Ученье свет - Дмитрий Ромов
— Вы спрашиваете, понимаю ли смысл сказанного вами? — уточнил я.
— Всё верно, я об этом и спрашиваю.
— Так что же здесь понимать? — усмехнулся я.
— Тем лучше.
По мере того, как он говорил, от спокойного и доброжелательного хозяина этого чудесного дома оставалось всё меньше и меньше. А от несдержанного и не знающего границ дракона — всё больше.
— Итак, Сергей, я сделаю тебе предложение. Только один раз. Только один. И возможность согласиться на него у тебя будет только одна. Готов?
Я не ответил.
— Продай мне досье на Щеглова, — сказал он и уставился на меня.
Я перевёл взгляд на доску. Помолчал. А потом протянул руку и передвинул красивую пешку из белого агата.
— Е два, — сказал я, — е четыре…
17. И грянул гром
Григорий Александрович Назаров чуть сузил глаза, пытаясь не выдать раздражение и… азарт. Мне показалось, что азарт тоже промелькнул в его взгляде.
— Отец учит сына играть в шахматы, — произнёс он. — Сделал первый ход и говорит: «е2–е4». Сын спрашивает: «Что это значит?». Отец: «Не знаю, сынок, но люди видят, что тебя голыми руками не возьмёшь».
— А есть ещё другой анекдот, — усмехнулся я. — Любитель подходит к Карпову и спрашивает, можно ли с ним сыграть. Карпов соглашается. Они расставляют фигуры, любителю выпадает играть белыми. Он, естественно идёт е2–е4. Карпов берёт и кладёт своего короля на доску — проиграл. Любитель не понимает что случилось, а Карпов пояснят: «Вы здесь недавно, а мы давно. При правильной игре, е2–е4 всегда выигрывает».
— Да вот только я Назаров, а не Карпов, — скривился Григорий Александрович и, протянув руку к доске, сделал зеркальный ход, переставив чёрную ониксовую пешку с е7 на е5.
Я чуть нахмурился и сдвинул пешку с f2 на f4, принося её в жертву. Но жертву не напрасную. Я отдавал пешку, чтобы захватить центр и получить свободу действий.
— Существуют некоторые материалы, — кивнул я. — Это верно. Но я бы не назвал эту подборку словом «досье».
Назаров нахмурился и застыл на какое-то время сконцентрировавшись на шахматной доске.
— Либо ты, либо тебя… — наконец, пробормотал он, принимая жертву и пожирая мою пешку, а потом добавил громче. — Королевский гамбит, значит? Но жадность чёрных не означает проигрыша. Белые в Королевском гамбите — это игрок, который разжёг костёр и надеется, что соперник не успеет вызвать пожарных. А чёрные — тот самый пожарный с ведром воды. И если вода будет вылита вовремя, белые просто задохнутся в дыму собственного пожарища.
— Главное, не плеснуть раньше времени.
— Это больше свойственно молодым и неопытным игрокам, — усмехнулся Назаров.
— Полагаете, что костёр разжёг я? — поднял я на него глаза.
— Ну, не я же, — ответил он, встретившись со мной взглядом.
Стало тихо. Кабинет, судя по всему, имел отличную изоляцию, и ни один звук из дома не попадал сюда. Единственное, что можно было слышать — это удары собственного сердца. А если хорошо прислушаться — ещё и джедайское электрическое потрескивание в перекрестье наших взглядов. Как от световых мечей, готовых к бою.
— Понятно, — кивнул я и выступил конём с g1 на f3, блокируя его прожорливую пешку, а заодно и подготавливая рокировку.
— И что это за материалы? — спросил Назаров, тут же переставляя пешку с g7 на g5.
Он улыбнулся чуть свысока, показывая, что читает меня, как раскрытую книгу, и я сделал именно тот ход, который он ожидал. А теперь, по его логике, я должен был укреплять центр, да только я пошёл иначе и вместо этого бросил вперёд пешку с h2 на h4, словно швырнул факел в пороховой погреб. Жрите!
— Вы можете познакомиться с одним из них в блоге Виктора Петрушко «(Не)быть добру», — сказал я, глядя, как Назаров захлопал глазами.
Похоже, дерзкий, взрывающий привычную логику защиты ход стал для него полной неожиданностью.
— Вон оно что… — задумчиво произнёс он. — Честно говоря, я так и подумал, что это твоих рук дело…
Он завис и закусил губу, пытаясь понять, в чём подвох и зачем я предлагаю этот размен. Он подумал и проглотил приманку, сходив g5-h4 и подумав, что расширяет оперативный простор, а на деле открыл мне прямую линию к собственному королю.
— А вы уверены, Григорий Александрович, — спросил я, чуть прищурившись и выбивая его пешку конём с f3 на h4 — что вам действительно нужны материалы такого характера? Там ведь нет ничего железного, что могло бы закатать Никитоса в асфальт.
Он передвинул ферзя с d8 на f6, не замечая, что позиция уже трещит.
— А сколько их там? — спросил он. — Этих материалов…
Мой слон точно и остро скользнул с f1 на c4 и прицелился прямо в пешку на f7, уязвимую точку возле Назаровского короля.
— Осталось пять, — сказал я. — Было шесть. Некоторые дела вообще из пары страничек состоят.
На самом деле, всего папочек было одиннадцать, одну я использовал, осталось десять.
— Точно? — спросил он, не отрывая глаз от фигур.
Казалось, все мысли Назарова сейчас сконцентрировались на игре, и он меня даже не слышал. Он двинул слона с f8 на h6, осуществляя естественную, но плохую защиту и подставляясь под удар слишком рано.
— Позвольте поинтересоваться, Григорий Александрович. Зачем это вам?
— Если у нас откровенный разговор, почему бы и не ответить откровенно, — кивнул он, наблюдая, как я бросаю пешку на прорыв в центр. С e4 на e5. И фактически ставлю жирную точку в партии.
Дошло до него не сразу. Сначала он похлопал глазами и взъерошил пятернёй волосы, тряхнул головой и пошевелил губами, скользя взглядом по доске. А потом поднял глаза на меня. Это было подобно удару молнии и раскатам грома.
— Твою мать… — тихонько процедил он. — Жалкая и никчёмная пешка… Что меня подкупает в шахматах, так именно вот такие моменты…
Ещё бы, ведь моя жалкая и никчёмная пешка вскрывала диагонали, и теперь любое отступление ферзя вело к катастрофе. И он это отчётливо понял. Но только теперь.
— И грянул гром? —
