Данил Корецкий - Антикиллер-4. Счастливых бандитов не бывает
– Кто варил? – поинтересовался Лис.
– Повар! Под моим руководством, – гордо сообщил Витя.
– А сколько соли клали?
– Столовую ложку на десяток раков, – еще более гордо сказал опер.
– Да, у тебя вкусней были, – кивнул Косых.
– Сухой укроп класть надо, побольше, – сказал Лис. – А соли – столовая ложка «с горкой» только на литр воды!
– Ты, прямо, академик, – уважительно сказал Косых. – Может, останешься? Переночуешь, а по светлому поедешь…
Лис покачал головой.
– Не выйдет. Ты лучше вот что сделай. Когда этот Сочнев приедет…
* * *Протолклись у магазина до семи вечера, но все без толку. Народ на мели, все как один. Даже Полухин, у которого сегодня зарплата, ходил сухой и чуть не плакал: тесть с какимто барыгой заявились в гараж, все до копейки у него вытрясли и в морду еще дали. Ладно. Делать нечего, пошли в вино-водочный, к Аньке. Сперва пробовали разжалобить. Анька заорала, что дважды уже давала им портвейну в долг. Агафон такого не припоминал. И Гиря не припоминал тоже, хотя он всегда все помнит. У него отсутствует рефлекс «отключки», и рвотный рефлекс тоже. Такая особенность организма. И когда разжалобить не получилось, Гиря стал ей грозить, это у него тоже такая особенность.
Пришлось бежать, поскольку Анька вызвала наряд. Гиря об этом не подумал, он никогда не думает вперед – и это его особенность тоже.
Добежали до остановки, там стоял какой-то подросток с плеером, у него с собой было всего десять рублей. Пришлось отобрать и плеер. Пошли во дворы, еще раз сосчитали деньги – хватало только на пиво. Можно было продать плеер, но они не знали кому, потому что все на мели, а подкатывать на улице к незнакомым – стремно. Двинулись потихоньку на район. Там дешевые ларьки, в них можно купить какое-нибудь палево. По дороге ошманали каких-то пацанов и бухого мужика – все пустые.
– Совсем бедно люди жить стали, – сказал Агафон. – Раньше уже бы накосили на бутылку…
– Ага, на ресторан! – возразил Гиря. – Забыл, как чуть на зону не загремели?
Чтобы сократить дорогу, они пошли через Лысую гору. Там раньше был барачный поселок, нищета и цыгане, теперь голь перекатную отселили на северную окраину, а здесь построили коттеджи по миллиону долларов. И зовется теперь это место «Шамбала».
– Вот здесь косить надо! – сказал Агафон, но Гиря только носом шмыгнул.
– Тут тебя самого закосят, – прозорливо сказал он. – Интересно, что такое «Шамбала»?
– Рыба такая плоская. Вкусная, зараза!
– А ты ел? – подколол Гиря.
– Контрабас ел и мне рассказывал, – вышел из положения младший брат.
– Контрабас, Контрабас! Никакая это не рыба, а китайская драка с приемами хитрыми. Кто научится, того звали «амбал»!
– Гля!
Они остановились у ограды шикарного особняка. Прутья желтые, словно золотые, с завитушками, за ними на круглой, мощенной плиткой площадке – украшенная разноцветными лампочками и золотыми шарами елка. Дом тоже весь в огнях праздничной иллюминации, а вдоль дорожек горят маленькие фонарики.
– Вот сука! – сказал Гиря. – До Нового года еще жить и жить!
– Ага! – сказал Агафон.
В данном вопросе у них расхождений не было.
– У людей ни копья нету, а он, гад, елку включил! – поражался Гиря душевной черствости хозяина особняка. – Тут дома слабые лампочки жжешь, счетчик заземляешь, каждую копейку бережешь, и ни хрена!.. На самое необходимое – на бутылку, б…дь, не хватает! А он выкобенивается – улицу освещает!
У Гири даже горло перехватило от возмущения.
– Нет, ну ты понял, Агафон?!
Агафон понимал. Он отлично все понимал.
– Так это одного богача хата. Как его… Еврейская фамилия, типа Мудозвона. Я в «Элите Тиходонска» фотки видел: картины на стенах, скульптуры и всякая х. ня. И горшок под кроватью за пятьдесят тыщ долларов. Коллекционер фуев!
Агафон разразился длинной тирадой, которая была, по сути, выдержана в марксистской идеологии, но по форме подкачала: если бы эту речь показывали по телевизору в предвыборной программе коммунистов, то вместо слов зрители бы услышали только сплошные бип-бип-бип…
– У него денег, Гирь, как у тебя перхоти. Мы вот с тобой ломаем голову, как с полбутылки крепляги кайф словить, а он перед сном виски глушит. И не какое-нибудь там первое попавшееся, у него целая кладовка бутылками забита. Как на оптовом складе. Ходит, выбирает, рожу кривит…
– Сука, я ж говорю.
