Александр Золотько - Зубы Дракона
Шатов прошел через двор к калитке. Черный человек бесшумно шел следом, как дьявол, сопровождающий душу в ад.
У калитки Шатов остановился, борясь с желанием оглянуться. Там больше никого нет. Только трупы. Школьникам будет, чем заняться на уроках анатомии. Ты сорвал прошлые занятия, но обеспечил их материалом на другие. А если им понадобится поработать с живым… Ты ведь не будешь, Шатов, возражать против того, чтобы поработали над тобой? Не будешь.
– Нет, – громко сказал Шатов, – не буду. Все честно.
– Куда теперь? – спросил Шатов у дьявола.
– Домой дойдешь?
– Домой? – усмехнулся Шатов. – Это в поселок на холме, что ли?
– Туда.
– Дойду. Если варвары не перехватят.
– Не перехватят. Я тебя провожу, – сказал дьявол.
Шатов засмеялся, прижимая кровоточащую руку к груди.
– Дай я перевяжу, – предложил дьявол.
– Это входит в список услуг? – Шатов протянул руку.
Рваная, не слишком глубокая рана. Стамеской глубоко не ударишь. Кровь идет не очень сильно – сосуды не задеты. И дьявол очень ловко управляется с бинтом.
И больше никого нет кругом. Пустая улица.
– А где все? – спросил Шатов.
Дьявол не ответил, закончил перевязку и отступил в сторону.
– Что, идти? – Шатов оглянулся на дом. – Пошли.
Можно идти.
Здесь – все.
В голове пустота – только одна мысль ярко светится посреди этой пустоты – это ты виноват. Ты сам. Только ты.
Шатов шел, словно во сне, повторяя раз за разом – ты виноват, сам виноват. Ты виноват, сам виноват. Ты виноват…
Дьявол бесшумно шагал рядом, освещая дорогу фонарем. Они идут через поле, отстраненно подумал Шатов. Еще немного и поселок. Его ждут? Или разрешат ему спокойно добраться до своей постели?
Похоже, он все-таки в аду.
Дракон просто обманывал его, говоря о том, что Шатов попал туда только во сне. Он в аду. Просто Дракон обречен гореть, а тебе, Шатов, выпало пожирать самого себя.
– Ты знал Дракона? – спросил Шатов дьявола.
– Да, – не задумываясь, ответил тот.
– Хорошо знал?
– Да.
– Ты приезжал к нему в город на охоту?
– Нет, – ответил дьявол, – мы с ним охотились здесь.
– Тоже на людей?
– На людей, – спокойно подтвердил дьявол.
– А ты не боишься, что тебя накажут за разговоры со мной?
– Не накажут.
Шатов почувствовал запах хвои, луч скользнул по желтым стволам сосен.
– И что мне делать сейчас? – спросил Шатов.
– Не знаю.
– А кто знает?
– Замок. Он решит.
– Замок? – Шатов оперся рукой о дерево и наклонился, чтобы отдышаться.
Сил совершенно не было, ноги дрожали, и голова кружилась. Он плохо переносит потерю крови.
– А кто это – Замок?
Дьявол молча стоял рядом.
– Ты видел этот… этого…
– Может быть… – голос спокойный и очень серьезный.
– Ты не хочешь говорить?
– Я не знаю, – сказал дьявол. – Никто не знает, кто именно Замок. Может быть, это не один человек. А, может быть, это и не человек вовсе.
– Люцифер, – пробормотал Шатов.
– Люцифер, – без выражения повторил за ним черный силуэт. – Идти можешь? Или помочь?
– Я сам, – выдохнул Шатов.
В ушах нарастал звон, а перед глазами начали порхать рваные лоскуты тьмы.
Смешно может получиться – он потеряет сознание и упадет на том самом месте, на тропинке, на котором уже дважды приходил в себя. И окажется, что уже дважды он проходил эту ночь. Только не помнил этого. И теперь он будет до Страшного суда возвращаться в тот дом, видеть, как шестилетняя девочка гладит по волосам убитого брата, а потом слышать, что там больше никого не осталось.
Шатова качнуло так сильно, что пришлось ухватиться за дерево.
– Руки! – прикрикнул Шатов на своего проводника, когда тот попытался его поддержать. – Я сам.
– Ладно.
Ты сам, Жека, ты все сам. Ты все-все сам. Молодец. Ты все сам делаешь. Ты сам выбираешь, и за твой выбор расплачиваются другие.
Вот и домики.
Окна не светятся. Спят? Или прижались лицами к стеклам в темных комнатах и смотрят, расплющив носы, как Шатов идет к дому. Как он в очередной раз выбирает дом. И сейчас снова Дмитрий Петрович закричит радостно, что снова блестяще выбрал Шатов, что такого он от него не ожидал.
