Александр Бушков - Антиквар
Сноровисто вбросив клинок в ножны-трость — он там сам защёлкнулся, — Смолин кенгурячьим прыжком сорвался с места, уже не глядя на повергнутых в шок и страдания противников, пробежал метров тридцать, пока за последними деревьями не показался бетонный забор, перекрёсток со светофором и самый настоящий паровоз, получивший вечную стоянку на постаменте. Оглядев себя и убедившись, что крови нигде нет, он вышел на асфальтированную дорожку уже спокойно, мирно — солидный человек средних лет, неспешно направляющийся к вокзалу, чуточку прихрамывает, опираясь на трость (инвалид вызывает сочувствие, главное, прихрамывать именно чуть-чуть, не перегибая). Никто и внимания не обратил…
Добравшись до своего «паджерика», он тщательно протёр трость платком и сунул её под коврики перед задним сиденьем (подвозил мужика по доброте душевной, начальник, он, надо полагать, вещичку и оставил, знать её не знаю, видеть не видел, проверьте на отпечатки, а как же…). Закурил и минут десять наблюдал за парком.
Обормоты оттуда так и не показались — а также незаметно было, чтобы в ту сторону проследовали милицейские наряды. Ну да, будут торчать там, унимая кровь, прикидывая, как жить дальше и как убраться, не привлекая излишнего внимания… И чёрт с ними. Вряд ли они побегут вон в то симпатичное двухэтажное зданьице, милицейскую резиденцию, жаловаться, что их, болезных, покалечил без всякого повода злой бандюга. Скорее уж постараются доложиться тому, кто их послал…
А вот вам и ещё ниточка! За ними ж можно последить…
Увы, Смолин был один-одинёшенек и не мог разорваться — а парк даже в нынешнем своём виде был чертовски обширен, так что парни имели массу возможностей убраться оттуда, так и не попавшись ему на глаза. Он добросовестно просидел в машине ещё полчаса, но незадачливых налётчиков так и не увидел.
В конце концов плюнул, включил зажигание и принялся медленно выруливать на улицу.
Глава 7
АХ, ВЕРНИСАЖ, АХ, ВЕРНИСАЖ…
Сделав энергичный протестующий жест, Смолин решительно сказал:
— И не уговаривай, я за рулём… Газировочку, пожалуй, выпью…
— Стареешь? — усмехнулся Равиль.
— А то ты — нет, — хмыкнул Смолин.
— Я имею в виду, правила соблюдаешь скрупулёзно…
— Пожалуй, — сказал Смолин. — Пожалуй что, признак маячащей на горизонте старости — это как раз возросшая тяга к соблюдению правил и законов… Твоё здоровье!
Он чокнулся кружкой со швепсом с Равилевой чарочкой с коньячком, и они выпили каждый своё. Посидели, помолчали. Потом Смолин, мечтательно закатив глаза, продекламировал:
— Вот именно, старость… А помнишь, Верещагин, как ты меня по барханам гонял?
— Да ну, не преувеличивай, Абдулла, — в тон ему усмехнулся Равиль. — Какие погони в те детские времена… Ты ко мне сам пришёл…
— По повесточке, — уточнил Смолин, ухмыляясь.
— Какая разница? Не было ни погонь, ни перестрелок. Сам пришёл…
— Ага. И ты меня посадил.
— А чего же ты хотел, братец? — серьёзно сказал Равиль. — Была конкретная статья и конкретные деяния, под неё как нельзя лучше подпадающие…
— Но сейчас-то про эти статьи смешно и вспомнить…
— Но тогда-то они были, Вася… Ты их нарушил, я тебя посадил. Диалектика природы. Сейчас, конечно, можешь позлорадствовать над ментом, проигравшим по большому счёту… Злорадствуешь?
— Верь, не верь — ни капельки, — сказал Смолин. — Просто порой обидно, что мы с тобой зря угробили столько времени и нервов. Оказалось ведь — зря…
— А я вот не считаю, что — зря, — упрямо сказал Равиль.
Бог ты мой, ровнёхонько тридцать лет прошло с тех пор, как Вася Смолин сидел перед своим ровесником с комсомольским значочком, крайне неприязненно на него взиравшим. Правильным комсомольцем был товарищ лейтенант Латыпов, убеждённым… и ментом, между прочим, правильным, не дешёвым и не пакостным. Лично к нему Смолин никогда ни малейшей неприязни не испытывал. Вот только с тех пор много воды утекло, бывший комсомолец выше подполковника не вскарабкался и был, по достоверным слухам, с превеликой радостью выпихнут на пенсию, едва выслужил положенный стаж, как раз оттого, что плохо вписывался в новые веяния. И раздался, и полысел малость, и пашет себе в своём невеликом охранном агентстве, звёзд с неба не хватая и капиталов не накопивши. Не бог весть что. По большому счёту, подумал Смолин, это не я выиграл, а мы оба проиграли. Пожалуй, Равиль, конечно, испытал нечто напоминающее крах идеалов — ведь многие статьи УК, за соблюдением коих он следил ревностно, прахом улетучились, а разве это не проигрыш? Но и я, раб божий, обшитый кожей, не могу особыми триумфами похвастаться. Пашу себе помаленечку, законы нарушая умеренно, не попадаясь более, а разве это победа? Это всё как-то по-другому называется, то, что с нами обоими произошло…
— Что загрустил? — спросил Равиль.
