Михаил Серегин - Киллер рядом – к покойнику (Сборник)
– Хорошо, – послышался голос прокурора Склярова, – остановитесь на том, что вы показали касательно происшествия в пляжном домике.
– Я пошла на пляж, в то время как Владимир поехал за продовольствием в ближайшую деревню…
– Во сколько он уехал?
– Примерно часов в шесть, в начале седьмого. Да, где-то минут пятнадцать седьмого.
– То есть в шесть часов вечера пятнадцатого сентября он был на даче?
Пауза. Потом голос Алисы не очень уверенно ответил:
– Да.
– Кто может это подтвердить?
Снова пауза и тягостное молчание. Потом голос Смоленцевой ответил:
– Вероятно, никто. На дачах в те два дня было пустынно… дни будние, все в городе на работе.
– Так что вы единственная, кто может подтвердить, что в шесть часов Свиридов был на даче, а не в городе, скажем, когда именно в это время происходила…
– Протестую! – послышался спокойный голос Евстафьева. – Обвинению не следует валить в одну кучу…»
– Так, это не столь важно, – проговорил адвокат, ставя перемотку вперед. – Вот здесь… слушай.
«-…Что касается происшествия в пляжном домике, – раздался голос Алисы. – Примерно около половины седьмого вечера я пошла на пляж. Мое внимание привлекли какие-то хлопки из домика, и я вошла туда… Потому что знала, что домик заброшен и там никого не было в течение всего времени нашего пребывания на даче. Там я увидела Лену Котову, которая упражнялась в стрельбе… вон лежит то, по чему… точнее, по кому она стреляла. Она была сильно пьяна. Это подтвердила экспертиза. Когда она увидела меня, то начала ругаться и угрожать, а потом просто-напросто выстрелила в меня. Я потеряла сознание. Но, уже отключаясь, я услышала второй выстрел. Очевидно, это был тот самый выстрел, который оказался смертельным для Лены. Больше я ничего не помню… я очнулась на руках у Свиридова, который затем с помощью Маркина оказал мне и Лене первую помощь и перенес меня на дачу. Лена подтвердила все это уже после того, как Владимир отвез ее в больницу.
– То есть вы не видели момента выстрела в Котову и не можете поручиться за то, что стрелял в нее не Свиридов?
– За это уже поручилась сама Котова».
Евстафьев выключил запись и произнес:
– Когда речь заходит о ключевых моментах, Смоленцева теряется и производит не самое благоприятное впечатление. Хотя при первой встрече, когда ее еще не выпустили из следственного изолятора, она произвела на меня впечатление умной, холодной и уверенной в себе женщины.
– Я доверяю ей, – просто сказал Владимир.
Адвокат внимательно посмотрел на него и после недолгого молчания произнес:
– Вот как? А вот я, напротив, не склонен до конца доверять никому, кроме клиента. Никому – и особенно женщинам.
* * *В то же самое время черный «Хендэй соната» подъехал к трехэтажному белокаменному особняку Филиппа Григорьевича Котова с разбитым перед ним садом.
За рулем была… Алиса Смоленцева.
Охранник у дверей аж онемел, увидев, кто пожаловал в гости к его хозяину.
– А… Алиса? – запинаясь, проговорил он.
– Открывай, Меркул, открывай! – лениво, словно не происходило ничего экстраординарного, проговорила Смоленцева и краем глаза посмотрела в огромное, метра на три с половиной, зеркало на самом входе: ничего не скажешь, хороша. Даже слишком хороша для такой жирной свиньи, как Котов. – Хозяин-то дома?
– Дома, дома… Одну минуту… я должен позвонить шефу наверх.
– Ну, доложи ему обо мне. Скажи: приехала по важному делу, не терпящему отлагательства. Так и скажи.
– Отга… отла-га-тельства, – не без труда повторил охранник. – Щас… Фил Григорич, это Меркулов. Есть идти на… то есть я хотел сказать, что я не могу туда идти, к вам Смоленцева.
– Кто-о-о-о! – взревел Кашалот так, что стало слышно даже Алисе, стоявшей в трех метрах от привратника.
– Говорит, что по важному делу, не терпящему отла… лага…
– Отлагательства, – подсказала Алиса.
– Вот-вот. Так пускать или нет? Понял. Та-а-к, Алиска… надо тебя обыскать.
– Только смотри не очень лапай, – грубовато сказала Смоленцева.
Меркул понимающе усмехнулся:
– Как же, наслышан… там у тебя муженек нарисовался какой-то дико навороченный. Слыхал, как он там в СИЗО Черепу чуть его главное достоинство на черепки не порушил. Ладно… не приревнует.
– К тебе – конечно, не приревнует, болван, – высокомерно сказала Алиса, в то время как ладони охранника скользнули по ее телу. …Через несколько минут Смоленцева уже входила в огромный, роскошно обставленный дорогущей вычурной мебелью кабинет хозяина дома.
