Масонская касса - Андрей Воронин
— Учти, — развивая достигнутый успех, напирал Глеб, — если попытаешься крутить динамо, я тебя из-под земли достану. И усвой: я тебя не пугаю, а просто информирую. Это не твои деньги, и воспользоваться ими ты не успеешь, даже если украдешь.
— Ты их сперва заработай, — мрачно буркнул Якушев.
— Сколько? — в третий раз повторил Глеб, и майор неохотно назвал сумму.
Сумма оказалась внушительной. Сиверов снова перевел взгляд на фотографию, с которой на него смотрело снятое с большим увеличением лицо Федора Филипповича.
— Хороший снимок, — сказал он, возвращая фотографию майору. — Только тут он моложе лет на пять…
— На семь, — поправил тот. — Ничего, как-нибудь не перепутаешь. И это все, что тебя интересует?
— Ты об этом уже спрашивал, — напомнил Глеб. — Да, это все, что меня интересует. Я работаю за деньги, и один генерал ничем не лучше другого. Если его взяли на прицел, то рано или поздно все равно шлепнут. Мне плевать, чего они не поделили там, наверху. Неважно, почему его решили списать. Важно, что он уже покойник. Так какой смысл за него цепляться? Куда мне потом идти — на биржу труда? Киллеру тоже нужна какая-то перспектива, — заключил он, вызвав некое подобие одобрительной улыбки на чугунной физиономии одного из охранников.
— Тогда звони, — приказал Якушев, — назначай встречу.
— Вот так, сразу? — делано удивился Глеб. — Хотя ты прав, наверное. Чего, в самом деле, тянуть? Только сначала аванс.
— Что?!
— Ты слышал, — сказал Глеб, рассеянно играя мобильным телефоном.
После небольшой паузы Якушев все-таки полез во внутренний карман и с отвращением швырнул на колени Сиверову тощую пачку купюр. Глеб провел большим пальцем по срезу, потом поднял глаза и уставился майору в лицо пристальным, немигающим взглядом. В течение какого-то времени тот крепился, а потом не выдержал, полез в другой карман и, бормоча ругательства, бросил поверх первой пачки еще одну.
— Больше так не делай, — ласково предупредил Слепой, — а то отшлепаю.
Обе гориллы уже открыто ухмылялись, да и водитель тоже получил от этой сцены массу невинного удовольствия. Нетрудно было заметить, что майор Якушев пользуется у своих подчиненных «горячей» любовью и большим авторитетом. Впрочем, он был из тех, кому плевать, что думают о нем подчиненные: было бы начальство довольно, а остальные могут съесть свое недовольство с кашей или так, всухомятку…
Неторопливо рассовав деньги по карманам, Глеб набрал номер Федора Филипповича и назначил ему на завтра встречу в парке «Сокольники», сославшись на некие важные, только что открывшиеся обстоятельства.
— Только без фокусов, — предупредил его Якушев, который в тот момент был для Глеба просто безымянной кусачей тварью, наподобие скорпиона или ядовитого паука. — Учти, я буду за тобой наблюдать.
— Кто бы сомневался, — небрежно ответил Глеб. — Ты только под пулю ненароком не подлезь, а то с зеваками в таких ситуациях всякое случается.
Через пять минут черный микроавтобус с тонированными стеклами, описав круг по улицам окраинного микрорайона, вернулся на стоянку. Возле джипа, угнанного Глебом час назад на другом конце города, уже стоял, сверкая тусклыми при дневном свете вспышками проблесковых маячков, приземистый милицейский «форд». Глеб выбрался из микроавтобуса, ежась, поставил торчком воротник куртки, закурил и, сунув руки в карманы, спокойно направился мимо милицейской машины к видневшейся неподалеку стоянке такси.
Глава 11
Прокрутив в памяти очередной отрезок цветной полноформатной киноленты под названием «Как я стал предателем» и убедившись, что сидеть с закрытыми глазами еще хуже, чем с открытыми, Глеб разлепил тяжелые после бессонной ночи веки. Автобус все так же неторопливо полз через заснеженный, по колено утонувший в сугробах сосновый лес. Сосны тут были высоченные, прямые, одна к одной — корабельные, и Глебу подумалось, как все-таки много в России по-настоящему красивых мест. Правители одной шестой части суши испокон веков поколение за поколением подгребали под себя все новые и новые земли, распространяя свое влияние за горизонты. Там, за горизонтами, в этом влиянии никто особенно не нуждался, но владетелям земли русской на это было начхать. Кто знает, что вышло бы из всего этого к началу двадцать первого века, останься у власти династия Романовых или хотя бы либеральное Временное правительство! Но история распорядилась иначе, и Глеб считал, что это справедливо: власти достоин лишь тот, кто в состоянии ее удержать.
Майор Якушев, сидевший через проход и на три ряда впереди Глеба, развлекался, разглядывая туристическую карту данной местности. Он шелестел страницами, фыркал, хрюкал, прыскал в кулак и вертел головой, как бы говоря: вот дают ребята! Зная особенности майорского менталитета и отдавая должное тонкости присущего ему чувства юмора, было нетрудно догадаться, что его так забавляет. Несомненно, причиной распиравшего его веселья были названия обозначенных на карте населенных пунктов, которые, насколько помнилось Глебу, и впрямь могли показаться смешными уроженцу центральных регионов страны. Суслонгер, Сернур, Еласы, Куяр и даже Шушер — чего тут только не было! И не поймешь, ей-богу, географические это названия или ругательные словечки из какого-то жаргона…
Минут сорок назад, когда они пересекли по мосту речку, называемую Юшут, Якушев обернулся к Глебу и негромко с оксфордским произношением сказал: «Ю, шут!», что в переводе с английского означало: «Стреляй!» или «Ты стреляешь». Вот уж, действительно, шут…
Свободолюбивый петух, с хозяйкой которого при посадке в автобус сцепился веселый майор, как-то ухитрился выпростать голову из-под тряпицы, которой была накрыта корзина, и теперь эта любопытная голова с роскошным красным гребнем на макушке, моргая круглым глазом, изучала обстановку. Хозяйка корзины мирно похрапывала, привалившись головой к оконному стеклу и не замечая, что ее пленник находится уже на полпути к свободе. Петух, впрочем, оказался то ли чрезвычайно осторожным, то ли не по-куриному сообразительным: он вовсе не спешил довершать начатое, понимая, по всей видимости, что ничего особенно увлекательного его в этом тряском самоходном курятнике не ожидает. Некоторое время Глеб наблюдал за ним с интересом и тайной надеждой на то, что узник плетеной тюрьмы все-таки отважится сбросить оковы рабства и устроит хорошенькое представление, но петух его разочаровал: он втянул голову под тряпку, как черепаха в панцирь, и, надо полагать, уснул по примеру своей хозяйки.
Майор Якушев наконец-то перестал демонстрировать свои столичные замашки, свернул карту, спрятал ее в сумку и, кажется, тоже задремал, свесив на грудь голову с торчащими из-под шапки сосульками бесцветных волос и алеющими, как стоп-сигналы в ночи, оттопыренными ушами. Автобус все полз сквозь серое, снежное утро,
