Эльмира Нетесова - Изгои
Эй! Вошки — мандавошки! Вскакивайте на ножки! Не заблудитесь в своих грудях и мудях! Вытряхивайтесь вон из моей фатеры! Живее ищите выпивон и закусон! Мечите все, что сыщете, пока я добрый!
Бабы и мужики вылетали из лачуги, шарили все съестное и несли Прошке.
Да и то сказать надо правду, Дылда никогда не возвращался из города с пустыми руками.
Даже в самые несносные, тяжелые времена он приносил бомжам свалки полный рюкзак жратвы. Иногда это был только хлеб, но и его не воровал. Он всегда находил для себя работу в городе. Уж что только не приходилось делать человеку. Он все умел. Никогда не унывал. Где был Прошка, там всегда гремел смех.
В городе Дылду охотно нанимали. Он умел все: строил гаражи, ставил срубы, заливал бетоном фундаменты, вел проводку, стелил полы, ремонтировал сантехнику, перетягивал кресла и диваны, подгонял оконные и дверные коробки. А уж белить и красить лучше него никто не умел.
Горожане спокойно впускали его в дома и квартиры, зная, Прошка ничего не украдет. Это было проверено годами.
Дылда жил своим трудом. И бомжи нередко завидовали мужику, сумевшему даже средь них остаться самим собой.
Другие делали набеги на сады и огороды горожан. Дылда, помогая людям убирать урожай, получал свою долю, приносил и ел спокойно, не оглядываясь, ни разу не подавившись.
Воровать Прошка боялся с самого детства Всему причиной был его большой рост, а потому сам рассказал:
Полезли мы к одному козлу в огород за клубникой. Она у него раньше всех поспевала. Впятером через забор перемахнули. А тут окно открылось. Пацаны-засранцы приметили и попрятались в смородине. Я ж куда? Ткнулся под куст, голову спрятал, а жопа и все прочее наруже осталось. Ну, а хозяин и вмазал мне заряд крупной соли. Везде достал! Во все прочее и в сраку! Да так лихо, что всю ночь в тазу отмокал и дал себе зарок не воровать никогда! Невезучим оказался. За сраную клубнику чуть яйцами не поплатился! А ведь уже к девкам бегал в ту пору! И надо ж такая оказия! Две недели из жизни как украл у меня тот мужик- барбос! Ну, я когда в себя пришел, отплатил! У этого гада дочка была! На год моложе. Но телка! Сиськи — по кочану! Жопа — в два арбуза! Мимо нее не то ровесники, мужики в страхе проскакивали! Полная русская печь! А тот козлище еще и бахвалился на всю улицу, что к его девке никто не посмеет подойти, мол, любого на лопатки уложит. Я ж к тому времени всех девок в своем околотке перетискал. Уже по второму кругу пошел. На его девку и не смотрел.
Боялся, что задавит? — хмыкнул Пашка.
Нет. Влезть на нее едино, что на кобылу. Ну, ей-ей, уж слишком толстая. У коровы вымя меньше… А тут зло взяло. Вздумал досадить ему. Подкараулил, когда эта телка пошла сено на покосе ворошить Легла отдохнуть. Я мигом к ней. Она от счастья обалдела. К ней с самого детсада никто не приставал. А тут я подарком новогодним на нее свалился! Хвать за сиськи! Она аж зашлась вся!
То-то и видно: с детства шибанутый! Не додавила тебя она!
Это точно! Думал, задушит, так прижала, что дух еле удержал, но не осрамился. Свое справил! Ох и резвый оказалась кобыла! Не гляди, что толстая! Все вырваться норовила. Но куда от меня? Ни одной такое не удалось. А этой подавно! Опыт имел и стаж!
Кобылиные! — рассмеялись бабы.
Она через неделю сама меня повсюду ловить стала! Понравилось видать!
А ее отец? Он тебе не грозил?
Сватать меня пришел вскоре! С ружьем! Во, хмырь! И блажил, что я у него в доме всю клубнику сожрал. И если не женюсь, он меня пристрелит. Но
спасло, что в пятнадцать лет меня даже в сельсовете расписать отказались. Ответили, мол, мал покуда.
В сельсовет тоже под берданкой приволок тебя?
На вожжах вел, чтоб не сбежал. И всю дорогу кнутом порол, — вздыхал Дылда.
Ну и тесть! Как же ты слинял от него?
Его девка помогла! С другим вскоре спуталась. Развязал я ей поясок, она и пошла по рукам.
Чего ж не удержал?
Зачем? Баба цветет, когда ее многие хотят! Да и я не мог на одной остановиться.
Прошка! Сколько баб у тебя было?
Дылда указал на звездное небо, спросил рассмеявшись:
Пересчитать можешь?
— Нет!
Вот и я запомнить не сумел!
А жену имел?
Конечно. Целых семь штук!
Ого! А говоришь, не помнишь!
Дак это те, с кем записывался!
Ну и кобель! У тебя еще любовницы были?
То как же? Все любимые! Без того как к ней в постель ляжешь?
А какую больше всех любил?
