Эльмира Нетесова - Женская месть
— Я рассказал Наташе обо всем честно. В отличие от вас, она внимательно выслушала меня и дала согласие.
— Жить у вас в содержанках?
— На ее место многие согласились бы без уговоров, и родители были бы счастливы!
— Так вот и найдите себе любую из них!
— Мне нужна любимая, а не любая! Я не пользуюсь услугами панели. И Наталья согласилась стать моею женой, а не содержанкой. Я не позволял вам оскорблять в своей квартире себя и Наталью. Мы этого не заслужили. Если вы меряете всех по себе, то не говорите о том вслух. Это неприлично. Не зная меня, не имеете права делать скоропалительные выводы. Поспешность сестра многих бед. Я хочу вас предостеречь от них.
— Николай Иванович! Хочу задать вам банальный вопрос. Что вы будете делать лет эдак через пятнадцать, когда мужские силы окончательно покинут, а моей дочери еще не исполнится и сорока лет. Она будет женщина, а вы дряхлый старик. Вы думаете об этой перспективе?
— Никто из нас не может просчитать заранее свое будущее. Одни в детском возрасте уходят, другие в глубокой старости. Нас у отца было пятеро сыновей. Никого кроме меня не осталось. Я и отец! Так вот он не только жив, хотя ему вот-вот девять десятков исполнится, а еще и с женщиной живет. Не просто спит в одной постели, а натуральным мужчиной ложится к ней, шестой по счету. Думаю, что с Натальей я буду мужчиной долго. Пусть это вас не волнует.
— Крутой крендель! — удивился Захар.
— Когда спросил его, как собираетесь жить, выйдя в отставку, он нахально рассмеялся и сказал мне, будто плюнул в лицо:
— Не беспокойтесь. В помощи вам не откажем, это я гарантирую. Знаю, Наталья у вас одна, больше никто не поддержит. Мы решили, не бросим вас.
— Короче, высмеял! — взъелся Захар.
— Ну да! Вставил финт.
— Так на чем порешил с им?
— Достал мой зять бутылку армянского коньяка, стукнул в ладоши, домработница ввезла в зал столик. На нем всякая закусь. Николай Иванович позвал Наташку. Она вышла из спальни вся разнаряженная и сразу к этому козлу прильнула. Мне лишь головой кивнула слегка, будто я лишь случайный знакомый иль сосед по площадке. Вот почему дочери — чужие дети, — нахмурился Женька и продолжил:
— Потом позвали младшего дурака! — расхохотался человек.
— Это кого? — не понял Захарий.
— Ну, кого! Конечно, Леху! Не смешно было смотреть на него. Ну, полнейший ублюдок и ничтожество! Куда ему, сопливому рахиту в мужья? Ему сначала в мужики бы выбиться, придурку. Не понимаю, за что его могла полюбить Наташка. Но, увидев Леху, отвернулась.
— Так быстро не отвыкают! — не поверил Захар.
— Тут не один день, уже неделя прошла, — уточнил Женька.
— Ну, и что дальше? — поинтересовался Захар.
— А ништяк! Выпили за новобрачных! И те военные! Все вместе! Даже тот сопляк с нами.
— И Наташка?
— Она тоже. Но только пригубила. Я ей дома не давал коньяк. Только шампанское. Но, небось, эти чины слабое не употребляют. Что им вино? Вот коньяк — другое дело. Никто не отказался. Когда по второй выпили, и на душе потеплело, познакомились, забазарили. Оказалось, все большие люди! Все нужные и полезные. Во многом помочь могут и уже пообещали поддержку со всех сторон.
— Как же ты его, старого, звать нонче будешь, сыном неможно, он старей тебя. Миколкой, чин не позволяет, — задумался Захар после второй рюмки водки.
— Колей звать стану. Так и договорились с ним на прощанье. А что теперь делать? Придется свыкаться со старым отморозком, я и сам таким стал. Только Ирку жалко, не может смириться! Целыми днями воет…
— Чего уж теперь заходиться, сердце себе рвать, нынче энтим не подможешь!
— Так вот и я Наташке сказал, велел ей одуматься, домой вернуться, она ни о чем слышать не захотела. Вцепилась в своего Николая — престарелого таракана, и ходит за ним тенью. Никого вокруг не видит, он для нее весь свет в окне! — пожаловался зять.
— В наше время за таких старых девки взамуж не выходили. Не слыхал об таком ни в городе, ни в деревне. Это ж самая поганая могла б согласиться, да и та не с добра. Тут же вовсе спятила! — сетовал Захар, продолжив негромко:
— Городской люд долго об том балаболить станет. В сплетнях и слухах всю как есть вымоют. Из сучонок ей не вылезти до конца жизни, — шмыгнул носом Захар.
— Ладно, дед! Когда-то надоест людям о нас языки чесать. Придется смириться и ждать. У других в семьях и покруче случается, — угнул голову Женька.
Захарий все понимал. Но уж очень досадовал на Наташку, какая вышла замуж за такого старого мужика.