— Да так, — сказал Смолин. — Вспомнил, какие мы были молодые и дурные… У тебя жена-дети как, всё нормально?
— Да без хлопот. А у тебя?
— Дочка — красавица, — сказал Смолин. — Внучка очаровательная.
— У меня — две.
— Полная и законченная икебана, — сказал Смолин. — Теперь нам с тобой самое время обсудить боли в суставах и колотьё в спине, а? Будем полное и законченное старичьё… Равиль…
— А?
— Узнал чего-нибудь?
— Насчёт чего?
— Не дуркуй. Насчёт кого.
На лице отставного следака обозначилась не то чтобы мука или тоска, но определённые признаки лёгкого душевного раздрая. Что подозрения Смолина только подтверждало…
— Ну скажи ты по-честному, а? — попросил Смолин мягко. — Я понимаю: честь мундира, каста и всё такое прочее. Я тебя, мусор старый, между прочим, давно и всерьёз уважаю как раз за то, что тебе сейчас больно. Серьёзно. Правильный вор всегда уважает правильного мента… Я, правда, по понятиям не вор в прекрасно нам обоим знакомом смысле этого слова, а ты давно на пенсии, но какая разница? И только не трынди ты мне, пожалуйста, будто считаешь, что оборотень в погонах — это тоже каста. Сука это, а не каста… Я не прав?
Равиль смотрел в пол, хмуря лоб.
— Крепко допекло? — спросил он, не поднимая глаз.
— Да не то чтобы очень, — сказал Смолин. — Но очень важно знать. Ты только кивни, я сам всё пойму, я вроде умный… Майор Летягин — оборотень позорный, который за бабки со стороны заказ возьмёт и не поморщится… А?
После долгого унылого молчания Равиль, по-прежнему не поднимая глаз, наконец кивнул.
Никакой особенной радости Смолин не почувствовал — скорее уж некое угрюмое торжество.
— Всё сходится, — сказал он устало. — Я, в принципе, так и предполагал…
То, что его подозрения подтвердились, никаких загадок не вскрывало, наоборот, ставило новые вопросы. Как там выражался Ван Дамм в великолепном «Патруле времени»? «Что может быть хуже продажного полицейского?» — риторически вопросил подлюга-сенатор. А Ван Дамм ему ответил чистейшую правду: «Тот, кто его купил». В нашем конкретном случае — кто? Кто-то должен был Летягина купить и отправить на дело, но касаемо личности покупателя — по-прежнему полный мрак. Так что Смолин оставался на том же месте, ни на шаг не продвинувшись.
Равиль сказал с деланной небрежностью:
— У меня частных сыскарей нет — исключительно охраной пробавляемся. Тебе б, если что, надо в «Шерлок», там Дашка Рыжая, они как раз и специализируются…
— Да нет, — сказал Смолин. — Зря ты подумал, не нужны мне пока что никакие сыскари. И даже твоё охранное без надобности. Знаешь, что мне от тебя нужно? Нужен мне от тебя правильный мент, крайне желательно — в ГОВД Дивного… Вроде тебя в молодости. Чтобы не пугался важных шишек и не вёл дело спустя рукава. Должны же ещё такие менты оставаться, а?
— Ну, с важными по-настоящему связываться себе дороже, это уж всегда было…
— Да нет, я, пожалуй, неточно сформулировал, — сказал Смолин, подумав. — Никаких особенно важных шишек тут, пожалуй, не будет. Просто-напросто повязанных могут начать вытаскивать… а в таких случаях иные не хотят связываться и рукой машут. Так вот, мне б такого, чтобы не махнул…
— Ты что, узнал про диверсантов, которые под плотину бомбу заложить хотят?
— Типун тебе на язык, — отмахнулся Смолин. — Не искал бы я в таком случае мента, ни правильного, ни оборотня… Дело такое… — он помолчал, потом махнул рукой: — А, ладно… Давай в открытую. В Дивном есть бабуля — божий одуванчик, вдова художника Бедрыгина. Слышал про такого?
— Обижаешь. Я как-никак шантарский…
— У бабульки осталось его картин на бешеные деньги, — сказал Смолин решительно. — Вокруг неё началась нехорошая возня. Очень нехорошая, Равиль. Боюсь ошибиться, но, похоже, в деле есть уже жмурик… Да и в отношении меня буквально вчера пытались совершить антиобщественный поступок, под УК подпадающий влегкую… В общем, есть серьёзные опасения, что старушку могут тряхануть — и хорошо, если ограничится тряпкой со снотворным в физиономию… впрочем, для неё и это может оказаться чересчур. Я даже худшего боюсь… Я так и не вычислил, что это за кодла, но ничуть не похожи они на гуманистов, ох, не похожи. Я там пытаюсь кое-что предпринять, но что мы можем, посторонние штатские граждане? Мне бы правильного мента, на которого можно положиться… Чтобы в случае чего подъехал с ребятами и положил всех мордой в асфальт, а потом поспрошал на совесть, — он усмехнулся. — Цинично выражаясь, дело чистое, и на нём любой мент может очень неплохой моральный капиталец сколотить…
