Наталья Корнилова - Золотая лихорадка

Наталья Корнилова

Пантера: Золотая лихорадка

Часть первая

ЗОЛОТАЯ ЛИХОРАДКА

ПРОЛОГ С УТРЕННЕЙ СЦЕНОЙ

— Ну и что будешь делать с нами, а, Артист? — тяжело дыша, спросил худощавый смуглолицый мужчина лет тридцати пяти, с коротко остриженными черными волосами и модной небритостью на подбородке. Он сидел в салоне машины рядом с мощным, вооруженным до зубов, улыбающимся и сияющим, будто его только что наградили, красавцем и сверкал темными глазами.

— В расход, что ли, отправить собрался? На кого теперь работаешь, сука?

— А то ты не помнишь и не знаешь, — улыбнулся тот, кого назвали Артистом, поигрывая при этом пистолетом. — Вы вообще, конечно, веселые ребята. Я не ожидал вас так быстро раскрыть. Впрочем, на ловца и зверь бежит, и тебе это прекрасно известно. Можно подумать, будто я не знаю, что ты свернул с прямой дорожки, а, бра-тело? Да чтоб никто не узнал?

— Зато ваша дорожка прямая! — взвился смуглолицый. — Да самой прямой дорожкой, какой ты когда-либо пройдешь, будет коридорчик до стенки, у которой тебя шлепнут! У вас-то на Украине моратория на смертную казнь нет!

— Коридорчик до стенки? Прям как у Высоцкого: «Коридоры кончаются стенкой, а тоннели выводят на свет».

— Ладно, не заливай, брат. Сами виноваты. Никто не просил.

Сами. А теперь тебе с компаньоном твоим придется ответ держать. Честно говоря, я рад, что вас не угробили со всеми остальными, прочими сволочами, — сказал Артист. — Я думаю, этого никто бы не одобрил. В общем, так, брат: никто тебя убивать, разумеется, не будет. Просто ты должен исчезнуть. Вася, зарули-ка вот к тому озеру. Вася свернул и поехал по изъеденной колдобинами и рытвинами грунтовке, так и норовящей выскользнуть из-под колес, как норовистая кобылка из-под наездника. Сравнительно безобидные кочки вдруг резко сменялись кошмарными ухабами, на которых машину конвульсивно подбрасывало, а сидящего на заднем сиденье — мешком, расслабленно и обреченно-похмельного, с убийственной регулярностью тыкало головой в потолок.

— Что… что вы хотите делать? — выдохнул смуглолицый.

— Да ничего особенного. Просто поговорить, — сказал Артист. — Мы сейчас в десяти километрах от Нарецка. Никто ничего не узнает.

Смуглолицый вздрогнул. По его лбу ручьями тек пот. Он разлепил серые, цвета плохо выпеченного пирога, губы и выговорил:

— Но я не понимаю… зачем все это? Вы… вы в самом деле меня не убьете?

— Нет. Вася, останови. — Могучий Артист пристально посмотрел на смуглолицего и сказал: — Просто некоторых перестало устраивать то, чем ты занимаешься. Ты меня понимаешь. Так что…

Смуглолицый, как бы то ни казалось невероятным для его типа и оттенка кожи, мертвенно побледнел. Лицо его исказилось. В нарождавшихся предрассветных серых сумерках, без теней, оно казалось маской мумии.

— Некоторых? Вы говорите, что…

— Мы ничего не говорим! — резко перебил его Артист. — Просто тебя уже много раз предупреждали, но ты по-прежнему с упорством, достойным лучшего применения, гнешь прежнюю линию. — Он небрежно почесал дулом пистолета затылок, и при этом простом движении смуглолицего бросило в озноб. Лежащего же на заднем сиденье его товарища и без того трясло от похмелья: судя по всему, бодун у него всегда был явлением исключительно въедливым и мучительным.

Артист вышел из машины. В этот момент на берег озерца подрулила вторая машина. Артист досадливо поморщился.

— Иди-ка сюда, — поманил он пальцем трясущегося смуглолицего, враз позабывшего все свои надменные повадки. Его палец уперся в валявшегося на заднем сиденье человека. По мановению руки Артиста того вытащили из салона и швырнули на влажную, еще холодную траву.

Утренний озноб, казалось, пронизывал нездоровый, словно простуженный воздух. Смуглолицего продолжало трясти.

— Вот видишь этого нехорошего дяденьку? В последнее время он проявил редкостную назойливость. Мы думали, что он простой алкаш, к тому же бывший урка, а он неожиданно для нас и, к несчастью, для себя оказался существом довольно памятливым. Все видит, все помнит. Я думаю, ты прекрасно догадываешься, кто тобой недоволен. Быть может, догадка твоя и верна, но оставь все свои версии при себе. Иди, иди сюда.

Он положил обе руки на плечи смуглолицего, поставил его перед собой и повернул лицом в сторону человека с заднего сиденья. Тот медленно поднимался с травы. Его широкое лицо было совершенно мокрым от судорожного пота. Артист сплюнул наземь, потом вынул пистолет и тщательно вытер его о рубашку. И медленно вложил его в руки смуглолицего человека, тут же сняв с предохранителя.

