Виктор Доценко - Икона для Бешеного 2
Старший таможенник напустил на себя строгий государственный вид:
После завершения последней искусствоведческой экспертизы мы должны прояснить кое–какие юридические вопросы с господином Критским и только тогда сможем с вами предметно поговорить.
Позин и без Долоновича знал, что Критский — человек Икса и будет всеми силами противиться тому, чтобы «его» икона попала в руки Долоновича, и потому счел нужным как бы между прочим заметить:
Я бы не хотел, чтобы о нашем разговоре узнал бы какой‑нибудь посторонний, даже господин Критский. Мой шеф терпеть не может публичности. Позвоните мне, пожалуйста, когда будете готовы к конкретному разговору. Если все сложится удачно, я вас достойно отблагодарю, — с этими словами он протянул старшему таможеннику тисненную золотом визитную карточку.
Мы обязательно вам позвоним, — пообещал тот.
Немного разочарованный тем, что покупка откладывается, Позин вежливо откланялся.
Вот так‑то, ребята, — печально проговорил старший, — а ведь так легко могли разбогатеть и… почта законно. Ты, Вадим Александрович, — обратился он к молодому сотруднику, совравшему про экспертизу, — отправляйся искать Критского. Разыщи его и потребуй все документы. Доведи его до того, чтобы он от всех прав своих на эту икону отказался, если они у него вообще имеются. В чем, кстати, я очень сомневаюсь.
Вадим Александрович кинулся выполнять указание, не предполагая, что сейчас разыскать Арнольда Критского — задача для лучших сыщиков МУРа.
Раздосадованные уплывшим из‑под носа кушем, сотрудники таможни уселись пить чай. Откуда‑то появилась бутылка дорогого французского коньяка, который пришлось разливать в разовые бумажные стаканчики. Однако спокойно посидеть честной компании не удалось.
Их застолье нарушило появление довольно странной и колоритной группы лиц. Сначала в комнату дирекции ввалилась троица недвусмысленного вида коротко стриженных молодцов под два метра ростом и в дорогих костюмах. Двое стали по краям двери, а третий, нарочито держа руку в кармане брюк, проследовал к столу, где расположилась теплая компания. При виде этой троицы сотрудники таможни поперхнулись коньяком, но не успели никак среагировать, как в помещении появились еще двое. Один был мелкий суетливый и длинноволосый, своим видом напоминавший клерка из какого‑нибудь западного банка. Другой, кривоногий, приземистый, но крепко сбитый со светло–коричневым загаром на лице, был не кто иной, как наш знакомец Панкрат Суслин. Разговор начал мелкий, оказавшийся президентом одного из «карманных» банков, фактическим владельцем которых являлся именно Панкрат Суслин.
Извините, ребята, что помешали вашему застолью, — банкир протянул свои визитные карточки таможенникам.
Те сразу расслабились и подобострастно заулыбались: банк входил в двадцатку крупнейших банков России и его название было им известно.
Отдыхаете после трудов праведных? — ехидно продолжил банкир. — Что ж, дело хорошее.
Не желаете присоединиться? — предложил старший таможенник, радуясь тому, что их посетили не бандиты, как показалось вначале. А банкир, пусть и самый богатый, все одно — не начальство, которое даст нагоняй за распитие алкоголя в рабочее время.
Спасибо, — поблагодарил банкир, — времени мало, а дел много. А потому перехожу сразу к делу. Почему не выставлена копия иконы Софийской Божией матери?
«Господи, далась им всем эта разрисованная деревяшка!» — подумал старший таможенник, который был убежденным атеистом и прагматиком, а вслух заявил:
На повторную экспертизу затребовали. Завтра обещали вернуть.
А что, есть шанс, что икона все‑таки окажется подлинной? — подал голос доселе молчавший Панкрат.
Наше дело вовремя пошлины взимать и государственный интерес блюсти, — напустил на себя строгий вид старший таможенник. — Скажут нам, что икона подлинная, тогда и пошлина будет другая.
Ясно, — с брезгливой миной вымолвил Панкрат и повернулся к двери.
Охранники не спускали с него глаз, что не осталось незамеченным наблюдательным старшим таможенником, который без труда сообразил, что этот лысоватый и коренастый мужичок поглавней банкира будет.
А извините за нескромный вопрос, — радушно улыбнулся старший таможенник, — зачем вам именно эта икона? На выставке много и других интересных вещей.
Да хотел посмотреть, — нехотя буркнул Панкрат, — может, и купил бы. Она хоть и копия, но старинная, а я иконы собираю, у меня большая коллекция.
