Наталья Корнилова - Золотая лихорадка
— Я, кажется, ничего и не имела против. Конечно, Мария, вы можете поговорить с Геннадием Ильичом с глазу на глаз. Тем более вам есть что сказать друг другу.
— Прекрасно. Где мы можем поговорить? — осведомилась я.
— Да прямо здесь. Мы с Иосифом Соломоновичем выйдем. У Иосифа Соломоновича прекрасный бар, выпьем с ним текилы. У Ясина не пили, то есть практически не пили, а теперь есть отличный стресс… то есть я хотела сказать, что есть отличный повод. Повод выпить.
И она выплыла, как королева в изгнании. За ней вышел и Розенталь. Мы с Геннадием Ильичом Бубновым остались наедине. Он выставил на меня свои серые глаза, взъерошил и без того стоявший дыбом хохолок волос и проговорил:
— Я так понимаю, что вы не собираетесь соглашаться? Зря. Очень прогадаете. Я хорошо заплачу. Возможно, у вас появился шанс заработать много больше, чем вы заработали до того. Проще говоря…
Мысли у него все еще путались, слова — тоже. Конечно, опьянение не могло волшебным образом пройти так вот быстро, хотя, конечно, хмель с Геннадия Ильича посбило прилично.
— Уважаемый господин Бубнов, — сказала я. — Я хотела поговорить с вами совсем о другом. Вы, наверное, не знаете, что я в самом деле появилась в одном с вами обществе не случайно.
Он насторожился.
— Нет! Нет, не то, что вы подумали, — тут же успокоила его я. — Конечно, я не от Ищенко и не от кого бы то и было… в том смысле, что не от тех людей, которые желают вам зла. Вам известна такая — Светлана Андреевна лисина? Он вздрогнул. Я повторила свой вопрос, и тогда Геннадий Ильич пробормотал:
— Прошу вас, Мария, говорите потише. Не дай бог, услышит моя жена, и тогда все эти Ищенко и прочие уроды покажутся детским лепетом по сравнению с тем, что меня ждет в собственном доме.
— Кандидат в губернаторы панически боится собственной жены, так? — улыбнулась я. — Хорошо, я буду говорить как можно тише. По крайней мере, о том, что касается Светланы Андреевны, я буду говорить на пониженных тонах.
Он кивнул и проговорил:
— Конечно, я знаю Свету. Мы с ней давние знакомые. Давние и хорошие. А почему вы про нее спросили?
Все очень просто. Вы ведь уже похвалились тем, что знаете обо мне, кто я и что я. Так вот, в детективное бюро, в котором я работаю, не так давно пришла Светлана Андреевна Анисина и попросила нас с господином Шульгиным посодействовать ей в некоем деле. Выяснилось, что оно может касаться и вас. С некоторых пор странные вещи происходят со Светланой Андреевной и близкими ей людьми.
— Это она вам сказала, что я близкий ей человек? — спросил Бубнов, и голос его заметно дрогнул. — А что она еще сказала?
— Ничего особенного. Только то, что вы с ней любовники уже много лет. Простите, Геннадий Ильич, но когда речь идет о жизни и смерти, то не до деликатностей. Светлана Андреевна призналась нам в этом, и это совершенно необходимо для ведения расследования.
— Вы… вы ведете расследование в отношении Светланы? — проговорил Геннадий Ильич, и голос его дрогнул. — Но ведь… ведь с ней ничего не случилось? То есть… вы полагаете, что ей может что-то угрожать?
— И это говорит человек, который едва уцелел при взрыве собственной машины, — сказала я. — Извините… извините, Геннадий Ильич, за эту ремарку. Светлане Андреевне пока что ничего не угрожает. Но странным образом попадают в неприятности — если можно назвать неприятностью, скажем, то, что произошло с вами! — люди, которые имеют к ней хоть какое-то отношение. А ей самой засадили «жучок» в телефон. Подслушивали, что ли? Хотя она искренне недоумевает, по какой такой причине ей такая честь. И вот мы с Родионом Потаповичем думаем: уж не в вас ли дело, любезный Геннадий Ильич? Все-таки вы большой человек, собираетесь вот избираться на пост губернатора Московской области, следовательно, нацелились возглавить второй по богатству регион страны. Быть может, это вам нервы щекочут?
— Ничего себе щекочут, — пробормотал Геннадий Ильич, — рвануть собрались… динамитику подкинули. Милая такая щекотка. Да и зачем тревожить Светлану, если можно разделаться прямиком со мной, как это им сегодня и удалось бы, не вмешайся во все вы, Мария?
Тем более что потревожили не только Светлану, — сказала я. — Потревожили уже и меня… некто Виктор Заварзин. Не знаете такого?
— Заварзин? Черт его знает. У меня все это отребье в голове не держится.
