Геннадий Прашкевич - Бык в западне
В тот день все как-то шло наперекосяк. В коридоре клиники дед Рогожин сразу наткнулся на горбатую старуху с дочерью. Увидев деда, горбатая старуха хрипло спросила:
— Милок, как тут попасть в ранимацию?
— Да рано тебе, бабка, в реанимацию, — неудачно пошутил дед.
— Старик там у нас…
Дед все понял. Еще прошлым вечером он слышал, что в реанимации скончался какой-то старик. Странное чувство охватило крутого деда Рогожина, рассказывал он позже Куделькину. Вот он, дед Рогожин, уверенно знает, что старика уже нет, а горбатая старуха и ее дочь, наоборот, так же уверенно знают, что их старик жив, что он где-то здесь неподалеку, правда, в какой- то реанимации. Они даже передачку своему старику принесли.
К черту' — пьяно выругался Куделькин. И вдруг явственно увидел перед собой лицо Зимина. По мертвому бледному лицу полковника Зимина деловито, даже как-то хозяйственно бежал муравей.
К черту! Пора кончать с сантиментами! Сколько ни вытравляешь из себя эти лживые сантименты, они никак не вытравляются.
«Же сюи рюс…» — вспомнил Куделькин. Вот тебе и «же сюи»…
Говорят, отравленный таракан заново оживает, если попадет в воду. А жизнь, она как вода. Для людей, отравленных воспоминаниями. Гуманисты сраные! Поколение отца и поколение бывшего чемпиона Кудимы, сплюнул Куделькин, это поколение сплошных неудачников. Чем скорее мы вообще избавимся от неудачников, тем лучше. Стряхнуть их к такой-то матери!
«Же сюи рюс…»
Иностранное гражданство бывшего знаменитого чемпиона почему-то сильно задевало Куделькина.
«Же сюи рюс…»
Всем им действительно надо резать языки, когда они трусливо бегут из России. Чтобы не распространяли всякое дерьмо. Чтобы не трепались. Чтоб не подставляли Родину. Всем им надо резать их поганые языки.
И крутой дед Рогожин ничуть не лучше. Наверное, гордо ходил по клинике в драном синем халате, кто ему даст другой? И гордо обедал где-нибудь в грузовом лифте для транспортировки покойников. Конечно. Где еще ему разместиться, такому крутому деду с его нищими бутербродами?
Когда крутой дед Рогожин собирается выпить, вспомнил Куделькин, он непременно приходит именно к нему, к Куделькину, и спрашивает, что ему лучше купить в магазине, а то ведь он, видите ли, совсем не разбирается в нынешнем питье. Посоветуешь деду, а он все равно купит свою бутылку на углу за семь тысяч. Потом отравится до блевотины и сильно удивляется, чем же это нынче таким торгуют? А удивляться, в принципе, надо совсем другому. Например, как так? Как это он, Рогожин, выжил в очередной раз?
Куделькин приподнял «дипломат» и подержал его на весу. Не пустой. Уходя, прежде, чем выключить свет, оглянулся. На секретере крутого деда Рогожина среди толстых книг лежала одна совсем уж толстая книга в черном переплете.
«Библейская энциклопедия».
Но на название книги Куделькин-младший не обратил внимания.
Глава XI. ПОДАРОК ДЛЯ ДЖОНА
5 июля, Новосибирск
— Вы что поднялись так рано? — удивился Куделькин.
Сам он выглядел, как ни странно, свежо. Кажется наконец выспался. И удивился Куделькин по-настоящему, не из вежливости.
— Уезжаю, — грубовато ответил Валентин. Сон ему действительно приснился. Жуткий и страшный, как всегда. Поэтому и выглядел Валентин хмуро — Давай сюда подарок для Джона. Считай, я уже исчез.
— Да ну? — растерялся Куделькин. — К чему такая спешка?
— Полечу дневным.
— Но утро еще! Даже на дневной рано.
— Не уговаривай. Загостился, — так же грубовато, стараясь тоном замять возникшую неловкость, ответил Валентин. — Если честно, мне тут у вас не очень понравилось. Наверное, не мой город. Ты, Юра, тут ни при чем. Не бери в голову. Просто мне у вас не понравилось.
— Так вы ж почти ничего видели! — возмутился Куделькин. — Ну, видели мутантов с балкона, ну, реку да еще это дурацкое кафе с Лёлькой Кирш и с господином жуликом Фельтоном.
— Зато кафе видел дважды.
— Тоже мне удача! У нас есть на что посмотреть.
— Я пирамиды видел. И еще кое-что. А если ты о музеях, то у меня на музеи идиосинкразия.
— Ну, как скажете.
Они замолчали.