Гиря отошел на пару шагов, окинул оценивающим взглядом витую, в загогулинах, будто и впрямь позолоченную ограду. Потом показал пальцем куда-то вбок.
– Вон, видеокамера за деревом. Видишь?
Агафон посмотрел.
– Ну.
– Гну. Если перелезть вон там, – он показал в противоположную сторону, – никто ничего не увидит. Здесь больше камер нет. Одна камера на всю эту стену, понял? А по этим завитушкам и лезть не надо, здесь все как будто специально заточено, чтобы было куда ногу ставить…
Агафон почесал в затылке.
– А на хера это нам, Гирыч? На хера нам эта елка?
– Какая елка? – огрызнулся Гиря. – Сам сказал, у него денег, как перхоти… И виски целый шкаф. При чем тут елка? Вон, смотри, у него даже решеток на окнах нет!
В глубине двора, там, куда вела освещенная фонариками дорожка, стоял белый дом с колоннами, чем-то похожий на исполинскую сахарную голову. Он до того не походил, до того контрастировал с серыми пятиэтажками, в которых жили Гиря и Агафон, что казался сказочным видением. Даже свет в окнах имел нежный розовый оттенок, которого были лишены по-будничному желтые окна «хрущевок». И, как совершенно правильно заметил Гиря, ни одной решетки там не было.
– Так у него ж охрана, наверное! – догадался Агафон. – На фига ему решетки?
– Нет там никакой охраны, – зло процедил Гиря. – Ну, или какой-нибудь дед с двустволкой сидит. Была бы нормальная охрана, они бы первым делом камеры как надо повесили и колючей проволокой тут все забрали! И сейчас нас бы погнали нах…
– А может, у него собака там? Дог какой-нибудь? – предположил Агафон. – Может, целая свора бегает?
– Тогда мы бы хоть одного увидели, наверное… И вообще, чего ты мне вопросы задаешь? – накинулся Гиря на брательника. – Ты читал журнал про этого хрена, а не я! Ты и должен знать, чего у него есть, а чего нет!
– Так я и говорю! – оправдывался Агафон. – Собаки, доги там! И охранник… Наверное.
Он зло рванул кореша за рукав.
– Я ж не затем читал, чтобы лезть к нему, придурок! Я про горшок читал за пятьдесят тыщ и все такое!
– Горшок, бл-лин! Ну, ты и… – Гиря покачал головой, однако не стал дальше уточнять. – Ладно. Давай проверим, раз такое дело. Ты здесь постоишь на стреме, а я по-быстрому кинусь за ограду…
– Совсем еб…ся, Гирыч! – ужаснулся Агафон.
– Хорошо. Тогда ты лезь, – быстро согласился Гиря.
– А чего я полезу? А если там и в самом деле… Пристрелят ведь. Или разорвут. Не-е. По мне, так лучше без денег, чем с простреленной башкой.
– Чего ж ты тогда базаришь: «здесь косить, здесь косить»! – скривившись, передразнил Гиря.
– Я вообще говорю! Чтобы такой домину брать, надо подготовиться! Пушку достать, машину подогнать, кого-нибудь на стреме поставить!
– А где ж ты все это возьмешь? – буркнул Гиря. – И пушку, и машину, и «кого-нибудь»? Ты хоть стрелять умеешь? Или машину водить?
Вместо ответа Агафон с маху заехал ему в ухо. Гиря ответил. Несколько минут они с остервенением молотили друг друга, потом внезапно успокоились.
– Ты чего это?
– А ты чего?
– Так ты ж первый начал!
– А х… его знает…
Оба рассмеялись.
– Ладно, покосили, накосили, айда домой. Может, там чего-нибудь перепадет…
* * *Агафон и Гиря выросли в неблагополучном дворе – между двумя обшарпанными пятиэтажками из красного кирпича – бывшими общежитиями речного порта, которым было не меньше полувека, причем последние лет двадцать они обходились без ремонта. Недавно с запада и востока поставили высотные «свечки», которые превратили двор в темный колодец, навсегда лишенный солнечного света, без которого немыслимо нормальное развитие человеческого организма и гармоничный психологический статус личности. Ученые считают, что недостаток инсоляции вызывает депрессию, но обитатели пятиэтажек вряд ли могли подтвердить или опровергнуть эту теорию, ибо постоянно, по различным причинам, находились в депрессии и считали ее нормальным состоянием. Может быть, поэтому они едва сводили концы с концами, постоянно пьянствовали, скандалили, дрались, резались, отправлялись в тюрьму и кончали самоубийством. Жители высоток наоборот: любовались живописными видами на Дон и левобережье, загорали на балконах, а потому катались на иномарках, ездили в Турцию и Эмираты – одним словом, преуспевали, что упомянутую теорию подтверждало.
После «Шамбалы» родные дома с выкрошившимися фасадами и выбитыми окнами подъездов показались им страшными и унылыми, но они знали, что через некоторое время все станет на свои места: дома как дома – они все же не буржуи, а самые настоящие пролетарии. Только они вошли во двор, как услышали голос, голос сильно выпивший и охрипший:
