Александр Бушков - Антиквар
— Но у тебя-то всё нормально?
— Абсолютно, — сказал Смолин. — Своего парнишку я в конце концов вытащу, толковый парнишка, верный, не годится его бросать. Да и у остальных всё кончится благополучно — первый раз, что ли? Случалось и похуже. Вот только нервы помотают изрядно и торговлю определёнными вещами на какое-то время приведут в расстроенное состояние… недотёпы хреновы…
— Если понадобится помощь… Или ты снова откажешься?
Смолин поднял голову и широко улыбнулся:
— Сейчас — нет. Потому что это, строго говоря, будет не помощь, а совместные действия. Коли уж и вы ненадолго оказались в том же самом положении…
— Тонкая у тебя натура…
— Да где там, — сказал Смолин. — На манер кирпича, какие там тонкости… Знаете, чем вы чертовски мне бы помогли? Назвавши имя того, кто вам наган продал.
— Нет уж, голубчик, извини, — развёл руками Шевалье. — Принципы — они и есть принципы…
— Понятно, — сказал Смолин, вставая. — Я к вам обязательно обращусь, если почувствую, что не справляюсь сам…
Уже на улице он вновь подумал, что ошибиться не мог: именно два месяца назад, именно девятьсот десятого года наган, с клеймом именно Сестрорецкого оружейного. Подобные игрушки — вещь редкая, маловероятно, чтобы таких в одной точке пространства-времени сошлось сразу два…
У Врубеля этот наган лежал на столе в задней комнатке — и Смолин, как многие бы на его месте, тут же взял со стола, побаловался, спросил цену. И Врубель, разводя руками, посетовал, что ствол уже обещан серьёзному клиенту, так что переиграть ничего нельзя. Дело святое, в таких случаях не настаивают… Смолин удалился ни с чем. Так что же, тот самый?
Минут десять он торчал у первых ступенек эстакады — а потом, когда показался медленно ползущий поезд, неторопливо на неё поднялся. Он рассчитал всё правильно: десятый вагон остановился так, что виден был прекрасно — вслед за девятым, который под эстакадой наполовину и оказался.
Вскоре с подножки спрыгнул и Вова Багдасарян, весь в белом за исключением синей бейсболки. Несмотря на фамилию, он ничуть не напоминал классического кавказского человека — поскольку происхождения был славяно-иудейского, а фамилию взял жены, что, как известно, законом не запрещено, наоборот, вполне даже допускается. Иногда такие манипуляции проделывать полезно: вот уже восемь лет, как господин Багдасарян нимало не отягощён давними хлопотами, каковые могли бы относиться к обладателю прежней фамилии Бирюков…
Вова и не подумал оглядываться в поисках встречающих — с самого начала было договорено, что вящей конспирации ради Смолин не будет идиллически торчать на перроне, а встретятся они возле машины. Он подхватил бежевого цвета сумку, не слишком и туго набитую, закинул её на плечо, целеустремлённо двинулся к одной из будочек, откуда подземные переходы вели в здание вокзала…
И тут же вокруг него возникла нестандартная суета — трое в штатском, как чёртики из коробочки, с трёх сторон сомкнули кольцо, один взял за локоть, другой предъявил нечто ужасно похожее на красную книжечку… Перекинулись парой фраз, теперь за оба локтя держат… и вскоре же Вова с поскучневшим, унылым лицом скрылся в будочке, бдительно сжатый с двух сторон крепенькими парнишками в цивильном, а третий шагал сзади опять-таки на близкой дистанции… Сгорел Багдасарян…
Смолин всё это время так и стоял на эстакаде, не привлекая внимания — не заламывать же руки мелодраматическими жестами? Он только посерьёзнел лицом, стиснул зубы, чувствуя себя чрезвычайно мерзко: с этой стороны он никак не ожидал поганых сюрпризов… В голове у него отчаянно пытались слиться в единое целое некие смутные, нечёткие версии, которые ещё не удалось отшлифовать…
Поскольку делать здесь более было совершенно нечего, он походочкой никуда не спешащего человека стал спускаться, держа длинную трость так, чтобы она не задевала ступеньки. Пару раз на него косились, конечно — к стандартным клюшкам из аптеки Россия-матушка привыкла, а вот фасонные трости носить разучилась. Ладно, чёрт с ними — бережёного бог бережёт.
