Андрей Дышев - Морской узел
До дома Ирины оставалось всего два десятка метров, но его силуэт едва можно было увидеть в плотном дыму. Из окон первого этажа вылетали языки пламени, острые, с черными перьями, устремленные вверх, где еще было много горючего добра. С треском лопались оконные рамы, стреляли, разбрасывая во все стороны искры, сосновые балки. Огонь бесновался, чувствуя свою силу, безнаказанность и легкую добычу. Едва не сбив с ног какое-то существо с лицом, замотанным тряпками, я ринулся к подъезду. Там мне пришлось продвигаться на ощупь. Нестерпимый жар обжигал мне щеки и кончик носа. Рубашка высохла и уже не приносила облегчения. Шурша то ли пересохшей одеждой, то ли обувью, сверху сбегали люди – тихие, неприметные, как тени. Никто не кричал, не звал на помощь. «Там уже нет ничего», – обронил кто-то мимоходом. Ничего или никого? Я попытался схватить человека, но он ловко оттолкнул мою руку и исчез в дыму.
Я орал от боли, хватал себя за уши, и казалось, что у меня уже горят ресницы и брови. Я был тут недавно. Я был тут вчера вечером… Но здесь ли, в этом аду? Разве здесь может жить моя Ирина, вокруг которой каждый предмет, каждое движение кажутся утонченным изыском? Разве здесь я воскресал и, едва справляясь с волнением, восходил к ней? Разве это место она выбрала, чтобы ее нежной и чистой душе было уютно и комфортно?
И я закричал, издавая нечеловеческий, звериный вопль, с каким гибнет в лесном пожаре животное. Но только крик не покатился эхом по этажам, а сразу сжался от зноя, обжегся, усох, и я едва сам расслышал себя. Хватаясь за раскаленные перила, я полез вверх – ослепший, оглохший, одуревший от боли. Меня снова кто-то толкнул, что-то горячее, мокрое хлестнуло по лицу. «Уходим, мужики! Сейчас пол провалится!»… Вот дверь Ирины. Точнее, пустой дверной проем, плотно заполненный дымом. Я попытался позвать Ирину, но закашлялся, едва ли не до тошноты, втянул голову в плечи, ринулся в глубь квартиры, словно прыгнул в чан с кипящей смолой. В кухне мелькнула горбатая тень. Я свернул туда.
– Ирина!
Спотыкаясь об опрокинутые стулья, книги, кастрюли, я обошел кухню, ощупывая стены и пол, добрался до крана, повертел вентиль, но вода не пошла. Я кинулся в большую комнату. Огонь сюда еще не добрался, но кончики огненных щупальцев уже заглядывали в окна. Вся мебель и вещи были перевернуты вверх дном. Выдвижные ящики из опрокинутого шкафа валялись в разных углах. «Уходим! Уходим!» – раздались чьи-то вопли на лестничной площадке, и тотчас их оборвал оглушительный треск ломающихся перекрытий. Я побежал в спальню, но не заметил в дыму ножку стула, торчащую, как кол, и повалился на пол, ломая своей тяжестью оказавшийся здесь же стул. Мне показалось, что на какое-то мгновение я лишился сознания, потому как вдруг потерял ориентацию и не мог понять, где нахожусь. Я ничего не видел и, как слепец, потерявший поводыря, водил во все стороны руками, натыкался на предметы, не понимая их предназначения. Смертельный ужас едва не парализовал мою волю. Было похоже, что меня похоронили заживо. Моя плоть взбунтовалась, инстинкт самосохранения придал силы и злости, и я вскочил на ноги, ломая и круша все, что мне мешало выбраться из этого адова котла. На окнах уже горели шторы, со звоном взрывались стекла. Где-то рядом обрушился с грохотом пол. Я поднял с пола невесомую красную маечку с тонкими бретельками, еще хранящую слабый запах духов Ирины, прижал ее к лицу и слепым тараном кинулся сквозь пламя в спальню. Я звал ее охрипшим, обожженным голосом, ползал по подпаленному ковру, шарил руками по кровати и под ней…
Ирины в квартире не было. Может, она сама выбежала, почувствовав запах дыма. Может, ее вынесли спасатели… Посреди комнаты вдруг провалился пол, и из черного страшного проема к потолку взвились языки пламени. Кровавое чудовище принялось пожирать второй этаж. Заслоняясь от нестерпимого жара рукой, я инстинктивно вернулся в спальню, подальше от огня, но тотчас понял, что сам загнал себя в ловушку. Кинулся к балконной двери, но за ней уже колыхалась огненная штора. Огонь отрезал мне все пути к отступлению. Мне стало страшно. Злой рок завлек меня сюда, чтобы спалить заживо… Воды! Мне бы хоть бутылку воды! Я заметался по спальне и чуть не опрокинул аквариум с мутной серой водой, покрытой слоем пепла. Вот оно, мое спасение! Я окунул голову в воду – она оказалась теплой, почти горячей, и все же трудно передать словами, какое я испытал облегчение! Потом вынул стеклянный короб из каркаса, поднял над головой и перевернул. Горячий водопад хлынул на меня, и вместе с ним посыпались ракушки, мелкие камешки и склизкие, почти сварившиеся рыбешки. От меня