Эльмира Нетесова - Женская месть
— Почему? — удивилась Наташка.
— Работа у него неблаговидная, порочная. Он сутенер!
— Что? — округлились глаза бабы. Она подавилась воздухом, побледнела и выдала этим себя с головой. Николай Иванович, глянув на жену, о многом догадался, и, хотя Наташа быстро справилась с собой, человек решил проверить бабу как можно скорее.
Женщина, продохнув ком, сообразила:
— Как же я впустила его и приняла букет от такого козла?
— Да причем цветы? Они лишь повод! — глянул на жену многозначительно, но та не поняла.
— Ему никто не открывает двери в приличные дома. Люди стыдятся с ним здороваться даже в сумерках. Соседки-старушки его презирают и стыдятся такого соседства. Но ведь у Андрея нет другой специальности. Он ничего больше не умеет. Только выколачивает деньги с клиентов путан, — сморщился человек брезгливо и встал с дивана, почувствовав, как похолодели руки жены, как ее затрясло.
Николай Иванович понял, такое неспроста случилось. И спросил:
— А чего он вдруг тебя заинтересовал?
— Хотела узнать о соседях, с кем рядом живу. Он всегда включает музыку, такую нежную, красивую и тихую. Думала, что он художник или музыкант. А он отморозок и сволочь, даже не верится, что рядом такое говно прикипелось!
Николай Иванович усмехнулся, пристально вгляделся в лицо жены, покрытое красными пятнами, и сказал жестко:
— Странно, что тебя это так взбудоражило.
— Коля, я просто удивлена, как ты терпишь такого соседа!
— Я его не замечаю. Не вижу в упор. И меня он не приходит поздравлять с моими праздниками. Соседи тоже не откроют ему двери. Он это знает. И только ты его приняла!
— В первый и в последний раз! — подытожила Наталья, окончательно взяв себя в руки, и Николай Иванович поверил, успокоился. Настроение понемногу выровнялось.
Человек впервые рассказал жене о своих друзьях, о себе.
— Я сам рос шкодливым. Бабулька у меня была, обычная, деревенская старушка. Неграмотная. Но ума палата. Знала больше академиков. Бога любила и почитала, никогда не снимала крест и все делала с молитвой. Такой хлеб пекла, что нынче и не увидишь. Десятерых детей родила и всех вырастила. Восемнадцать внуков выходила. Я последыш, так она меня называла и любила больше всех. Я это видел и чувствовал, потому приезжал к ней каждое лето. Помогал ей во всем. Траву косил, колол дрова, даже корову доил. У нас с нею все обязанности распределены были. У бабульки все, что в избе, у меня — за домом. А вечером, когда со всеми делами управимся, лез я на лежанку и слушал былины и сказки. Наверно, потому вот такой вымахал и стал военным, что очень хотелось быть похожим на ее богатырей. Они были самыми сильными, добрыми, умными. Понятно, что в жизни далеко не все гладко складывалось. Обижали и предавали меня, обманывали и подставляли за излишнюю доверчивость. Ну, что поделаешь, если вместе с теплым хлебом и молоком, с запахом свежей травы и соловьиными песнями, накрепко вжилась в мою кровь и душу деревенька. Кажется, взял бы ее всю в ладонь и положил бы за пазуху, к самой груди, чтоб не касались ее холодные дожди и ураганы, чтоб не стыл и не мерз одичавший погост. Мне стыдно, что я уже второй год не навещаю его. Обезлюдела деревенька, зарастают дома и дороги. Жива лишь память. Она всегда с нами. Ведь не будь деревеньки, не было бы и нас, — умолк на время.
— Ты всегда ладил с бабкой? Никогда не ругался с нею? — спросила Наташка.
— Я очень любил ее.
— Ну, а все же ссорились?
— Случалось она поругает за что-то. Не без дела, конечно. Я однажды козу на чердак запер. Гроза поднялась. А мне нужно было пасти Зойку. Тут же испугался и решил на чердаке переждать вместе с козой. А бабулька вздумала нас воротить и не увидела. Стала звать, кричать, Зойка услышала и отозвалась с чердака. Бабка глазам не поверила. Ну, как это коза на чердак влезла. А я полудурок вторым голосом, вместо козла заорал. Бабуля в нечистого поверила. Знала, что вся деревенская пацанва на лугу в шалашах от грозы прячется. И только скот наруже. Тут же непонятное приключилось. Бабка кричит не своим голосом, коза орет, вниз просится, а я держу изо всех сил, чтобы сдуру вниз не сиганула. Короче, бабуле жалко стало животину. Влезла на чердак. А я весь в говне, в моче, хуже нечистого. Ну, вот тут мне впервой за хулиганство досталось по заднице. Но не это было страшно, а то, что бабулька обидевшись, целую неделю сказки не рассказывала. Так строго наказала, я даже плакал, — признался человек.