Ты бредишь, Шатов. Ты просто бредишь. Понятно тебе? Ты напуган, потерял немного крови, ты слишком сильно надеялся на чудо. Теперь…
Как быстро вращается земной шар! С такой скоростью, что дни и ночи должны сменяться, как всполохи маяка. Шатов даже посмотрел на небо, не появится ли там солнце, чтобы тут же снова исчезнуть за другим краем горизонта.
Не появилось.
Шатов сел на свое крыльцо.
Дьявол остановился рядом.
– Иди, дальше я сам, – сказал, с трудом переводя дыхание, Шатов.
– Хорошо, – сказал дьявол.
– Слышишь, – окликнул его Шатов вдогонку.
– Что?
– А почему все так восхищаются моим выбором дома? Ты не в курсе?
– А ты сам еще не понял? – ответил вопросом на вопрос дьявол.
– Нет, – тихо ответил Шатов.
– Удачи тебе, Шатов, – донеслось из темноты.
Удачи тебе, Шатов, повторил Шатов, поднимаясь на крыльцо. Удачи. А в петельку не хочешь? Как они не боятся, что ты можешь добровольно шагнуть в петлю. Или писануть себя по венам? Как это они не боятся?
Или они раньше тебя поняли, что ты не станешь спрыгивать с поезда вот таким пошлым образом? Что ты будешь держаться за свою жизнь обеими руками? Чего ты больше хочешь, Шатов? Понять, что с тобой происходит, или выжить?
Чего тебе хочется больше?
В комнате горела люстра. Шатов поморщился от ее яркого света. Что теперь?
Комната начала угрожающе покачивать стенами.
Ложись спать, Шатов. Просто ложись спать. А там… Шатов толкнул дверь в спальню, включил свет и замер. На постели, прямо на покрывале, лежала Светлана. В своем шикарном черном платье.
Туфли валялись на полу.
Шатов постоял в дверях, потом выключил свет и вышел в гостиную. Ноги почти совсем не держали. На тахту, приказал себе Шатов.
Снять обувь сил у Шатова уже не хватило. Как только он лег на тахту, та начала бешено вращаться, совершая мертвые пели, одну за одной, одну за одной…
Перегрузка вдавила Шатова в подушки. Комок подступил к горлу.
Шатов закрыл глаза. Перед ним разверзлась бездна, в которую водопадом уносилась вселенная. Звезды и туманности, размазываясь по черной бумаге пространства, превращались в желтые полоски, переплетающиеся друг с другом в толстый упругий жгут.
Жгут раскалился до белого цвета, Шатов попытался зажмуриться и вспомнил, что и так лежит с закрытыми глазами. Комок огня рос, заполняя собой вселенную, огненная, покрытая оспинами лопающихся пузырей, поверхность – приближалась к Шатову. Шатов попытался оттолкнуть ее. Левой рукой.
Ладонь прилипла к раскаленному комку, боль пронзила каждую клеточку Шатова, словно это вернулся приступ. Шатов закричал, боль разом исчезла, и все вокруг заполнила тишина. Мертвая, безжизненная тишина.
Шатов попытался застонать, но тишина проглотила и это звук.
И дышать этой тишиной было необыкновенно трудно. Она не хотела проникать в горло. Она не хотела наполнять легкие. Она, проникнув наконец в них, не хотела убираться наружу. Она хотела поглотить Шатова.
И послышался звук.
Далекий и слабый, словно звон комара. И, словно звон комара, раздражающий и несущий в себе угрозу.
– Шатов, – донеслось с другого края вселенной. – Ты куда пропал, Евгений Шатов?
Вита, это Вита, узнал Шатов и испугался. Снова испугался. На этот раз – за Виту. Что она делает здесь, в ледяной тишине? Ей нельзя здесь быть. Нельзя. И ей нельзя сейчас видеть Шатова. У него все еще на руках кровь. Чужая, бессмысленно пролитая кровь.
– Шатов! – снова позвала Вита. – У тебя родился сын. Евгений Шатов, у тебя родился сын.
Шатов попытался зажать руками уши, но тело ему не подчинялось. Оно подчинялось только тишине, а та требовала одного – неподвижности.
Они неподвижно стоят перед домом. Вита, Шатов и их сын. Ему уже почти сем лет, их сыну. И они стоят во дворе собственного дома. Ночь. Безжизненный свет уличного фонаря. Они не могут попасть в свой дом.
Там кто-то есть. Там кто-то, кого уговаривают сделать что-то, совершенно непонятное ни Шатову, ни Вите. Они могут только стоять и ждать. Стоять, сжимая руки своего сына, и надеяться, что все это скоро пройдет.
Шатов помнит… Шатов твердо знает, что это не может закончиться благополучно. Он это знает, но не может предупредить Виту. Не может ее предупредить, губы не двигаются, их выморозила бесконечность. Их выморозила бесконечность, и парализовал страх.
Что-то происходит за темными стеклами дома. Что-то, решающее их судьбу. Страшно. Начинает хныкать сын, и Вита что-то спокойно говорит ему. Голос звучит четко и ясно, но Шатов не может понять ни слова. Только звук голоса.