повалил пар. Ручеек отважно побежал по полу в сторону огня, намереваясь сразиться с ним. Злобно зашипели обуглившиеся плинтуса. Я побежал в комнату, где уже торжествовал огонь. Некогда желтый кожаный диван теперь был черным; обшивка сморщилась, порвалась; лоскутки кожи шипели, жирно пузырились, издавая отвратительный запах. Я заскочил на него, чувствуя, как пристает к подошвам что-то липкое, потом прыгнул вперед, сквозь пламя, как с батута. Кровь закипала в жилах, слюна во рту становилась горячей; огонь пытался зацепиться за мою мокрую одежду, и от этих прикосновений шел пар, смешивался с дымом. Не знаю, куда я бежал. Боль спутывала мысли, загоняла куда-то сознание, но подстегивала мышцы, и я несся сквозь дым с одним бездумным желанием уйти от огня, куда угодно, но только бы подальше от него…
Я со всего маху налетел на ствол дерева. Оно выплыло из облака дыма, когда до него уже можно было дотянуться рукой. Я уже на улице? Качаясь, я держался за его волосистый коричневый ствол, похожий на ногу мамонта. Позади что-то грохнуло, в спину толкнула горячая волна. Я оглянулся. В доме Ирины стала рушиться кровля, на чердак проваливались пласты черепицы, оголились стропила, словно ребра истерзанного животного. Пламя уже перекинулось на соседний дом, и под крышей горел еще небольшой, но подвижный огонь, как маленький диверсионный отряд. Я побрел прочь, вслед за искрами и невесомыми хлопьями сажи. На руке вздулся волдырь, и я машинально, не чувствуя боли, пытался сковырнуть его, словно налипший комок грязи… Почему до сих пор нет пожарных машин? Кто эти люди, тенями снующие вокруг – тихо, быстро, с легким шуршанием, от которого невольно содрогаешься?
Я почувствовал дурноту и прислонился лбом к стене дома. Отравленный организм корчился, сжимался в судороге, пытаясь избавиться от яда. Рядом кто-то негромко ругался, гремел дверями подъезда: «Развернись же ты! Боком, боком!» В дверном проеме, из которого вылетали клубы дыма, застряли двое. Они несли телевизор – большой, плоский, словно живописное полотно в могучей раме. Я узнал тех самых мужичков, с которыми вместе прошел через милицейский кордон.
– Там еще полно всего! – сказал один из них с черной от копоти физиономией и подмигнул: – Поторопись, братишка!
Еще полно всего? Я наконец понял, кто эти люди. До меня дошло, кого и зачем пропускали милиционеры к пожарищу. И меня как будто снова подхлестнуло обжигающее пламя. Крича от ненависти и злобы, я кинулся на мародеров и первым же ударом сбил с ног того, кто посоветовал мне поторопиться. Второй, не желая упускать ценную добычу, кое-как удержал телевизор, хотя ему и пришлось присесть. Я ударил его в голову ногой.
– Подонки! Уроды! – орал я, молотя кулаками по скользким влажным физиономиям.
Мародеры кинулись прочь и быстро скрылись в дыму. Из подъезда раздались крики. Перепрыгнув через телевизор, я забежал внутрь и стал подниматься по лестнице. На площадках были выбиты стекла, сквозняк разгонял дым, и я видел, что ступени завалены домашними вещами. Мне приходилось пробираться через горы одежды, книг, посуды, мягких игрушек, еще милых, цветных, не охваченных огнем. Перед пустым дверным проемом на корточках сидел парень в шапке-ушанке с темными подпалинами. Рядом, на полу, лежала пожилая женщина в ночной синтетической рубашке, оплавившейся снизу. В первое мгновение мне показалось, что парень пытается привести несчастную в чувство и он будто бы нащупывает у нее пульс… Я приблизился к нему, и мне показалось, что у меня на голове вдруг вспыхнули волосы и зашевелились, скручиваясь в спираль. Парень отрезал женщине распухший палец с золотым кольцом, кряхтел от усердия; ему приходилось нелегко, маленьким перочинным ножиком трудно было перепилить кость, и тогда он принялся выворачивать палец, чтобы сломать сустав…
От удара ножкой стула он рухнул на спину, перекувырнулся через голову и кубарем покатился по лестнице, щедро поливая стену кровью. Я упал рядом с женщиной на колени, прижал пальцы к ее шее. Она уже была мертва… Снова донеслись до меня слабые крики. Я забежал в квартиру, дверь от которой была сорвана с петель и лежала на полу. Здесь уже было полно дыма, и мне снова пришлось идти на ощупь, натыкаясь на стены и углы. Несколько раз я крикнул, но никто не отозвался. Я пробежался по комнатам, где царил ужасный беспорядок, осмотрел кухню и только потом догадался заглянуть в ванну. Тощий старик лежал на полу, одной рукой держась за край наполненной до середины ванны. У него была разбита голова, и седые волосы залила вязкая черная кровь. Я поднял на руки казавшееся почти невесомым тело, выбежал в прихожую. Старик тяжело и хрипло дышал, задыхаясь в дыму.
