Евгений Сухов - Медвежатник
— Тьфу ты! — сплюнул Аристов, но одергивать кучера не стал.
Лошадки лихо пронеслись от Москворецкого моста до Яузы, затем промчались по Котельнической и Новоспасской набережным и, взбивая песчаную пыль над булыжной мостовой, свернули в сторону дворянских бань.
Аристов чертыхнулся, подумав, что из-за пьяного кучера ему придется не только волочить свой небольшой чемоданчик с чистым бельишком, но еще и приглядывать за вещичками в помещении бани.
Хозяином дворянских бань на Новоспасской набережной был малоулыбчивый хроменький мужчина пятидесяти лет с редкой фамилией Охабень. Поговаривали, что лет двадцать назад он возглавлял бригаду банных воров, и хозяева бань, дабы не ссориться с могущественным синдикатом, платили им откупную. Через несколько лет он сумел сколотить себе небольшое состояние и выкупил бани.
Охабень считался одним из самых удачливых хозяев. В его банях кроме должной опрятности наличествовал порядок — молодые половые кланялись каждому вошедшему, как если бы он их радовал рублевыми чаевыми.
Здесь кроме обычных мочал можно было купить сменное белье, приобрести двадцать сортов веников. Особым спросом пользовались дубовые. Ветки для них собирали в Ярославской губернии, в определенных дубравах, еще в языческие времена считавшихся священными. Может, оттого они были особенно ядреными, что об их чистоте заботились древнерусские волхвы, а могучие стволы помнили теплоту их старческих ладоней.
Банщики здесь тоже были отменные. И, как правило, из потомственных. Посетители бань свято верили в то, что одним помахиванием веничка можно вытравить из недужного человека любую хворь. Рассказывали, что у каждого потомственного банщика были свои секреты, которые он оберегал так же свято, как банкир вложенный рубль. От семейных секретов зависел заработок, и поэтому к некоторым банщикам попасть было так же сложно, как на прием к премьер-министру, а жаждущих клиентов они заносили в особую книгу.
Аристов сошел с экипажа. Сморкнулся в платок и подумал о том, что крепкая мыленка вытеснит из него накопившуюся усталость.
— Да что же это, братцы, делается! — услышал Аристов пронзительный голос. — У меня, коллежского советника, стибрили номерок!
У самого входа, размахивая длинными руками, отбивался от половых тощий мужчина. Двое половых, с красными физиономиями от усердия, шаг за шагом выжимали его из помещения. Он яростно сопротивлялся, грозил полицией и вопил о том, что распивает водку с самим господином Аристовым, и если ему незамедлительно не вернут костюм, так он нагонит в баню жандармов, а хозяину заведения весь оставшийся век придется провести на каторжных работах.
Половые с хмурыми физиономиями с трудом отвоевывали у хлопотного клиента каждый вершок лестницы. На их лицах явственно прочитывалось: если бы не честь заведения, так они давно завели бы тощего мужичонку в глухую подворотню да выправили бы ему скверный характер увесистым обломком кирпича.
Мужчина не унимался и сиповатым голосом продолжал тревожить горожан на два квартала в округе:
— Это меня, коллежского советника! Потомственного дворянина! Да я жаловаться буду!
На потомственного дворянина дядька не походил, во всяком случае, Аристову не приходилось встречать дворян, у которых на каждой штанине по двенадцать заплаток.
— Господа, да что же это делается-то! — не сдавался коллежский советник. — Пришел я, понимаете ли, во всем новом, а что получил взамен? Обноски какого-то хитрованца! Да у меня только одни брюки пятнадцать рублей стоили! Я их купил в прошлом месяце у Патрикеева, а он уж понимает толк в европейской одежде.
Голос у дворянчика был противный и напоминал скрип иссохшихся половиц.
Старший банщик с порыжевшими усами, тряхнув изрядно дворянина за шиворот, назидательно забасил:
— Голь перекатная! Штаны у него украли! Ты, милейший, видел хоть раз настоящие штаны? Да ты всю жизнь ничего, кроме подштанников, и не носил!
— Да я жаловаться буду! — сотрясал лохмотьями дядька. — Да я к самому управляющему пойду. Да я до министра доберусь! У меня ведь и пиджачок был! А в нем сто рубликов имелось. Четыре двадцатипятирублевки, одна к одной.
Дюжие банщики оттеснили дворянчика в соседний квартал, где его голос звучал не столь уверенно, а потом, хрюкнув разок, и вовсе умолк. Похоже было, что половые, устав от назойливого клиента, накинули ему втихаря на шею полотенце и с радостью затянули.
Аристов обернулся. Дворянчик бодрой походкой, размахивая во все стороны лохмотьями, торопился в сторону набережной.