— Потревожили и еще одного человека, — продолжала я, — которого вы в голове держать должны ну наверняка. Зовут его Сережа Воронов, он — сын Светланы Андреевны Анисиной, которого она давным-давно отдала чужим людям и, быть может, забыла бы давно о его существовании, как истая кукушка, если бы не то, что с Сережей случилось.
Бубнов заморгал:
— А что с ним случилось?
— Да так… Поставили на большие деньги — большие для него, конечно, — и теперь угрожают отнять квартиру, в которой он в данный момент проживает. Причем вся эта муть закручена довольно хитрым способом, слишком уж хитроумным для такого в принципе малозначимого человека, каким на данный момент является Сережа Воронов.
И я коротко изложила то, что произошло с сыном Анисиной. Бубнов выслушал и проговорил:
— Я… я помог бы, наверное, но…
— Быть может, кто-то и ждет, чтобы вы помогли, — отметила я. — А потом установили бы факт этой помощи и стали бы распутывать клубочек. Компромат. А как это ни смешно звучит, в нашей стране легче простят воровство, чем непорядочность в семье. Хотя черт его знает… все это меркнет на фоне того факта, что вас хотели сегодня взорвать.
— Значит, вы полагаете, что всем нам — и Светлане, и мне, и Сергею — угрожает серьезная опасность?
— Да нет, что вы, — с совершенно серьезным лицом ответила я. — Какая опасность? Никакой опасности. А взрывное устройство вам подсунули для смеху. Ну, чтобы день рождения Ясина протекал повеселее.
Он заморгал, закрутил своим носом, втягивая расширившимися ноздрями воздух, а потом пробормотал:
— Шутите, да?
Есть немного. Хотя и не до шуток. Геннадий Ильич, — продолжала я. — У меня к вам вопрос. Вопрос, так сказать, очень интимного свойства. Я, наверное, только сейчас дозрела, что это необходимо знать. Хотя, конечно, вопрос напрашивался и раньше. Дело в том, что Сережу Воронова, подтравив в казино и поставив, так сказать, на большие бабки, просили звонить отцу. Он толком не понял и звонил по номеру, которого, кстати, и не знал никогда. Звонил он своей матери, Светлане Андреевне. Спрашивал, где может найти своего отца. Наверно, все, что он говорил Светлане Андреевне, ему великодушно подсказали. И номерок подбросили. Сам Сережа долго удивлялся, оклемавшись, зачем его просили звонить Светлане Андреевне, да еще спрашивать у нее, как ему найти отца. Ведь сам Сережа думает, что прекрасно знает, где искать своего папашу. Папашей он считает алкаша, проживающего с семьей таких же алкашей. В свое время любезная Светлана Андреевна отдала туда своего сына: он ей мешал делать карьеру. И ведь права была! Со своей колокольни, конечно!.. Стала вице-«мисс СССР-1989», побывала на работе в Париже, в тамошнем модельном агентстве, конечно, Сережа был бы ей куда как некстати. Хороша мисс, у которой ребенку уже шесть лет!
— Вы куда клоните? — спросил Бубнов.
— Очень просто. Сережу просили позвонить отцу. Так вот, Геннадий Ильич: уж не вы ли отец Сережи?
Он подпрыгнул на стуле и заоглядывался. Крутил головой так, словно шея обладала возможностью проворачиваться на триста двадцать градусов, как у кошек. Потом он плотнее прикрыл дверь и пробормотал:
— Ну зачем вы так громко?
— Хорошо. Я могу повторить хоть шепотом, но формулировка вопроса оттого не изменится. Так вот, я повторяю: вы — отец Сережи?
Бубнов смотрел на меня беспомощным взглядом. Провел рукой по волосам, посмотрел на ладонь с таким видом, словно после приглаживания ею волос там должно было остаться нечто существенное, способное помочь ему в ответе на этот в принципе незамысловатый вопрос.
— Значит, это вы, — тоном полуутверждения сказала я. — Светлана Андреевна нам никогда бы правды не сказала.
Бубнов качнул головой и ответил:
— Вы… конечно, вы имели полное право так ответить. Только… только вот, кажется, это не… не так.
— Значит, вы думаете…
— Я ничего не думаю! Дело в том, что я познакомился со Светой в восемьдесят пятом, весной. Я тогда приехал из лагеря и гулял по городу. Помню, когда я ее увидел, то в первое мгновение чуть было не ослеп. Я и тогда был довольно неказист внешне, к тому же у меня не было моих нынешних денег, я был нищ, как всякий студент. Я тогда был робок в отношениях с девушками, я просто остановился и тупо глазел на нее. Она была так красива!.. Мне даже страшно стало, как долго было страшно потом.
— Потом?..
— Да. Она сама ко мне подошла. Я к ней не подошел бы никогда, не посмел бы. Помню, она была так грустна и оттого красива вдвойне. Вот что, Мария… Я… это… водки еще выпью. А то что-то… сердце заныло.