Последний встретил ее подозрительным взглядом сощуренных маленьких глаз, а сидевшая на его жирных коленях Анжела демонстративно поднялась и села к Алисе спиной.
Котов покосился на жену и сказал:
– Выйди.
– Нет, пусть она останется, – произнесла Алиса и, не дожидаясь приглашения, уселась напротив Котова в глубокое кресло, а потом закинула ногу на ногу таким роскошным жестом, что Кашалот поперхнулся табачным дымом и мучительно закашлялся.
– Я хотела предложить тебе, Фил, небольшую сделку, – без всяких предисловий начала она настолько свободно и непринужденно, что Анжела, которая продолжала показывать Смоленцевой свою спину, едва прикрытую какой-то полупрозрачной распашонкой, повернулась к ней и взглянула с какой-то странной смесью презрительного любопытства и боязливого волнения.
– Сделку?
– Совершенно верно. Я хорошо запомнила наш разговор пятинедельной давности… тогда, в больнице. Хотя ты сегодня и не был в суде, я знаю, что тебе доложили о происходящем. Уверена. Так вот, драгоценный Филипп Григорьевич… я всегда знала тебя как человека, который всеми способами насаждал правду. Пусть эти способы были несколько грубоваты, но тем не менее цель всегда оправдывала средства. По крайней мере, если судить по твоим понятиям.
В голосе Алисы не было ни малейшей иронии, и это насторожило Котова, который в ответ на вышеприведенные слова, произнесенные любым другим тоном, давно призвал бы в свидетели всех чертей и вышвырнул бы наглеца, дерзнувшего обратиться к нему с такой речью, вон из своего дома. И хорошо еще, если живого.
– Одним словом, – сказала Алиса и снова перекинула одну ногу через другую; но на этот раз Кашалот не обратил на ее движение ни малейшего внимания, – я готова дать показания против Свиридова, но… ты великодушно умножишь на ноль мой тебе долг, то бишь те шестьсот с хвостиком тысяч. Ты же знаешь, что будет с любым числом, сколь бы велико оно ни было, если его умножить на ноль?
Алиса постучала длинными точеными пальцами по витому подлокотнику кресла и с удивившей ее саму наглостью проговорила:
– Ну, так как тебе мое предложение?
На бугристом лбу Кашалота собрались вертикальные складки. Потом они на секунду разгладились, но лишь для того, чтобы трансформироваться в горизонтальные.
– Значит, ты не желаешь больше покрывать своего муженька? – наконец произнес он.
– Я подумала и решила, что игра не стоит свеч. В наше время надо мыслить рационально. Я расскажу суду то, что было на самом деле, а мотивирую изменение своих показаний тем, что прежде защита, в лице господина Евстафьева, давила на меня.
Кашалот облизнул толстые серые губы, похожие на узкие ломти плохо выпеченного пирога из второсортной муки, и хрипло произнес:
– Так, значит, теперь ты заявишь, что это Свиридов убил мою дочь?
– Да. Когда я настаиваю на его алиби и говорю, что сама Лена отрицала, что он стрелял в нее, мне не очень-то верят. То есть делают благожелательное лицо, но все равно скептически хмыкают. Это в лучшем случае. А в худшем… Например, сегодня какой-то милый молодой человек из одной из подконтрольных тебе шаек… то есть я хотела сказать – коммерческих фирм, выкрикнул: «Ты еще добрешешься, сучка!» И я думаю, что это довольно сдержанное выражение тех чувств, которые питает ко мне братва.
– В самом деле? – ядовито спросила Анжела, которая выглядела довольно потерянно. Одна мысль не давала ей покоя – тревога о судьбе миллиона, о местонахождении которого, вероятно, знал только один Свиридов. А тут Алиса говорит, что готова сдать его – и перечеркивает эту информацию о миллионе жирной и циничной чертой!
– Ну да, – беспечно ответила Алиса, – откровенно говоря, я удивлена, что до сих пор жива. Я подумала, что если доберусь до тебя, Филипп, в целости и сохранности, то, значит… сам бог велел мне поступать так, как я поступаю сейчас.
– Значит, это все-таки Свиридов убил Лену? – спросил Котов.
– А ты в этом не уверен? Почему же тогда ты так хочешь, чтобы его засадили за решетку?
– Потому что я знаю, чувствую нутром, что он не может быть непричастен ко всему этому кошмару!!!
– Но в то же самое время ты не уверен, что он главный виновник. Ты не уверен, что это именно он не только тот, кто стрелял в Лену, но еще и тот, который так гениально просто надул всех твоих спецов вкупе с фээсбэшниками и забрал-таки из мусорного контейнера миллион баксов!
