Владимир Король - Время тяжелых ботинок
Дорогой Леонид Сергеевич! Такая возможность теперь у нас с Вами появилась.
Приглашаю в Колумбию. Сплав намечен через Трес-Эскинас и Пуэрто Кордова. Все вопросы со спонсорами и страховкой решены, но от финансовой помощи не откажусь – извините за нахальство. Сроки согласовываются.
Можете войти в состав команды, хотя сплавляться я, скорее всего, буду в одиночку. А захотите, поработаете в береговом обеспечении. Всё на Ваше усмотрение. А то и вообще – посидите в отеле в Боготе, выступая перед телевизионщиками с рассказами о нашей с Вами смелости и отваге (шутка!).
Надеюсь на скорый ответ. Все контакты – у Ваших помощников.
С глубоким уважением и искренней любовью —Игнат Власенко.
Г-ну Бруту Л.С.
Справка.
Известный российский путешественник Игнат Матвеевич Власенко родился в 1955 году в г. Сталино (ныне Донецк, Украина).
Автор нескольких книг о своих экстремальных водных походах.
Насколько я понял, это Ваш давний знакомый, и об остальном Вы хорошо информированы.
Предлагаемый И.М.Власенко проект имеет рекламную перспективу, с учётом появившихся интересов компании в Латинской Америке и в Колумбии, в частности, по теме изумрудов.
Проект бизнес-плана прилагается.
Руководитель департамента стратегических программ ОАО «Компания «Брут» Д.С. Астрыкин.
3
Помощница Ксения отвлекла Кинжала от мыслей о прогнозе Димыча по поводу начинающегося нового цикла в его жизни.
Он и сам чувствовал: кто-то должен позвонить или приехать.
Может, он получит письмо откуда-нибудь из высокогорного селения на Алтае, и его корреспондентом окажется чудом выживший настоящий Леонид Брут. Или вдруг объявятся те, на кого тот работал программистом, и это – транснациональная мафия.
По электронной почте придёт сообщение от вологодской Маргариты: она овдовела, осталась без средств существования, и ей нечем кормить их сыновей. Или вдруг на мониторе он увидит чудесным образом оставшуюся в живых Алёну Уробову, последнюю любовь его отца, капитана первого ранга Чекашкина, и его пахана, «вора в законе» Желвака.
«Я всё время чего-то жду, – размышлял 33?летний миллионер, акционер и руководитель «чистого» бандитского холдинга. – Чего?»
– Леонид Сергеевич, вы велели докладывать обо всех священниках, которые приходят в офис. Выводим на ваш монитор.
Генетический бабник присвистнул: «Вот это да!»
Монашка была кинематографической внешности. Смирение, присущее людям, отрешившимся от мирской жизни, освещало эту красоту неземным светом – даже на чёрно-белом экране с небольшим искажением.
– Проводите её ко мне.
Он встретил просительницу у двери, решил, что надо слегка поклониться.
– Здравствуйте, господин Брут. Я инокиня Спасо-Богоявленского монастыря, сестра Варвара. Собираю пожертвования на приют для девочек-сирот – по благословению настоятельницы игуменьи Варахиилы. У меня и документ имеется.
«Монашкам руки не целуют, да и с прочими нежностями надо воздержаться», – подумал хозяин.
Он предложил посетительнице присесть, помог снять тяжёлый опечатанный ящик на ремне с надписью: «Помогите православным сиротам!»
– Чай, кофе?
– Благодарствую, у меня своя водичка.
Монашка смотрела долу. Дух отречения и божественной любви тут же повеял и на Брута.
После смерти Желвака его крестил отец Василий, но воцерковиться он не сподобился.
Сейчас перед ним явилось существо иного цивилизационного кода, и Кинжал почувствовал лёгкий толчок – на дорогу, исхоженную до него сотнями поколений предков.
Это был зов – из прошлого, а может, будущего, кто знает?
С отцом Василием он общался часто.
Но тот был практически мирским человеком, священником с образованием физика-ядерщика, руководил в епархии издательской деятельностью и в основном советовался с Кинжалом, как побольше заработать на модной книге протоиерея Серафима Слободского «Закон Божий». Понятно, он старался не для себя, а для церкви: активно восстанавливались порушенные храмы и монастыри. Но от отца Василия не исходило того, что сейчас чувствовал Брут в обществе совсем ещё юной черницы.
– А почему вы пришли именно в нашу компанию? – осторожно поинтересовался генеральный директор.