Тогда милости просим завтра зайти. В это самое время икона будет на месте, и вы сможете ее посмотреть и прицениться, — таможенник буквально лучился радушием. Еще бы! Уже второй солидный покупатель!
Панкрат и сопровождавшие его лица тут же удалились, даже не попрощавшись.
Суслин нагло врал, заявив, что собирает иконы. Никогда он этим не занимался и в иконах не разбирался. С дества он любил только золото, но в последнее время увлекся и драгоценными камнями. Копия этой иконы, а лучше и сам подлинник, были нужны ему как пропуск в таинственный и жестко ограниченный мир алмазных дельцов.
Веками на рынке алмазов господствовала фирма Де Бирс, которой владело семейство Оппенгеймеров, которому принадлежали алмазные копи в Южной Африке.
Глубокой тайной для нас с Вами, уважаемый Читатель, навсегда останется то, как Оппенгеймерам удалось наложить свою лапу и на российские алмазы. Еще с советских времен наши необработанные алмазы по большей части закупались оптом фирмой Де Бирс. А почему так? Попробуйте выяснить сами.
Творилось и продолжает твориться нечто вовсе непонятное. Все годы Советской власти мы гнали в Финляндию древесину, а потом там покупали высококачественную бумагу, теряя и валюту, и рабочие места.
Что мешало один раз потратиться и купить бумагоделательную машину и производить все сорта бумаги самим? Нет ответа и вряд ли когда будет.
Де Бирс процветал себе год от года. Но у него недавно появился шустрый и деятельный конкурент — некий Лев Лавут, по происхождению бухарский еврей, а по профессии ювелир. Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что намного выгоднее гранить добытые алмазы и торговать конечным продуктом — бриллиантами, чем за бесценок сдавать алмазы. Наверняка думали об этом многие, а Лавут взял и сделал. Он организовал гранильные фабрики на территории бывшего Советского Союза, а когда развернулась приватизация, сумел стать законным владельцем большинства из них.
Будучи давно гражданином Израиля, он в настоящий момент подбирался к самому сердцу империи Оппенгеймеров — Южной Африке, строя гранильные фабрики в Мозамбике и Намибии. Его проекты полностью, а иногда частично финансировались местными правительствами, которые видели в деятельности Лавута прямую выгоду — создание новых рабочих мест и резкое увеличение дохода от торговли не алмазами, а полноценными бриллиантами.
Случайно познакомившись с Лавутом и прознав, чем тот занимается, Панкрат возжелал войти в дело и предложил Лавуту очень солидную финансовую поддержку. Он был уверен в успехе, но получил решительный отказ. При всей своей мертвой деловой хватке Лавут внешне производил впечатление человека мягкого и даже нерешительного.
На прямое предложение Суслина о сотрудничестве и партнерстве он нежно и неопределенно проблеял:
Не е зна–а-ю–ю, на–адо–о по–одума–ать…
Другой бы развесил уши и стал ждать, пока «подумают». Но Панкрат провел большую подготовительную работу и знал, что именно так выглядит в исполнении Льва Лавута решительный отказ. Но Панкрат Суслин был не из тех, кто легко сдается без боя или отступает от задуманного.
Пока вы будете размышлять, господин Лавут, — уважительно сказал он, — может, я смогу быть вам полезным в чем‑то еще? У меня хорошие связи в России…
В безразличных глазах Лавута блеснул неподдельный интерес, и он столь же нежно промямлил:
— Человек я немолодой, и мне мало что нужно из того, что у меня нет. Но вот чудотворную икону Софийской Божией матери, копия которой недавно вернулась в Россию, я бы приобрести не отказался…
Копию или подлинник? — захотел уточнить любивший определенность Панкрат.
Можно, конечно, и копию. Я слышал, что она очень высокого качества, — прозвучало в ответ. — А уж если вы добудете подлинник, я продам вам двадцать пять процентов акций моей компании, — неожиданно добавил он.
Панкрата как обухом по голове ударило: в своих самых радужных мечтах больше чем о десяти процентах он и не помышлял. Все было ясно. Требовалось браться за дело, и Панкрат отправился в Москву, хотя избегал посещать ненавидимую им бывшую родину. Но в этом случае игра стоила свеч — ради реальной возможности войти в долю с самим Лавутом, при одном упоминании имени которого бледнели могущественные алмазные короли, он был готов перекопать, конечно, не собственными руками, всю землю русскую.
