Инвестор. Железо войны - Николай Соболев
Ну вот и шанс еще раз капнуть на мозги:
— Хосе, я же говорил вам, что военный — такая же профессия, как и другие. Вы же не поставите необученного человека слесарничать? И тем более нельзя ставить необученного в массовом производстве. Вам, если вы хотите чего-то добиться, необходимо учиться военному делу настоящим образом.
— Профессии нужны там, где что-то производится! — запальчиво возразил Хосе, резко повернувшись ко мне. — А военные ничего не производят!
— Смерть, Хосе. Они производят смерть. И побеждает тот, кто производит ее больше и лучше.
Как ни странно, этот демагогический образ заставил Хосе задуматься.
— Война быстро учит, но лучше готовиться заранее, — поддержал меня Махно.
— Да где же ее взять? — вскинул руки Хосе. — Может, куда в Латинскую Америку…
Он помолчал, а потом, хитро улыбаясь, предложил мне:
— Никарагуа! Там генерал Сандино бьет ваших!
— Каких это «наших»?
— Американцев! — торжествующе засмеялся Хосе.
Эпопею выпихивания из Никарагуа оккупационных американских войск я отслеживал по газетам, основные события вроде бы завершились и на горизонте замаячило соглашение о примирении сторон. Но два фактора ставили крест на этом направлении: уже прозвучавшее имя командующего Национальной гвардии Анастасио Сомосы и малярийные болота. Но практика, как верно говорил Махно, нужна, и я знал, где можно отличиться.
— Хосе, если вы соберете тысячу человек, как краснорубашечников Гарибальди, я обещаю вооружить их и доставить туда, где они смогут защищать слабых и драться против империализма. Только отбирайте с умом, на войне нужнее драчуны, а не активисты.
Махно в дополнение рассказал о своих товарищах — кто стал бойцом, командиром, кто не смог и занимался делами Культпросвета Повстанческой армии. А Хосе, кажется, вовсю крутил эту новую для него мысль — научиться воевать за чужой счет, и только слушал, без своих обычных восклицаний и вопросов.
Выдернуть его из задумчивости удалось только на обратном пути — да, Хосе тоже считал, что буржуи должны по жизни и поездки на «Испано-сюизе» принимал без какой-либо благодарности.
— Скажите, Хосе, а почему ваши товарищи так настроены против участия в выборах?
— Выборы это фикция, а мы за прямое действие!
— Но вот Махно не только участвовал в выборах, он сам создавал Советы…
— Да, товарищ Нестор рассказывал, Но Кортесы не Советы, это буржуазная говорильня, а не орган трудящихся! Мы же делаем революцию на площадях, а не в мягких креслах депутатов!
Такое впечатление, что вирус «испанки», шарахнувшей по миру лет десять с небольшим назад, был вовсе не гриппом — люди заразились фанатизмом. Неважно, каким — правым или левым, что фашисты, что коммунисты, что анархисты или националисты не приемлют иных мнений и склоняются к простым решениям типа «Нет человека — нет проблемы». И это пугало меня больше, чем внутренние противоречия в разношерстном лагере сторонников республики.
— Но сейчас вам легче, чем при короле или Ривере?
— Да, конечно. Свобода агитации, амнистия, отделение церкви от государства…
— А вам не кажется, что правые выиграют следующие выборы?
Хосе возмущенно принялся излагать причины, по которым этого никогда не произойдет — революционный народ, сила трудящихся и все такое. Излагал он довольно долго, но машину тряхнуло на повороте, Хосе клацнул зубами и замолчал. Впереди отчетливо хмыкнул Ларри — похоже, он заложил резкий вираж специально.
— Вы думаете, что расклад сохранится?
— Тха, — выговорил непонятное Хосе, сосредоточенно определяя, насколько сильно прикушен язык.
— Но церковь ведь против республики, да?
Хосе предпочел кивнуть.
— А республика дала право голоса женщинам, — вкрадчиво продолжил я.
Филиппику о правах и свободах Хосе не произнес — видимо, все-таки сильно прикусил.
— Это несколько миллионов избирателей, в подавляющем большинстве католички, — выдал я полученную от каноника информацию. — Патеры охмурят женщин, женщины проголосуют за «католические» партии, весь расклад псу под хвост. И совершенно демократическим образом консерваторы, правые и монархисты вернутся к власти, чтобы задушить реформы…
Не знаю, промолчал он из-за языка или оттого, что задумался, но я надеялся на последнее. Миллион не голосующих сторонников CNT — это колоссальная сила, если бы не догматические закидоны, все могло пойти иначе.
Тяжело с ними, с Цезарем и то проще — ему все эти команды «ко мне-место-апорт» вообще не вперлись, но он снисходительно их выполнял. Типа «Давай я лучше волка загрызу! Нет волка? Ну ладно, давай сидеть-лежать-рядом…» Такое впечатление, что он умнее многих.
Под конец недели Сурин выкатил танк. Настоящий. С броней и даже пушкой, но пока деревянной. Алексей сиял, как начищенный пятак, но слегка поблек, когда я озвучил цифру — сто двадцать-сто тридцать машин в год. «Скока-скока?» — читалось на его круглом лице. Прикинул я так — Советский Союз поставил Испании то ли триста, то ли триста пятьдесят танков, у нас впереди четыре года, часть продадим, вот и получится адекватное количество.
На радостях я облазал всю машину и чуть ли не целовал броню, но как всегда в самый неподходящий момент до меня дозвонился Панчо из Барселоны:
— Срочно приезжай, по телефону говорить не буду.
Блин, что там стряслось? Пожар, наводнение, мятеж?
Рванул на аэродром как был, в заводском. Промелькнули мимо только-только сданный «Дом пионеров» и стройка теплоэлектростанции, куда тянули пути для вагонов с углем, с нами напросился лететь Сева — чтобы от неба не отвыкнуть, и через несколько часов мы сели уже не в Эль Прате, а северней, на заводской полосе вдоль той самой речки Льобрегат.
Встречали меня радостный Белл и насупленный Панчо. Ларри привычно занял место водителя, Панчо сел ко мне, а остальные отправились на его машине.
— Что случилось?
— Ночью пытались украсть документы из КБ. Охрана хотела задержать, похитители открыли огонь.
— Блин…
— Обоих застрелили, у нас потери один убитый и один раненый.
— Кто, неизвестно?
— Предварительно коммунисты.
Мать моя женщина… А этим-то что потребовалось? Испанской компартии мои разработки ни к чему, значит… значит Коминтерн или советская разведка. Но у них и так «режим наибольшего благоприятствования»! Нахрен они полезли ночью?
В раздражении накропал длиннющую телеграмму в Париж, где высказал Кочеку все, что я о таких методах думаю, и чуть не сорвался на Белла. А то что он ходит веселый, когда тут такие дела!
— Jefe, у нас готов прототип, завтра начинаем пробежки и подлеты.
А вот это здорово, возьму Габи на аэродром — кино и рестораны ее не очень интересуют, а в здешнем театре уже я зверею, слишком уж провинциально.
Прототип в широких «лаптях» подрагивал обшивкой из перкаля, а рядом изнылся Сева — пустите да пустите за
