Мистерия в Турине (Плохая война – 6) - Алексей Вячеславович Зубков
Отец Августин неплохо командовал. В первом же сходе он прорвался через строй, но монахи не сообразили поддержать, и первый ряд студентов сомкнулся за спиной аббата. Третий сход выиграл Тодт. Мятый передвинулся напротив слабого звена и прорвался, а студенты его даже поддержали.
— Хорошо, — сказал Устин и обратился к наемникам, — Теперь вы. Ваша задача — прорвать строй. В одном месте, в двух, или хоть всех уронить. В голову пока не бьем.
Студентов наемники не прорвали, а монахов прорвали. Атака в двух местах требовала двух лидеров защиты. Мятый и Тодт справились. Отец Августин устоял перед навалившимися двумя, но трое прорвали строй в другом месте.
— Отлично! Все молодцы, следующее строевое занятие завтра, — сказал Устин.
— Мессир, а Вы сами-то кто? — спросил большой «францисканец», — Сильно издалека?
— Московия. Русь.
— И что, Вы прямо мастер на кулаках биться?
— Мастер.
— Давайте один на один, если не трусите.
— А давай. Только подшлемники наденем и рукавицы.
— Боитесь?
— Ты мне нужен в строю со здоровыми кулаками и со здоровым лицом. Запасных бойцов, сам, видишь, нет.
Монах хмыкнул. Простолюдин нипочем не стал бы так смело разговаривать с дворянином, но второе сословие стоит выше третьего.
— Давай-давай, брат Николя, иноземец верно говорит, — сказал со скамейки приор, отец Жерар.
— Что правильно? Что он меня побьет? Ты ему веришь?
— Побить как Бог даст, а ушибить может. Или ты его поломаешь, тоже плохо. Отец Августин спасибо не скажет.
Монах пожал плечами и натянул защиту.
Противник русскому достался сложный. На полголовы выше, заметно шире в плечах и существенно тяжелее. Устин сильно исхудал, пока греб на галере. Брат Николя же сидел на монастырской диете с неограниченным количеством хлеба, яиц и вина. Но, без сомнения, поддерживал форму хозяйственными работами, а то бы вовсе заплыл жиром, как это часто бывает с монахами.
Николя пошел на Устина, выставив кулаки перед собой. Махнул раз, другой. Не попал. Устин не убегал и не отскакивал, он уклонялся корпусом, скручивался, сгибался в пояснице, делал совсем небольшие шаги.
Единственный удар, которым монах достал русского — удар в живот. И тот прошел вскользь.
— Хорошо, хорошо, вертеться умеете. Чисто угорь. Бить-то тоже хороши, или кишка тонка? — недовольно сказал монах, — Вот Богом клянусь, если сейчас не ударите, брошу все и скажу, что Вы трус.
Книжник перевел.
Устин пожал плечами и поднял кулаки. Монах бросился на него, а Устин увернулся, сделал шаг назад-вправо левой ногой и ударил основанием правого кулака в голову. Кулак описал полукруг и врезался монаху повыше виска.
Монах устоял, развернулся и снова бросился в атаку. Устин присел и подставил под удар правой верх лба. Противник охнул от боли. Классическая ошибка кулачного бойца — влепить в твердое место вскользь фалангами мизинца и указательного. Можно сломать тонкие кости кисти и испортить правую руку на несколько месяцев.
Устин же ударил костяшками в мягкое. Влепил левым кулаком под ребра. Не спереди, где пузо и крепкий брюшной пресс под жировой подушкой, а сбоку, по ребрам, где нет ни мускулов, ни жира. И тут же разорвал дистанцию.
— Ах ты ж… епитрахиль! — выругался монах, сморщился и потер ушибленное место.
Фраза говорила о многом. Контингент Сакра-ди-Сан-Мигеле если даже за чувствами не следит, то за языком следит. Выпустить пар им позволяется, а сквернословить жестко запрещено.
— Конец? Ende? Finita? — улыбнулся Устин.
— Нет! — рявкнул монах, сбросил рукавицы и снова бросился в атаку, — Бороться будем!
На этот раз он не сжимал кулаки, а попытался схватить противника за одежду или за руки.
Устин тоже сбросил рукавицы и подставил под захват обе руки. Монах поймал его за запястья, обрадовался, но Устин тут же вывернулся и схватился сам точно так же за запястья. Чем бы ни занимался монах последние месяцы, он точно не вертел в руках весло от рассвета до заката.
Монах дернул руки на себя, но не освободился. Устин одним движением сделал шаг назад, присел и согнул руки. Как будто он садился на скамью, держа весло.
Монах повалился на Устина, но русский ловко выставил ногу в живот противника и перекинул его через себя. Брат Николя перекувырнулся через голову и хлопнулся спиной о землю. Зрители восхищенно зааплодировали. Такого здесь еще не видели.
— Довольно! — провозгласил отец Жерар, — Это было красиво, а значит, богоугодно. Брат Николя, такому бойцу проиграть не грех.
— Bene, — сказал Устин по-итальянски. Говорить на этом языке он пока не мог, но самые простые слова запомнил еще с галеры.
Устин протянул монаху руку, тот принял поддержку и встал.
— Bene-Bene, — сказал Николя и что есть силы сжал руку Устина.
Устин ответил тем же. Расплющить мясистую ладонь монаха у него не получилось, но впечатление он произвел.
— Какой сильный, хотя и худой, — сказал Николя, повернувшись к своим, — У них там все такие или к нам чемпион приехал?
— Слабак бы досюда не добрался, — ответил Тодт, — И, пожалуйста, осторожней с нашим гостем в выражениях и в жестах.
— Что так?
— Большую часть пути он проделал на османской галере. Гребцом. С такими, как вы.
— Иисус-Мария!
Вот теперь бывших разбойников и арестантов проняло. Человек прошел тот кошмар, который им до монашества грозил в самом страшном варианте будущего. И вышел несломленным ни морально, ни телесно.
— Благослови тебя Господь, — сказал отец Жерар и перекрестил Устина.
— Бежали? Много нехристей побили? — спросил Николя.
— Много, — ответил Устин с таким удовлетворенным выражением лица, будто он свой счет к нехристям закрыл с лихвой.
6. Глава. 27 декабря. Представление начинается
Два дня прошли в подготовке к московской мистерии. В собор на всенощную не пошли. Отстояли в аббатстве, как обычно. Отец Августин пообещал, что устроит для монахов и гостей поклонение Плащанице после мистерии. Устин двадцать пятого посетил прием у короля Франциска и двадцать шестого успел отметиться на турнире.
Коннетабль выписал несколько векселей, которые приняли, пусть и не за
