Михаил Серегин - Танец гюрзы (Сборник)

Михаил Серегин

Танец гюрзы (Сборник)

Танец гюрзы

Пролог

Смерть нежна

Огромная темная фигура вынырнула из переулка и двинулась к двухэтажному зданию, залитому неоновым светом многочисленных вывесок и снопом разноцветных лучей, вырывающихся из проемов арочных окон.

Самой огромной была неоновая надпись «Хамелеон», увенчанная светящимся красным контуром фигурки какого-то зверька, представлявшего собой нечто среднее между крысой и змеей.

Вероятно, по мысли дизайнеров, именно так должно выглядеть животное, по имени которого и был назван ночной клуб.

Впрочем, человек в черном не направился к входу в клуб, возле которого прямо на ступеньках сидела обнявшаяся парочка и довольно откровенно выказывала свою приязнь друг другу. Быть может, не направился потому, что из дверей клуба вышел свирепый охранник и прогнал парня с девушкой. Но возможно, и по иной причине.

Человек обошел клуб и приблизился к решетке, за которой находилась VIP-автостоянка, совсем недавно оборудованная хозяевами клуба. Она была заперта, но темная фигура одним движением перемахнула более чем двухметровую ограду и двинулась дальше.

А навстречу нарушителю уже бежал рослый охранник. Он подлетел к человеку в черном и с размаху ударил его в грудь:

– Куда ты прешься, дятел?!

С таким же успехом он мог ударить в гранитную скалу.

Словно разжатая мощная пружина, вперед выбросилась сильная рука, и стальные пальцы, сжав шею незадачливого стража автостоянки, сломали ее с легкостью, с которой ребенок ломает хрупкую игрушку.

Тот захлебнулся кровью, и тотчас же убийца отшвырнул его к задней стене клуба, погруженной во мрак, словно охранник был плюшевой игрушкой, а не рослым и массивным мужчиной.

На внутренний двор выходили несколько окон второго этажа, но только одно из них светилось слабым зеленоватым светом.

К тому же оно было приоткрыто.

Именно оно привлекло внимание человека, который только что убил здоровенного амбала, словно придушил котенка. Он поднял голову, и свет упал на его лицо.

На нем были черные солнцезащитные очки.

Хотя ни о каком солнце не шло и речи – был час ночи, – а двор клуба, в отличие от его парадного входа, освещался только одним полукиловаттным фонарем.

Человек вынул из-под куртки моток тонкого троса с металлическим наконечником замысловатой формы на конце, отдаленно напоминающим рыболовный крючок, и, коротко размахнувшись, бросил его в стену.

Судя по тонкому свисту и невероятной скорости, с которой наконечник мелькнул в воздухе, бросок был исполнен прекрасно тренированной рукой, причем с такой силой, что наконечник вошел в кирпичную стену, как в масло.

Человек с силой потянул за трос, проверяя, прочно ли зафиксирован наконечник, а потом легко и бесшумно, как кошка, поднялся по стене и заглянул в окно.

Его глазам предстала следующая картина.

Комната была одной из двух в типовом гостиничном номере люкс, и хотя в ночном клубе «Хамелеон» гостиничные, естественно, услуги не предоставлялись, человек, находящийся в данный момент в этих апартаментах, очевидно, не относился к числу простых смертных.

Цепкие глаза за черными очками выхватили участок комнаты, где и находился этот «не просто смертный».

...Мужчина крепкого телосложения, уже лысеющий и седеющий, но с бугристой мощной спиной, стоял перед столиком, на котором лежала обнаженная девушка. Если учитывать, что и на мужчине ничего не было, то несложно было предположить, чем они собирались заняться.

В тот момент, когда человек в черном бесшумно проскользнул в окно и стал за занавес, девушка громко простонала, почти вскрикнула и судорожно сцепила руки на шее склонившегося над ней мужчины.

Человек в черном вынул серебристый пистолет с глушителем, его пальцы быстро пробежали по обойме. Он делал все четко, выверенными движениями, даже не глядя при этом на пистолет. Его движения были какими-то слишком автоматическими и отрывистыми, как у заведенной куклы.

Возможно, он был под воздействием какого-то сильного наркотика.

Тем временем парочка на столе уже подбиралась к пику наслаждения.

Движения мужчины набрали еще большую амплитуду, став еще порывистей и резче, будоражащие стоны девушки сползли до стенающих всхлипов, раз за разом выхлестываясь до какого-то беспомощного щенячьего визга. Пистолет в руке черного человека медленно поднялся на уровень лысеющего затылка мужчины, и, когда пара на столе дошла до апогея и из груди потенциальной жертвы вырвался низкий стонущий рев, киллер выстрелил в голову мужчины.

