Александр Ольбик - Однократка

Он ознакомил Генку с предстоящей процедурой, вытащил из папки бланк протокола и, выглянув за дверь, попросил дежурного привести Куманькова. Это был один из тех, кто находился в тот роковой день 25 января в ресторане «Ориент» за одним столом с Кутузовыми, и, как заведенный, жевал резинку.

Генка увидел перед собой социальный продукт не первой свежести. Не по годам полинявшая физия со следами пороков, три или четыре шрама и совершенно безучастный взгляд карих глаз.

Следователь обратился к Куманькову так, как, наверное, всю сознательную жизнь обращался ко всем подследственным, назвав его «гражданином Куманьковым». Однако спохватившись, что Куманьков никакой не гражданин, заикнулся насчет «товарища», но быстро понял, что опять промахнулся. Кашлянув в кулак и слегка тушуясь, он наконец сказал:

— Господин Куманьков, где вы находились вечером 25 января сего года?

От этих слов Генка чуть не упал с намертво приваренного к полу стула, поскольку протокольная рожа Куманькова так же соответствовала слову «господин», как он, Генка Кутузов, соответствовал понятию балетмейстера. Однако он не показал вида и серьезно слушал этого стриженого недоноска.

— Мы пришли в «Ориент», чтобы немного культурно отдохнуть.

— Уточните — кто это «мы»?

— Валерий Шорох — мой шеф, президент фирмы «Аляска», я, Вовчик Рубероид и потерпевший Витек Бычков.

— Рубероид, полагаю, кличка? — спросил Шило.

— Нет, кличка у него Гудрон, а фамилия Рубероид… Мой шеф вышел из-за стола и пригласил танцевать женщину, которая сидела рядом с этим… — кивок в сторону Кутузова.

— Давайте, свидетель, соблюдать элементарную корректность, — попросил Шило. — Вы ведь наверняка знаете, кто напротив вас сидит.

— Короче, этому придурку Кутузову не понравилось, что его бабе уделяют столько внимания, и он начал выступать…

— Куманьков, выбирайте, пожалуйста, выражения! Так в чем выражалось, как вы говорите, выступление кутузова?

— Он слонялся по залу, толкал людей, потом подошел к Валерию Ивановичу и стал ему угрожать.

— Вы это сами слышали?

— Нет, я сам не слышал, но у меня нет оснований не доверять своему руководителю. Потом Кутузов взял со стола пиво и бросил банку в сторону оркестра.

— И что потом?

Шило строчил «шариком», словно помешаный.

— Потом он вытащил из кармана нож и полоснул Витька по горлу.

Затем слово дали Кутузову.

— Когда они рассаживались за столом, этот Витек мне специально наступил на ногу, а когда я ему вежливо сделал замечание, что, мол, надо быть немного осторожнее, он мне ответил: «Сидишь, петух, вот и сиди, а то ляжешь». Я смолчал. Потом этот Валерий Иванович, выпив несколько рюмок коньяка, вслух сказал: «Такой товар — и до сих пор невостребован», — и указал вилкой на мою жену. Я хотел достойно ответить, но Люська велела мне заткнуться и не портить вечер. И когда этот Шорох пригласил ее танцевать, она наотрез отказалась. Потом они пили и отпускали разные сальности в наш адрес.

— Что вы имеете в виду?

— Например, вот этот парень… Куманьков все время жевал резинку и в один момент выдул из нее пузырь, после чего, обращаясь ко мне, сказал: «Тебе, случайно, сегодня гондон не понадобится?» Люська, чтобы не обострять ситуацию, пошла с Шорохом танцевать. Виктор Бычков после отказа Люськи цинично сказал: «Ломается, как целка». И когда он выходил из-за стола, пепел со своей сигареты специально стряхнул в мою тарелку, прямо в торт.

— Какова была ваша реакция?

— Я взял его за мошонку и как следует даванул. В воспитательных, разумеется, целях. Он мне пригрозил, и когда возвращался на место, опять скинул с сигареты пепел, но теперь уже в фужер с вином. Но меня это уже не волновало — я видел, как моя Люська приклеилась к этому долдону Шороху. Мне это показалось циничным издевательством.

— И вы пошли разбираться?

— Никакой ваш протокол не может отразить той обстановки и тех нюансов, которые возникли в той ситуации… Я вышел на улицу и хотел уйти домой, но вернулся и еще раз попытался увести свою жену. К сожалению, она и на этот раз ответила отказом. Вернувшись за стол, я, чтобы дать выход своим чувствам, бросил проклятую банку с пивом. Если бы была противотанковая граната, я бы и ее запустил…

— Вам стало легче от этого? — наверное, уже не для протокола спросил следователь.