— Сколько лет тебе тогда было?
— Двенадцать. А сказки я до самого десятого класса любил и слушал их. Это военка меня от них оторвала. Я потому на сеновалах с девками не отметился, что сказки уважал. Бабуля их много знала. И хоть неграмотной была, читать не умела, зато сама сочиняла. Все как на подбор добрые. Ни то, что нынешние, включишь и не только у детей, у взрослых мужиков волосы на всех местах дыбом встают, мыши в норы прячутся, тараканы и те в ужасе убегают. На сказках нашей бабули все восемнадцать внуков выросли. И в люди вышли, ни за одного не стыдно, каждый образование получил, работают, имеют семьи. Никто не опозорил род и фамилию, краснеть ни за кого не довелось. Все бабульку добром вспоминаем. С самого детства вложила в нас свое — уважение к людям, а главное, любовь и веру в Господа.
— А мне никто не читал сказок. Все к плите ставили, заставляли управляться с домом, особо с готовкой мучили. И мать, и бабка хозяйку из меня лепили. Ну и говорили, если плохо буду готовить, муж станет колотить, и дети быстро разбегутся из дома. Потому кулинарных книг со всякими рецептами полный шкаф. Бабка, как сокровищем, ими гордится. У нее они в полном порядке. Так и сказала, никому не даст покуда жива. А кому отдавать? Мы с мамкой давным-давно в них не заглядываем. Все нужное наизусть помним. Бабка моя не была сказочницей. Зато в доме всегда порядок поддерживался, и поесть приготовлено. Наши считали, что это для женщины главное. Без дела тоже никто не сидел. Всем работу находили. Дед вообще отдыхать не умел. Все чем-то был занят, вечно на своем чурбаке что-то шил, ремонтировал. Скучно жили и трудно, — пожаловалась Наталья.
— А кому легко приходилось? — удивился Николай неподдельно.
— Разве трудно пасти козу? Меня в твои годы заставляли печь торты и пироги. Шить наволочки и пододеяльники, вышивать их. Попробуй, задержись во дворе на лишние полчаса, отец всю задницу ремнем изрисует, если дед отнять не успеет. А как ругал. Я уже институт заканчивала, папка с занятий встречал, чтоб не приведись, ни с кем не встречалась.
— Жестокий человек!
— Самого так растили. От того сам злой как собака. Только мамка с ним справляется. Ее слушался. Но тоже не всегда. А я хочу растить ребенка без ремня и ссор. Чтоб не боялся, чтоб любил и слушался не из страха, из уважения. Я не люблю, когда дети плачут.
— А ты хочешь ребенка?
— Конечно! Иначе зачем вышла замуж?
— Зачем же сделала аборт от Алешки?
— Отец велел. Он не спрашивал. Отвез к врачу, там все быстро устроили. А чтобы не брыкалась, так вломил перед абортом, что я в кресле только и пришла в себя. Хоть дух перевела. Если б дергалась или отказалась, он бы урыл меня еще дома.
— А сама хотела оставить дитя?
— Трудно сказать. Я знала, что Алешке далеко до отца. Он еще не созрел до семьи и главное не стал самостоятельным. Ну, как бы мы с ним жили, да еще ребенок на руках, сами «зеленые», на ноги не встали. Все это мне потом вдолбили в голову. Убедили, что называется, «опосля». Согласилась. А что оставалось делать, когда беременности не стало.
— А ты проверялась, сможешь ли забеременеть после того аборта?
— Нет! Я не ходила к врачу. Но думаю, что у меня все в порядке. Просто мы с тобою мало живем. И выводы делать еще рано.
— Вдруг я окажусь бесплодным, как тогда будем? — насторожился человек.
— Не может быть! У тебя был сын!
— Сколько лет прошло! За это время многое изменилось. И я уже не молод!
— Ты? Коль, о чем завелся? Ты в самом расцвете! Тебе чего сетовать? — удивилась баба неподдельно.
— Ребенка надо еще вырастить до полной зрелости. А ну накинь еще двадцатник, я к тому времени дряхлым стариком буду, и это в то время, когда дочке иль сыну нужна будет моя помощь и поддержка в каждом дне!
— Мой дед почти на двадцать лет старше тебя. Он и сегодня смог бы отцом стать и вырастить ребенка. Чем ты хуже? Не пугай возрастом. Ты не потрепан, не потаскан, ничего не пропил в себе и не растерял.
— Все так, Наталья. Но в нашей жизни случается всякое, мы военные живем по приказу. Они случаются разные. А с приказом не спорят, их выполняют.
— Что хочешь этим сказать? Договаривай, — попросила глухо.
— Меня могут перевести на службу в другое место. И это в любое время!
— А куда?
— Меня не спросят. Я должен взять под козырек и отправиться куда укажут.
— Но ты здесь уже сколько лет и никуда не срывали.