Негромкий хлопок захлебнулся в воплях раскочегарившейся девушки и наплывшей волне чувственной музыки, которая негромко звучала в апартаментах.

Мужчина на мгновение застыл в воздухе, а потом его простреленная голова ткнулась лбом в грудь любовницы, тело обмякло, и перебитыми плетями обвисли руки.

А девушка блаженно закрыла глаза и, широко раскинув тонкие руки, пробормотала:

– Дорогой... это было... великолепно...

Она даже не поняла, что ее любовник уже несколько секунд как мертв. Ведь такое его поведение было естественно в подобной ситуации.

Глава 1

Почему гроб не стоит ставить «на попа»

– Та-а-ак, – мрачно протянул Свиридов, глядя на скорчившуюся в углу дивана огромную фигуру Афанасия Фокина. – Блестяще. И за какие же это такие заслуги твой дядя отправляет тебя на другое место работы?

– Да я тут ни при чем, – сказал тот. – Во всем виноват мерзкий дьячок Повсикакий. Эта патлатая тварь напоролась, как последняя свинья... нет, такой свиньи не найти, чтобы она вела себя, как этот блядский выкормыш Повсикакий...

– Ну, дальше.

– А что дальше? Дальше мне нужно было служить литургию, а я еле это самое... на ногах держусь. И ни одной службы наизусть не помню. Я Повсикакию говорю: ты мне дай текст этого бреда, который я там перед прихожанами произносить должен. Он говорит: «Понял, батюшка отец Велимир. Щас посмотрю в ризницкой и представлю...» Гнида!!!

Отец Велимир феерически выругался и грохнул массивным кулаком по журнальному столику так, что он, жалобно хрястнув, развалился. Причем одна из ножек угодила в катающуюся на занавесках обезьянку по прозвищу Наполеон. Обезьянка заверещала и убежала в соседнюю комнату.

– Дьячок Повсикакий, конечно, мерзавец, но зачем же мебель ломать, Афоня? – неодобрительно проговорил Владимир. – И обезьяну чуть на тот свет не отправил. Зачем обижать животное? Все-таки твой предок, если, конечно, верить Дарвину.

Фокин даже не взглянул в сторону двери, куда с воем выбежал ошарашенный Наполеон (такое прозвище мартышка получила за свое пристрастие к ношению старинной треуголки, в точности соответствующей той, которая была у великого французского императора).

– Предок? – проворчал он. – А... ну да... это когда в академии нас учили по Артуру Кестлеру, что человек – плод злокачественной мутации орангутанга.

– Ну, так что же дальше? – спросил Свиридов, игнорируя замысловатое рассуждение служителя православной церкви.

– А дальше он подсунул мне какую-то книжку... или че там это... и пальцем ткнул, что надо читать... хотя я, признаться, тогда как-то не очень... буквы в глазах расплывались, да и вообще до амвона на автопилоте дошел.

Владимир мрачно захохотал.

– Значит, начинаю службу... зачитываю несколько фраз... упорно не понимаю, что я там такое читаю... только мне кажется, что по залу прокатывается какой-то апокалиптический гул. Ну, думаю, допился до белой горячки, болван. Поднимаю глаза и вижу, как на меня из тумана выплывают два бабских лица, значится: одно хохочущее... так радостно, словно ее в комнате смеха пять часов продержали... аж багровая вся, в конвульсиях содрогается. А второе злобное. Такая почтенная старая мегера с утиным носиком и скорбно сложенными губками. «Оспи-и-иди! – думаю. – Что же это такое?» Потом оказалось, что я сидел на этом самом амвоне на корточках и читал статью из «Пентхауза» про оральный секс.

Свиридов беззвучно захохотал, закинув голову на спинку кресла. А Фокин, скромно улыбнувшись, подвел итог своей знаменитой литургии:

– Двое певчих поддерживали меня под мышки, чтобы не свалился на прихожан. Потом они же меня и увели. Причем, как оказалось, я вырывался и орал: «Общество „Память“, русский террор, вешай жидов и Россию спасай!» Главный певчий – Кабанов – на меня очень обиделся. Оказывается, его настоящая фамилия никакой не Кабанов, а Коган и что его папу звали Абрам Самуилович. А сам-то он по паспорту пишется не какой-нибудь там Моисей Абрамович, а Антон Анатольевич.

– Н-да-а-а, Афоня, – с трудом переводя дыхание от смеха, выдавил Владимир. – Этот случай даже в твоем обширном эпатажном репертуаре – жемчужина.