Ни Валентин, ни Куделькин не собирались скрывать, что вчерашние пьяные разговоры в кафе, а особенно их продолжение дома под ночной коньяк их не сблизили, более того, оставили у обоих тягостное воспоминание. Но ни Валентин, ни Куделькин не собирался это обсуждать или приносить извинения. Зачем?
Как в купе скорого поезда. Встретились часов на двадцать два случайных попутчика, досыта наговорились, намахались руками, может, даже почти поссорились. Но вот станция. И одному из попутчиков пора выходить. Какой смысл извиняться или продолжать споры? Все равно станция. Все равно выходить
Думая так, но качая укоризненно головой, Куделькин быстро и ловко соорудил завтрак.
— По коньячку, дядя Валя? — предложил он. — Нет? Ну, а я приму грамм пятьдесят. Пейте кофе. Кофе ничему не мешает. Я вкусно варю кофе, у меня особый рецепт, к тому же зерна покупаю качественные. И еще, значит, так… — усмехнулся он. — Уговаривать, конечно, не буду, а совет дам. Сразу вам ехать в аэропорт не стоит. Что вам делать в аэропорту? Пиво жрать? Так это гораздо приятнее делать в городе. Тем более что нормальное местечко у нас вполне можно отыскать Без особых изысков, но нормальное Нынче у нас все есть. В том числе и нормальные местечки. Побродите по Красному, загляните в какой-нибудь ресторанчик, посидите в кафе Куда торопиться? Может, город вам и правда не понравился, но на свете он один такой. Других таких нет. Уехать всегда успеете. Какой смысл сидеть в аэропорту?
Валентин кивнул.
Собственно говоря, он уже не замечал Куделькина-младшего. Для него Куделькин как бы растворился, исчез. Он почти и не слышал Куделькина. Куделькин-младший был для него уже человеком из прошлого. Может, даже не человеком, а голосом. Как Тоня. Или как Николай Петрович. Или как, скажем, Ёха Хунгер. Классный рыжий немец, с которым они не мало в свое время повалялись по ковру.
Ну, виделись… Ну, говорили… Ну, смеялись над чем-то. Даже спорили. Но теперь все сразу обвалилось в прошлое. Ничто еще не кончилось, но все уже кончилось Отошло. Оторвано от берега. Унесено в память. Как в море.
— Что отцу передать?
— Всего лишь «дипломат», дядя Валя. В «дипломате» деньги и коньяк. Французский, кстати, — усмехнулся Куделькин. — Сам отец такого не купит Денег пожалеет.
Было видно, что наклони голову Валентин, скажи хоть слово, и Куделькин тут же бросится открывать «дипломат», показывать его содержимое. Вот, дескать, это коньяк. А это деньги. Но Валентин голову не наклонил.
— Короче, ручная кладь, — с облегчением закончил объяснения Куделькин-младший. — Ничего в багаж не нужно сдавать, а значит, и лишний час ожидать не надо. Вы ведь налегке прилетели?
— Налегке.
— Вот и лады, — кивнул Куделькин и прямо посмотрел в глаза Валентину: — Там если что… Ну, если в аэропорту возникнет что-то… Ну, какие-то сложности… —Куделькин-младший вновь взглянул в глаза Валентину. —Если вдруг вам понадоблюсь… Ну, телефон знаете…
Валентин кивнул. Никто из них не стал напоминать о вчерашних обязательствах Куделькина-младшего не только довезти Валентина до аэропорта, но и посадить в самолет. Валентин потому, что вообще ни о чем не хотел напоминать Куделькину, а Куделькин из гордости. Больше всего сейчас каждому хотелось разбежаться. Чем-то они уже мешали друг другу. Скованность чувствовалась в каждом жесте, в движении, в напряженных голосах. Даже анекдот про козла, впервые прокатившегося на поезде, рассказанный Куделькиным-младшим, не вызвал у Валентина ни веселья, ни особых улыбок. Даже наоборот, анекдот только подчеркнул напряженность.
Ладно, подумал каждый. Плевать.
Частника Валентин поймал прямо на улице. Здесь же он подобрал валявшуюся под ногами листовку. «Пресс-бюллетень. Примем активное участие в митинге! Шествие 5 июля в 14 часов от станции метро «Октябрьская» и от площади Калинина.
Митинг — с 15 часов на площади имени В.И. Ленина…»
Неопределенная погода, тяжкая духота, длинные плоские облака в как бы затуманенном сизом небе… Такой же плоский влажноватый и сизовато-серый город, тянущийся нескончаемо. Везде похожие серые дома, дома, дома… Однообразная пестрая реклама, обращающая на себя внимание только тревожными сменами цвета… Бесчисленные прохожие, непонятно зачем выползшие в этот час на душные летние улицы… И снова нескончаемые серые дома, дома, дома… Будни. Тягучие летние будни большого города.
