Виктор Доценко - Зона для Сёмы–Поинта
Таких людей, выделяющихся из общей массы, как правило, не принимает коллектив, их не понимает начальство. Эти люди четко видят, что старые правила безнадежно устарели, и всячески пытаются внести что‑то новое, улучшить жизнь, быт, наладить контакт, найти компромисс с условным противником. Лих воспринимают в штыки: «Умный такой, что ли?» или «Тебе что, больше других нужно?», «Чего ты лезешь поперек батьки в пекло?»
А такие люди нового мышления даже не пытаются ставить себя выше других людей, они вовсе не хотят насильно кого‑то переделать, кому‑то насильно навязать свое мнение. Такие люди твердо уверены, что не сила, а красота, терпение и умение правильно донести до других свою мысль, сделают мир чище, богаче, более наполненным.
Они уверены, что каждый человек должен заниматься только тем, к чему у него лежит душа и сердце, тем, что только он делает лучше всего. Иначе и не должно быть! Если какой‑то винтик в системе не подходит к гайке, вся система может застопориться, а то и вообще сломаться…
Таких людей смело можно назвать новаторами, людьми новой формации. Именно такие люди двигают науку, культуру и искусство вперед. Для таких людей главное — прогресс!
Это совсем не означает, что все они являются бессребрениками, и деньги для них ничего не значат. Конечно же, нет! Но для таких людей деньги — не средство обогащения для воплощения мечты: ничего не делать и все иметь. Нет, для таких людей деньги — средство для достижения какой‑нибудь, обязательно высокой, цели!
Конечно, можно долго и нудно перечислять такие цели, но можно и сказать одной фразой — в конечном итоге, задача таких людей — сделать мир лучше!
Однако, вернемся к нашему повествованию…
Не прошло и часа после того, как завхоз карантинки просветил вновь прибывших о правилах проживания в карантинном бараке, он, вновь выстроив новеньких зэков в проходе между двумя рядами двухэтажных шконок, внимательно осмотрел присутствующих.
После чего обратился с вопросом к вечно голодному старику с чуть заметной иронией:
— Ну, что, батя, не умер еще от голода?
— Так живу пока еще, — тяжело вздохнул тот.
— Вот и хорошо, — завхоз перевел взгляд на парня из Пензы. — Мне кажется, что кто‑то не понял моего предупреждения о том, что с нашего локального участка выходить нельзя ни в коем случае!
— А почему ты на меня так смотришь? Я и не выходил никуда! — с вызовом возразил тот.
— Ты, кажется, на имя Чижик отзываешься? — никак не реагируя на его ответ, спросил Тимка-Хитрован.
— Да–а-а, меня Чижиком зовут, — парень был явно удивлен тому, что завхоз знает его прозвище.
— Не тушуйся, земляк, — улыбнулся завхоз, — я очень люблю читать журнал «Хочу все знать». — Он хитро подмигнул.
— Я и не тушуюсь: просто непривычно как‑то, — искренне признался тот. — Тебя ж вроде не было, когда нас принимал ДПНКа?
— Не было, — согласился завхоз.
— Тогда откуда знаешь о моем погоняле? — то ли спросил, то ли подытожил Чижик.
— Все очень просто: мы с Васькой Карданом кентуемся, — пояснил завхоз. — А потому повторяю в последний раз: выходить с локального участка карантинки категорически запрещается, если, конечно, кто‑то из вас не хочет до понедельника в ШИЗО попарится, и локальщика не вздумайте подкупать, — он выразительно взглянул в глаза Чижика.
Парень виновато их опустил: он действительно пытался договориться с локальщиком.
И завхоз продолжил;
— Поймите, тот примет ваше подношение, наобещает с три короба, а потом бац! Ментовской расход!
Автор должен пояснить, что «ментовской расход» — это когда менты что‑либо сорвали: то ли встречу, то ли передачу чего‑то важного, то ли блат–хату накрыли, то ли сделку накрыли и забрали деньги или товар.
При таком раскладе ни одна из сторон не несет ответственности перед другой стороной: это негласное правило в криминальных кругах, то есть так называемое форс–мажорное обстоятельство, которое прекращает все претензии друг друга. Иногда непорядочные люди используют это в своих корыстных целях, чтобы присвоить то, что им не принадлежит, но ссылаются на «ментовской расход»!
«Ментовской расход», — какие могут быть претензии?
— Понятно, — с явным огорчением вздохнул Чижик.
— Ты не волнуйся, земляк: я же не сказал, что вас запрещено навещать? — завхоз хитро усмехнулся.