Из дверей бани, крепко припадая на правую ногу, вышел хозяин. Аристов знал, что хромоту он получил в то самое время, когда был банным вором. Били его всей баней, а потом, раздетого донага, выбросили на мороз. Хозяин баньки Еникей Охабень смотрел на происшедшее почти с академическим спокойствием. Виданное ли дело — ногу покалечили! — с таким нелегким ремеслом можно было и без головы остаться.
Встретившись взглядом с Аристовым, Еникей любезно улыбнулся, и Григорий Васильевич всерьез стал думать о том, что был узнан прежним вором. Но Еникей уже потерял интерес к Григорию Васильевичу, видно, распознав в нем чиновника средней руки, — и любезно встречал следующего посетителя.
В бане было опрятно. Двое дюжих половых, засучив рукава, терпеливо отдраивали огромное темное пятно на белом мраморе.
Аристов разделся, сдал одежду банщику — краснощекому мужчине лет сорока, цветущему и неимоверно важному. Привязав жетончик к руке и надев резиновые тапки, пошлепал неторопливо в парилку.
— Господа, сжальтесь, помилосердствуйте! — услышал Аристов чей-то пронзительный голос.
В противоположном конце зала трое половых волочили голого парня лет двадцати пяти. Тот яростно вырывался, не желал идти, цеплялся руками за дверные ручки, за ящики с одеждой, но половые безжалостно рвали его пальцы и тащили к самому выходу.
Рядом с ними, прикрыв срамное место длинным белым полотенцем, вертелся низенький высохший старичок. Своим видом он напоминал злобную болонку, намеревавшуюся принять участие в завязавшейся потасовке, и сейчас только выискивал случай, чтобы побольнее цапнуть попавшегося за икру.
— Здесь их целая шайка, господа! — размахивал он руками. — Один ворует, другой на стреме стоит! Полюбуйтесь, господа! Вот он вор и есть!
Посетители безучастно наблюдали за банным вором, поближе пододвигая к себе свои котомки.
— А у меня ведь, господа, в кармане двадцать пять рублей лежало. И еще один билет на ипподром! Я и глазом не успел моргнуть, а он, гаденыш, за номерок мой взялся.
Половые приволокли вора к огромной деревянной колонке, подпирающей сводчатый потолок. Стянули ему руки бечевой, а потом один из половых — рыжебородый и пучеглазый, — картинно поклонившись, произнес:
— Банного вора, господа, поймали. Извиняйте за беспокойство и зла на нас не держите. А коли кому из вас досаждали воры хотя бы единожды, милости прошу! — Он вытащил из-за голенища сапог увесистый кнут и положил его рядышком на тумбочку. — Накажите его, как душе угодно.
После чего половые привязали вора к колонне и не спеша удалились по своим банным делам.
— Двадцать пять рублев захотел! — орал старичок в самое лицо вору. — Двадцать пять рублев захотел?! Будут теперь тебе деньжищи!
Он поднял с тумбочки кнут и, примерившись к бокам древком, сжав зубы, четырежды наказал вора.
— Будешь теперича знать. — Он осторожно положил кнут на место. — Я, господа, всю жизнь в эту баньку хожу. Меня здесь каждый половой да банщик знает. Кто бы мог подумать, что на мой номерок такой супостат позариться может. — И неожиданно подобревшим голосом обратился к банному вору: — Что же ты, милок, на чужое добро позарился. Ай, нехорошо! Ай, нехорошо! — Он еще раз посмотрел на плеть, сиротливо лежавшую на белой простыночке, видно соображая, а не закрепить ли праведное слово очередной порцией тумаков, и, решив, что наказал достаточно, торжествующей походкой отошел к своему шкафчику.
Плеть не скучала. Мужики, громыхая лейками, останавливались у колонны, где был привязан банный вор, и, отставив в сторону на минуту мочала, прикладывались кнутом к мосластому телу воришки, вспоминая свои прежние неприятные банные приключения.
Иной раз в зал заглядывал Охабень. Угрюмо посмотрев на вора, он с лаской обращался к посетителям:
— Не извольте беспокоиться, господа. Все ваши вещички будут в целости. Мы тут и без полиции разберемся. А кто на банных воров зло имеет, так милости просим, кнут к вашим услугам.
Лицо Еникея не потеряло плутоватости даже с возрастом. Глядя на разбойный прищур хозяина баньки, его легко можно было представить у деревянной колонны со связанными за спиной руками.
Григорий Васильевич распахнул дверь. В лицо ударил тяжелый пар с едким запахом мыла и стираных вещей. Голые мужики с понурым видом осмотрели вошедшего, совсем не подозревая о том, что в дворянской бане изъявил желание попариться главный московский сыщик.