Всех до единой! Каждая как цветок! Радовали и тешили. Любили меня, дурака.
Какую чаще других вспоминаешь? — полюбопытствовала опухшая лохматая бомжиха, какую даже по пьянке никогда не позвал к себе на ночь.
Первую!
Сколько ж ей лет было?
Шесть, не больше. И мне лет пять. Мы с ней в одном детсаде росли. Одна беда: она в инженерши проросла, а я в обратную сторону корни дал.
Ты хоть иногда с ними видишься? — спросил Павел.
То как же? Частенько случается! Куда от них
денусь?
Все озоруете?
Дурной! Ты свой хрен спроси! Озоруют по молодости. Нынче лишь утешаемся.
Леденцами? — хохотнул Павел.
Это у тебя сосулька меж ног растет. У меня — только перец! Дошло?
То-то Нюська вчера выползла от тебя и всю ночь блевала! Небось, перцу перебрала, — заметил Плешивый, хохотнув тихо.
Это ты у ней узнай. А вот к тебе в халупу не то бабы, даже крысы не заскакивают. Даже званье свое мужичье пропил. Ни одну не согрел. Вот и приходится мне за себя и таких как ты стараться, доказывать бабам, что не все потеряно, не извелся род мужичий!
Прошка! Сознайся! А за утехи чем платишь? Дурень! Такого в моей жизни не было, чтоб я бабу за деньги клеил! Утеха — дело обоюдное. Тут никто никому не должен.
Бомжи, услышав это, громко рассмеялись. Всем вспомнился недавний случай, когда городская бабенка средь бела дня прибежала на свалку и стала разыскивать Прошку по всем лачугам, зовя его, словно мартовская кошка:
Прошенька! Котик, лапушка мой! Ну, не серчай! Выйди ко мне! Прости свою глупышку! Давай помиримся…
Дылды не оказалось на свалке. Он ушел в город с самого утра. И баба, порыскав по лачугам, побежала в город. Когда Прохор вернулся, мужики животы надорвали, хохоча над Любкой, изобразившей городскую бабу: Прошенька, котик, сохнет мой ротик, душу свело, хварью припекло! — гнусавила бомжиха.
Любка! Кончай заводить! Не то и ты блевать станешь, коль припутаю! — пригрозил Дылда и, сунув бабе бутылку вина за пазуху, указал глазами на лачугу. Бомжиха послушно юркнула в хижину, ждала затаившись. Ей очень хотелось выпить, но не решалась открыть бутылку без хозяина. Ждала, глотая слюни.
О Прошке по свалке ходили разные слухи среди бомжей. Одни откровенно ему завидовали, что сумел, несмотря ни на что, сберечь в себе мужичье и умел за ночь порадовать не одну как другие, а две-три бабенки. Да еще в городе имел любовниц, пожалуй, больше десятка. Ни одну не забывал, не оставляя надолго без внимания.
Вот, мать твою, везет же козлу! Уже Любку заклеил! Я только к ней хотел примериться, этот увел. Меня баба с дома вышибла за то, что я слабоват по мужичьей части. Вот и говорил ей, мол, сколько ж надо тебе в твои годы? А она в ответ: «Чем чаще, тем лучше! А ты вовсе импотентом стал! Ну, кой прок от тебя? Не зарабатываешь и как мужик говно. Если б ты хоть в постели был человеком, все остальное простила б и жила с тобой».
Выходит, нынче только Прошки нужны бабью! Что им ум, интеллигентность, образование! Даже на внешность уже не смотрят. Вот и наши бомжихи такие же! — скрипели завистники.
Тебя просто выставила, а я свою на горячем застал. С хахалем! Сам ушел, понял: чужою стала. И тоже такой как Прошка к моей подвалил. Не мужик, а трехстворчатый шкаф с антресолями. Я как увидел, добровольно с дома слинял.
Везет Прошкам! — завидовали мужики и оглядывались на бомжих, роящихся вокруг Дылды.
Своей очереди ждать станут, — хмыкнул кто-то.
Как мухи к говну липнут!
Да будет вам зудеть! Бабы истинных мужиков нутром чуют! — обрывал их Павел, посмеиваясь.
Прошка уходил в свою фатеру. Оттуда до полуночи слышался смех, тихие восторги, ласковый шепот. К утру все стихало. А с первыми лучами солнца хозяин лачуги уходил в город, забывая гостей в хижине.
Вот и сегодня Прошка пришел на биржу. Раньше него лишь двое мужиков здесь появились. Да и то потому, что живут в городе с семьями. Им до биржи рукой подать, лишь улицу перейти. Дылде сюда со свалки почти час добираться. Вот и опередили. С ними уже торгуются бабы:
Да побойся ты Бога! У меня в ванной всего восемь квадратов плиткой выложить надо, а ты столько заломил!
Дешевле только бомжи сделают! Но как? Это уж твое дело! Я — мастер! Халтурить не умею. Цену своей работе знаю!
Нет! Ну это уж слишком! — отходит баба к Прошке и спрашивает робко: — Плитку в ванной положить сумеете?
Конечно!
А сколько возьмете?