— Как к тебе обращаться? — спросил Чижик.
— По–всякому откликаюсь: можно завхоз, можно земляк, а погремуха моя — Тимка–Бес, — и добавил: — Так люди прозвали, — потом снова внимательно осмотрел новый этап, на мгновение остановил взгляд на Семе–Поинте, и чуть заметно подал ему знак глазами, как бы подтверждая раннюю договоренность.
Сема–Поинт тоже подтвердил свое согласие едва заметным наклоном головы.
А завхоз продолжил:
— Судя по всему, вы без каких‑либо проблем спокойно разобрались с местами, тем более что все места равнозначные и блатных мест нет. Да, вот еще: забыл сказать одну вещь, если кто‑то беспокоится за сохранность своих вещей, то их можно сдать ко мне в каптерку, а нет беспокойства, то можно сложить их под своей шконкой! Еще вопросы?
Никто ничего не спросил, и завхоз махнул рукой:
— В таком случае подходите по одному к моей каптерке и получите продукты на ужин…
После того как все получили свои порции сухого пайка, они принялись за приготовление ужина.
Несчастный старик, в буквальном смысле уничтожив полученную им пайку в какие‑то минуты, бросал по сторонам завистливые взгляды на ушастого парня, с которым ему пришлось поделить банку кильки.
— Ну, ты, старый, и проглот! — недовольно заметил его вынужденный напарник.
— Не проглот я, сынок, — мягко возразил тот. — Просто солитер во мне сидит и все сжирает изнутри: потому я все время и голодный хожу, — он даже всхлипнул.
Не выдержав сам, а также и перехватив злой взгляд Чижика, Сема–Поинт решил разрядить обстановку: взяв оставшийся кусок хлеба, оставшуюся от своей порции кильку, он отнес старику.
— Вот спасибо тебе, сынок! Спасибо преогромное тебе, спаситель ты мой! — несчастный старик просто заворковал от счастья и тут же принялся судорожно впихивать принесенное себе в рот.
— Да он же больной на всю голову, а ты его жалеешь! — недовольно бросил вслед Семе–Поинту ушастый, который назвал несчастного старика проглотом.
Сема–Поинт вернулся, наклонился и уставился в его глаза:
— Мне бы очень хотелось взглянуть на тебя в возрасте этого старика, — тихо заметил он, не мигая глядя в его глаза. — Вполне возможно, если ты и доживешь до его возраста, ты будешь писаться и какать под себя в кровати, а от пролежней у тебя сгниет мясо до самого позвоночника, но ухаживать за тобой будет некому, потому что ты никого не любишь, кроме себя, и ты так и сдохнешь, одиноким и никому не нужным, весь в говне и моче провонявший…
Картина, описанная Семой–Поинтом, была столь ужасной и омерзительно–красочной, что в жилой секции воцарилась мертвая тишина. Было такое впечатление, что каждый из присутствующих примерил на себя описанное будущее.
Но более всего эти описанные картины вникли в душу ушастого, который испуганно захлопал глазами, силился что‑то сказать, но не мог вымолвить ни слова и лишь хватал ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег.
— Никогда не смейся над убогими, ибо и тебя может не миновать чаща сия! — философски подытожил Семеон.
Сема–Поинт покачал головой, наконец‑то отвел глаза от ушастого в сторону и парень сразу молча уткнулся глазами в кильку.
В этот момент в голове ушастого медленно прошел какой‑то мыслительный процесс, после которого он отломил небольшой кусочек хлеба от своей пайки, положил на него небольшую кильку из собственной порции и протянул старику.
Для того это было столь удивительным, что он не сразу решился взять подношение ушастого, а когда взял, тихо пролепетал:
— Спасибо, сынок, — и тут же вкинул в рот свалившийся нечаянно кусок пищи.
— А у тебя, мужик, не все потеряно, — отметил Семеон того, кто поделился со стариком, заметив, что Сема–Поинт встал со шконки, спросил: — А ты куда это, приятель, до ветру, что ли?
— Да, нет, завхоз попросил подойти к нему в каптерку…
— Когда? — удивился Семеон.
— Еще в тот раз…
— Тебя не напрягает это? Ты ж его совсем не знаешь, — Семеон явно был недоволен неожиданным приглашением. — Может, мне с тобой пойти?
— Не беспокойся, все будет о’кей! — подмигнул Сема–Поинт.
— Хорошо, как скажешь, — Семеон пожал плечами, но, дождавшись, когда Сема–Поинт выйдет из жилой секции, тут же направился вслед за ним: мало ли чего?..