— Ладно, была бы уродка, какая-нибудь кривая, косая иль горбатая, безмозглая иль глухая. Эта ж нормальная девка, а такое отмочила, что срамно людям признаться, кого ента дура в зятья сыскала…
Сапожник старался отвлечься, не думать о случившемся. А тут как на счастье Илья приехал.
Он был в хорошем настроении, шутил, смеялся, рассказал, как живет теперь семейным человеком:
— С Динкой мы расписались. Теперь она моя законная половинка. Уже не гражданская, не баба на ночь. Моя! И, веришь, на мозоли не наступает. Зарплату по карманам не шарит. Ждет, когда сам отдам. Всегда спросит, есть ли на сигареты. А на работе даже подменяет, чтоб пообедал, отдохнул с часок, — хвалился Илья:
— Мне теперь все мужики завидуют. Еще бы! Попытался приколоться к ней один отморозок из наших, Динка ему вмазала классно. Больше никто не рискует зависать на нее, — рассказывал Илья. Захар поделился с ним, как вышла замуж его внучка, посетовал на глупую девку, а Илья откровенно удивился:
— Дед! Чего брюзжишь? Да теперь в городе половина стариков на молодых женаты. Своих старух побросали, с новыми кайфуют. Возьми мою Динку, она тоже намного моложе меня. И что с того? Уже беременная и рожать не боится. Намечтала для себя пару пацанят. Я не против! Конечно, успею вырастить. И твоя внучка не дурней других. Чего с придурком мучиться. Верно сделала. Оно и не ново! Ты ей не мешай. Лучше присмотри себе какую-нибудь матрешку помоложе. Хочешь, из города привезу. У нас в столовой средь поваров холостячек море. Все сдобные, ну сущие булки с кремом. Только вот одна неувязка, я уже стреноженный. Не могу даже близко к ним подходить. А то моя Диана, если застукает, это будет конец всему. А для тебя запросто сфалую. Самую молодую и красивую, шире твоей постели.
— Это за что ты на меня так осерчал? — удивился Захар, добавив:
— Куда я такую бабу приспособлю? Она в мою избу не пролезет. А ты ее в жены мне сулишь! Зачем такую кадушку, подумай. Поди эдакую прокорми!
— Она повар, сама себя прокормит! — успокаивал Илья.
Захар пожарил картошку, достал грибы, открыл банку помидоров и никак не мог понять, от чего так тяжело на душе. Как ни гони от себя, сердце будто кто-то в кулаке сжал и сдавливает его резиновым мячиком.
— Черт знает, чего расходилось оно, чего ему не достает, — злится человек.
— Оно, конешно, с годами все сыпется по запчастям. Вон вчера ноги судорогой свело, сколько мучился, покуда с койки вылез. Погода поменяется, вот и дает сбои мотор. Нынче ему не угодишь. Чуть психанул, враз с ног валит, — думает сапожник, сетуя на промозглый дождь за окном.
— Надоть в грибы сходить напоследок. Моховиков, маслят наберу, сам развеюсь. В лесе все болячки разом отпустят. Там воздух другой. Нынче созвонюсь с Лилькой и на выходной налажусь вместе со всеми. Чего в избе киснуть? — думает человек.
— Дед! А может, ты к нам в город переедешь? Теперь у нас квартира просторная? — предлагает Илья.
— Зачем? — не понял Захар.
— Вместе жить станем. Без мороки. У нас газ и вода, даже туалет и ванна есть! Зачем тебе маяться? Отцом жить будешь, родным человеком, всегда на глазах. А то каждый день за тебя переживаем, как ты здесь маешься? Да и что держит? Единой душою легко ли жить в твои годы. А тут кучкой, своей семьей, все ж веселей и легче, — уговаривал Илья. Но Захарий не соглашался.
— Илюша, спасибо тебе, сынок! Не впервой к себе зовешь. Да только ни к чему мне. Я отвык в кучке жить. Сам по себе хочу, вольно, без помех. Отвык от забот, даже Анке воспретил лишний раз тут показываться. Сам справлюсь. А и ей родить скоро, нехай силы побережет, лишний раз не надрывается!
— Значит, кореш скоро отцом станет?
— Как и ты! Промеж вашими пацанами разница будет невеликой.
— Отец! А ведь коли честно, я так боюсь тех Динкиных родов! Как они пройдут? Все ли обойдется благополучно. Девчонка моя хорошо держится. Не киснет и не ноет, потому что понятия не имеет, что ей предстоит. А я по первой бабе помню. Потому теперь дрожу за обоих, молча. Пусть бы вся ее боль на меня перешла…
— Не бойся! Бабы, что кошки, оне все выдержат. Им это от Бога дадено, терпеть боль при родах. И твоя выдержит, — успокаивал, уговаривал сапожник Илью.
— Вот если б ты к нам переехал, Динка полегче родила б. Знала б, что и ты ждешь, как она разрешится.