Коли уж именно так всё произошло, у него неожиданно образовалась куча свободного времени, несколько часов: пока-то Вову привезут в ментовку (неизвестно ещё, куда именно), пока-то он, человек ушлый, потребует адвоката, да не с улицы, а своего доверенного, пока тот прибудет, пока освободится, чтобы с ним можно было связаться…
Смолин пошёл ещё медленнее, свернул в парк — жалкий, всего-то в полгектара огрызочек былого, столетней давности, торжественно устроенного шантарцами к какому-то юбилею. Сто лет назад парк был больше размерами раз в двадцать и тянулся от вокзала до нынешнего главного моста. Советская власть и «клятые большевики» тут были совершенно ни при чём: город разросся, экология ухудшилась, и сосны, деревья капризные, помаленьку принялись вымирать, так что парк (собственно, когда-то просто-напросто чуточку облагороженный скамейками кусок дикой тайги) пришёл в жалкое состояние. Впрочем, он и сейчас являл собою местечко довольно глухое, поскольку главным лет с полсотни стал другой, как раз тогдашними большевиками тщательно обустроенный и по какой-то полумистической традиции наречённый в честь Горького.
Дорожки тут были не мощёные, а протоптанные, скамеек осталось совсем мало — зато, как легко догадаться, бутылок валялось столько, что их не всегда и успевали подхватывать окрестные бомжи. Так что Смолин, хотя и задумавшись, зорко глядел под ноги.
Как будто пытался высмотреть Золотой Костыль. Местная легенда гласила, что купец Зайцев, известнейший шантарский выпендрёжник того времени, дабы посрамить своего главного соперника по той же части Буторина, к открытию парка удумал штуку: тёмной ночью вколотил в землю и тщательно замаскировал костыль наподобие железнодорожного, только отлитый из чистого золота и соответствующим образом заклеймённый. Весом, что характерно, в два с половиной фунта, то есть в килограмм с лишком. Позднее он торжественно об этом объявил, принародно обещая, что ровнёхонько через десять лет при свидетелях костыль вытащит и употребит на благотворительные цели. А ежели какая скотина вздумает производить раскопки самостоятельно, то он, Зайцев, того в бараний рог свернёт и голым в Африку пустит.
Костыль, конечно, потихонечку искали — но этому, во-первых, старательно препятствовала гретая купцом полиция, а во-вторых, поди найди его на десяти гектарах дикой тайги. Где-то через годик отступились последние разочарованные кладоискатели, и прошёл слух, что Зайцев всё набрехал, никакого костыля нет и в помине.
Десятилетний юбилей забития костыля пришёлся на то время, когда в Шантарске уже прочно сидели большевики, а Зайцев не менее прочно обосновался в Харбине — так что никакого торжественного явления килограмма золота горожанам, как легко догадаться, не произошло. А вскоре о костыле забыли начисто, потому что хватало более насущных житейских проблем. Нынешние краеведы поголовно были солидарны с теми, кто считал эту историю чистой выдумкой склонного к саморекламе купчишки — но Смолин-то прекрасно знал и того человека, который одиннадцать лет назад костыль всё-таки обнаружил, и того, кто им ныне владел: понимающий был мужик, переплавлять-продавать и не подумал, держал в стеклянной витринке, где имелось ещё немало ценного как с исторической, так и с практической точек зрения…
Он медленно шагал где по тропинкам, где без дороги, пытаясь всё же собрать смутные детали в нечто целое.
Что мы имеем? А имеем мы ситуацию, когда, переиначивая заголовок какого-то классического английского детектива, слишком много Врубелей. Точнее, Врубель-то один — но он и там и сям, куда ни глянь, причём, что любопытно, все поголовно в дерьме, а Врубель-то регулярно в белом…
Врубель продал Шевалье револьвер, из-за которого разгорелся весь сыр-бор. Совпадение.
Врубель — единственный, кто избежал вторжений-обысков. Случайность.
Врубель — один из немногих, кто знал о поездках Вовы Багдасаряна, порою вплоть до точных адресов. Ещё одно совпадение.
Не много ли совпадений и случайностей на один квадратный метр? Но, с другой стороны, откуда взять конкретные улики? Таковых, строго говоря, абсолютно не имеется…
— Эй, дядя!
Едва не споткнувшись от неожиданности, Смолин остановился и поднял голову — а в следующий миг прямо-таки покривился от отвращения: настолько пошло и вульгарно, что блевать тянет…
Дорогу ему преграждали три экземпляра мужского пола — и, судя по тому, как они разомкнулись, чтобы один торчал на пути, а двое других отрезали отход справа-слева… да уж, судя по диспозиции, они не собирались спрашивать дорогу в консерваторию или проводить среди Смолина социологический опрос в связи с глобальным потеплением. Самые обыкновенные ребятки, ярко выраженной славянской внешности, не амбалистые и не хилые, стандартные. Никак не походило, что они пьяные — а впрочем, с молодым поколением нынче решительно ничего неясно, в каждом может сидеть по шприцу какой-нибудь гадости…