— Конечно, легче! Я даже пошел в туалет, чтобы смыть с лица и рук грязь. Мне казалось, что я побывал в сточной канаве. Но пока я умывался, пришли эти…Бычков с Куманьковым. Этот, — Генка зырнул на визави, — сделал мне подножку, а Бычков дважды ударил меня вот сюда…в пах…Но им кто-то помешал и они оставили меня в покое. Я вернулся за стол, Люська еще танцевала, и я решил ждать ее до упора. Я вытащил сигарету, но не успел ее зажечь, как получил удар в челюсть. Бычкова работа… Я насилу удержался, но когда он ударил второй раз, я, естественно, упал на пол и, кажется, на мгновение потерял сознание. Не помню, как официанты меня подняли и усадили на стул. Кем надо быть, господин следователь, чтобы после этого продолжать сидеть и делать вид, что ничего не произошло? У Бычкова было такое выражение лица, будто он на охоте и подкарауливает дичь. Я заметил, что правый кулак у него постоянно был сжат и что он только и ждет подходящего момента, чтобы своротить мне скулу.

— И тогда вы решились… — следователь поднял голову и с любопытством посмотрел на Генку.

— Я сначала хотел схватить со стола нож или вилку, но вспомнил, что они тупые, и понял к тому же, что мне их взять не позволят. Тогда я незаметно вытащил из кармана нож и под скатертью его раскрыл. Я чувствовал, что Бычков снова меня ударит, и решил защищаться, действовать на опережение. И как только он размахнулся, я тут же навстречу ему протянул руку…

— Вместе с ножом?

— Ну а с чем же еще?

— Это бред! — тотчас же отреагировал Куманьков. — Подследственный вел себя, как кровожадный террорист-басаевец. Ничего такого, о чем он тут говорит, не было и в помине. Спросите у моего шефа, он не даст соврать.

— Разумеется, спрошу.

Шило закончил очную ставку и, разрешив Кутузову перекусить, вызвал в камеру Шороха.

Тот был в темном длиннополом плаще, в тупоносых на рантах коричневых штиблетах, на которые ниспадалы манжеты серых штанин. Статен, подумалось Генке, чернобров, с симетричными чертами лица. Зная вкусы своей жены, Генка понимал, что она нашла в этом деятеле.

Они сидели друг против друга, и от одного из них струились ароматические запахи дорогой парфюмерии, а от другого — кислая казенщина. Генка взглянул на свои замусоленные спортивные брюки, на сбитые ботинки, вспомнил еще раз Люську и приготовился к очной ставке. Она была недолгой.

— Господин Кутузов, вы утверждаете, что Шорох отпускал в адрес вашей жены скабрезные двусмысленности и вообще вел себя вызывающе?

— Категорически утверждаю. Этот напомаженный харек издевался над моей женой, и та пошла с ним танцевать исключительно для того, чтобы избежать публичного скандала. Когда к нему подошел вот этот, — Кутузов указательным пальцем уперся в лоб Шороха и сделал сверлящее движение, — послал меня к такой-то матери. Когда произошел конфликт с Бычковым, они меня втроем, то есть Шорох, Куманьков и Рубероид, как хотели, волтузили в туалете. И моим лицом, словно половой тряпкой, вытирали пол и все три писуара. Когда я уже был на полу, именно Шорох несколько раз ногой ударил меня в пах и два раза по голове.

— Вы это подтверждаете? — спросил Шило у Шороха.

Однако вопрос повис в воздухе, поскольку в этот момент Генка ловко вырвал из рук следователя шариковую ручку и, зажав ее между пальцами, вознамерился тыкнуть острым концом в своего собеседника.

— Я тебе сейчас, бизнесмен, выколю глаз и скажу, что так и было. — У Кутузова от злости волосы на загривке встали торчком. — Из-за тебя я здесь сижу, и если бы не твоя хореография, мы с Люськой как люди ушли бы домой своим ходом…

Следователь перехватил его руку и наотмашь ударил ею о стол. Вышиб из Генкиных пальцев «холодное оружие»…

— А вот за это, Кутузов, вы можете схлопотать карцер. Вы же солидный человек, ликвидатор, семьянин, а вести себя не умеет.

— Я от очной ставки отказываюсь, — решительно заявил коммерсант и встал со стула. — Тут, я вижу, все идет в одну калитку.

Когда они со следователем остались наедине, Шило попенял:

— Создается такое впечатление, буто вы, Кутузов, специально разыгрываете какой-то театр абсурда, смысл которого мне пока непонятен. Скажите, зачем вы без конца меняете показания? Что подумает суд и обвинитель, когда сравнят то, что вы говорили вначале, с тем, что насочиняли теперь?

— А мне это в высшей степени безразлично, господин следователь, что они подумают. С первой и до последней минуты банда Шороха подвергала нас с Люськой моральному террору. Вы еще не все знаете. Этот Бычков, когда они уселись за наш стол, громко, чтобы я слышал, сказал Рубероиду: «Эту телку хорошо бы кинуть на хор». Вы думаете, это эсперанто мне непонятно? Вот я его и кинул туда, где его будет отпевать хор ангелов в белых распашонках.