– Да Бог и привёл, – просто ответила монашка. – В электричке из Серпухова слышу голос: поезжай в Новые Черёмушки. Только вы не пугайтесь, я не сумасшедшая, – у нас, молитвенников, такое бывает. Потом шла-шла и набрела на эту тихую улицу.
Хорошо тут, как и не Москва вовсе, тихо, машин мало. Прочитала вывеску – «Брут». Подумалось, здесь я нужна.
– У нас сиротки со всего бывшего Союза, – поведала сестра Варвара. – Всего двадцать четыре девочки, от девяти до пятнадцати лет. Они накормлены и спят на чистых простынях. Живут в молитве и труде.
– А что – разве не учатся?
– Читаем с ними Священное Писание, изучаем церковнославянский язык, сольфеджио. Литературе, математике, географии учить некому, кто туда поедет? Да и денег на зарплату учителям нет.
«Брошу всё к чёртовой матери и поеду к ним преподавать», – решил Кинжал.
Но тут же загорелась индикаторная лампочка связи с помощницей Ксенией.
– Леонид Сергеевич, к вам Фёдор Макарович.
После смерти Желвака на сходе главарём группировки был выбран Федя Штрек. Жить в Москве он отказался, хотя дом на Николиной горе у него был давно.
Федя Штрек выковывал из Кинжала криминального авторитета и явно готовил к «коронованию».
«Этот в монастырь не отпустит».
– У меня сейчас неотложная встреча, а разговор с вами долгий. Отобедайте в нашем офисе. Моя помощница вам с удовольствием послужит. Никто вас не потревожит и не смутит, на время трапезы гарантирую полное одиночество. Как – согласны?
Сестра Варвара, потупив взор, молчала.
Она молилась, потому что вдруг почувствовала знакомое волнение от близости красивого сильного мужчины, наделённого большой властью в этом грешном мире. Хотя, даже если бы никакого волнения и не было, она всё равно бы молилась.
– Вот и хорошо, – решил за неё хозяин компании.
Он вызвал Ксению, о чём-то с ней пошептался, и посетительницу в чёрной рясе увели. Деревянный ящик остался стоять у стула, где сидела монашка.
– Может, взрывное устройство? – первым делом озаботился Федя Штрек, когда вошёл.
– Как знать, как знать… – неопределённо и как-то отсутствующе протянул Кинжал, – может, и оно.
4
Вторую неделю жил при монастыре Кинжал – в качестве трудника.
Каждое утро вместо тысяч ударов по боксёрской груше и имитации их с пятикилограммовыми гантелями он стоял в углу церкви сначала за полуночницей, потом – за утреней и, наконец, за литургией – с половины седьмого до десяти часов. Это место ему определила благочинная мать Олимпиада, которую приставили к труднику и богатому жертвователю.
Настоятельница поручила матушке Олимпиаде столь ответственное дело в женском монастыре со словами: «Брату нашему Леониду благословляется, чтобы он посмотрел, как мы живём и молимся».
А вслед добавила: «Ну, ты поняла…»
У Кинжала молиться не получалось. Да и крестился он с трудом, никак не мог усвоить: справа – налево, или слева направо.
В голову лезли картины прошлой жизни.
Но вспоминалось почему-то именно то, о чём он никогда раньше не думал. Какие-то мелкие проступки в детстве, случаи лжи и лицемерия в старших классах, сделки с совестью в университетские годы.
Ему дали брошюрку о семи смертных грехах, он прочитал, удивился, как его до сих пор земля носит, но никакого раскаяния не испытывал.
Отец Андрей, прикомандированный к монастырю женатый батюшка из Серпухова, служил густым басом, хор девочек пел. У Кинжала ком подступал к горлу. Но это он за собой знал – чувствительность к хорошей музыке, и особенно церковным песнопениям.
После утренней трапезы начиналось его трудничество, работа в библиотеке.
По его поручению и списку, составленному совместно с настоятельницей, было закуплено полторы тысячи книг: духовного содержания, учебников, художественной русской и зарубежной классики. К этому добавилась тысяча пожертвованных книг из библиотеки Чекашкиных. Всё это богатство надо было зарегистрировать по всем правилам библиотечного дела, с которым Кинжал был знаком, так как в своё время преподавал в профильном для данного случая техникуме.
В полдень поставлялась первая трапеза, что-то вроде второго завтрака. Мать благочинная Олимпиада учила трудника: «По сторонам не глазеть, глядеть в свою тарелку, тут тебе не ресторан…» Помолчала и добавила: «…на Елисейских полях».
За трапезой учинённая сестра читала житие празднуемого святого. Читала по-церковнославянски, содержание Кинжалу было трудно разобрать, но бесстрастный распевный тон чтения завораживал.