— Сделай это, знаешь ли. Ты должен это сделать. В конце концов, ты можешь сейчас обещать, что будешь вести себя как следует и исчезнешь с местного горизонта, а потом окажешься в своей стихии и снова будешь бесчинствовать и совать свой длинный нос куда не следует. Ты и на тот момент, когда тебя выловили, кажется, был под «коксом». Или под еще какой-то дрянью, а?

Тот хотел что-то сказать, но рослый Артист не позволил ему и слова вставить:

— Неожиданно, неожиданно. В Москве же тебя хрен достанешь, очень уж аккуратно ты там себя ведешь, милый. Да и людное место — Москва, не правда ли? А если ты уберешь своего подельника, вот этого урода, то будет неплохой рычаг воздействия на тебя в случае твоего плохого поведения.

Тот помертвел. Он хотел что-то сказать, пистолет прыгал в руках, перед глазами скакали водянистые жуки в расходящихся концентрических кругах. Жаркий туман обнял голову, хотя утро было свежее.

— Я не… — начал было он, но тут же умолк. Артист перехватил его кисть, сжимавшую пистолет, и повел стволом в сторону:

— Не так, драгоценный. Вот он.

Только тут человек с заднего сиденья заметил, что целятся именно в него. Он встал столбом и не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Смуглолицый держал пистолет нацеленным прямо в голову жертвы, но выстрелить не мог. Пистолет уже не плясал в руках, но конвульсии крупной дрожи время от времени пробегали по телу.

— Ну же… стреляй, — нежно сказал Артист.

Смуглолицый трясся. Человек с заднего сиденья стоял неподвижно, только непослушные ноги его заплелись в какую-то несообразную, вроде бы балетную, позицию.

— Стреляй, стреляй, стреляй, — трижды повторил Артист, каждый раз чуть более настойчиво. — Стреляй, а то будет хуже. Ведь Вова тебя сам замочит, если вы оба отсюда живыми уйдете. Так что лучше ты первый убей Вову, чем он тебя прикончит.

Смуглолицый попытался вдавить палец в курок, но тот не слушался его. Артист некоторое время презрительно рассматривал стоявшее перед ним перепуганное существо, а потом вдруг гаркнул:

— Пли!!

И тут же грянул выстрел.

Смуглолицый человек нажал курок чисто машинально, вздрогнув от резанувшего предутренний воздух властного окрика…

Выстрел грохнул, словно под тяжестью многих лет изломился ствол толстого старого дерева. И рухнул широколицый человек, выброшенный с заднего сиденья. Он взмахнул руками, словно совершивший непоправимую ошибку эквилибрист на канате над пропастью — как бы попытался удержаться, сбалансировать, уже понимая, что ему не вытянуть, не сохранить спасительное равновесие. Нет, человек не вытянул. Он упал лицом в росную траву, скатившись в углубление у левого переднего колеса машины.

Смуглолицый выронил пистолет, но за секунду перед тем, как оружие ухнуло бы на землю, в высокую прибрежную траву, Артист наклонился и, молниеносно выбросив вперед левую руку в перчатке, поймал ствол.

— Молодец, — сказал он. — Попал.

Смуглолицый поднял на своих мучителей отчаянный взгляд и вдруг бросился на Артиста. Не сходя с места, тот небрежно отшвырнул его коротким движением правой руки. Словно выстрелила пружина. Лицо новоиспеченного невольного убийцы залилось кровью, когда он упал на труп только что застреленного им человека. И, вздрогнув всем телом, потерял сознание.

— Ну что, поехали, что ли, мужики, — брезгливо сказал Артист.

1

— Ну что же, Мария, — проговорил босс, откидываясь в кресле и закуривая очередную сигарету. — Я так полагаю, что ты предпочитаешь отмалчиваться. Что, как говорится, само по себе и не ново. Ну что ж, я не настаиваю. Давить на человека не в моих правилах, так что думай и решай сама. По всей видимости, у тебя есть над чем подумать, верно? Вот и прекрасно. Человек всегда должен думать, даже если эти мысли не совсем приятные. Без умственной деятельности даже самый конструктивный и творческий индивид засыхает на корню. Впрочем, ты и сама все прекрасно знаешь.

Родион Потапович, мой бесценный босс, был в своем репертуаре. Он много говорил, скупо и снисходительно жестикулировал, а курчавая голова над линией худых плеч покачивалась, как башка долго и мудро прожившего почтенного филина. Впрочем, на все эти разглагольствования господина Шульгина можно было бы и не обращать внимания, так как он только что хорошо угостился подарочным марочным коньяком, который ему привезли из Франции. Никогда не питая чрезмерной склонности к употреблению спиртного, коей грешат многие из российских мужчин, Родион Потапович тем не менее имел слабость к хорошему коньяку. Впрочем, никогда не превышал своей нормы. Самым печальным последствием становилась его чрезмерная и довольно-таки пустопорожняя болтливость, которой и в помине не было в рабочем процессе. То есть когда Родион Потапович брался за расследование очередного хитрого дела-головоломки, подбор ключей к которым так льстил его тщеславию.