователь!
— Другие под нас не копали.
— Вранье! Не я один! Целая группа занималась вашей бандой!
— Ну кто? Те трое, которые сидели в соседнем с тобой кабинете? Одного стопорилы тормознули по дороге, вякнули пару слов. Другому шпана по соплям съездила. Третьего с бабой засекли, показали фотку, пообещали довести компромат до жены и начальника. Вот и погасили их всех троих. Шмыгали они мимо нас, в упор не видя. Ну, кто еще? Практиканты? Их у тебя полная обойма прикипалась, но все без понту! Все хавать хотели, кроме тебя, стебанутого! Им по телефону трехнули, врубились и согласились. С операми вот пришлось повозиться, но обломали. Куда им было деваться? У одного пацана увезли на неделю. Условие поставили. Он и забил на тебя дело. Сын дороже! У другого сестру прижучили. Нет, не использовали, наполохали и передать велели. Образумился. Потом самого упрямого ломали за городом, на свалке. Ежом его тыздили. Знаешь, что это? Колючая проволока.
