Валерий Горшков - Принц воров
Мерку с него снимал портной, обслуживающий весь рабочий штат дома на Невском. Чуть сгорбленный, шестидесятилетний еврей Ицхак Яковлевич оказался на удивление жизнерадостным человеком. Он даже мерку снимал с нового клиента на глазок, щуря второй. Цифры он диктовал своему подмастерью, едва успевающему заносить их в блокнот.
— Пиджак — пятидесятый, рост сто восемьдесят один…
— Сто восемьдесят, — поправил Корсак.
— Я умоляю вас не спо’гить со мной, молодой человек, — не глядя на клиента, Ицхак Яковлевич обошел его со спины, — я обшил в Пите’ге все светское население, и если бы ошибался на целый сантимет’г… г’укав шестьдесят девять… то мне не задумываясь били бы в мо’гду. Мо’гда же у меня, если вы п’гиглядитесь, т’гонута только заботой о детях, кото’гые учатся в Москве на экономистов, дай бог им здо’говья, в бед’гах девяносто восемь… Что же касается вашего г’оста, то, если вы будете и дальше г’аботать на убой, что я вижу из ку’гтки, в кото’гой вы вышли ко мне на подиум, вы ског’о совег’шенно пг’иблизитесь к земле. Во’готник сог’ок один. В соседней комнате Максим Иллаг’ионович сошьет вам ботинки, но только я пг’ошу, я умоляю вас не обманывать его и не утвег’ждать, что ваш номе’г — со’гок четвег’тый. Вам подойдет сог’ок тг’етий, и ни г’азмег’ом больше.
Паша, хохоча, вытолкнул ошеломленного Корсака из примерочной и повел на этаж к отцу.
Слава уже и не помнил, когда ел с таким аппетитом. Привыкший жить на консервах, желудок его ничуть не расстроился за эти две недели, но, когда Ярослав съел две котлеты и выпил два стакана компота, он дал сбой.
Вечером Корсаку, уже вымывшемуся в бане, имеющейся в доме на Невском, принесли готовую одежду. Он долго возился с узлом галстука, долго примерял костюм, когда же вышел из примерочной и взглянул на себя в зеркало, то мгновенно констатировал два очевидных факта. Он похож на лондонского денди — во-первых, и виски его совершенно седы — во-вторых.
— Что, тяжело пришлось? — пробормотал Шелестов-старший, сам с удивлением видя такие перемены.
— Бывало и похуже.
«Ерунда… — мысленно оценил его ответ полковник. — Не было тебе хуже».
Когда Ленинград снова оказался во власти вечернего разбоя, сопряженного со шквальным ветром и моросью, из ворот все того же дома на Невском выехали две машины. Они уже никуда не торопились, поэтому, давая возможность заехать во двор представительскому черному «Мерседесу», проехали через ворота лишь после того, как «Мерседес» въехал в подземный гараж здания.
Колонна взяла курс на Кресты. В первой машине сидели четверо из ведомства Шелестова. Во второй, помимо водителя, сам Шелестов, его сын Павел и Ярослав…
Из черного авто, мягко остановившегося под землей у лифта, ведущего в чрево ведомства военной разведки, выскочил солидного возраста мужчина — лет сорока, никак не меньше, в сером плаще, из-под воротника которого виднелся воротник белоснежной рубашки, затянутый безупречным узлом черного галстука. Обойдя машину, высокий мужчина открыл правую заднюю дверцу и распахнул ее на максимально возможное расстояние. Только так женщина, находившаяся в машине, смогла выйти сама и вынести на руках спящего малыша шестимесячного возраста. На женщине было мятое пальто, чулки с затяжками. Ее волосы, похоже, давно забыли о прическе.
Светлана Корнеева вышла из машины, оглянулась и безропотно последовала за мужчиной. Она была готова ко всему. Она видела, как бандиты убивают сотрудников НКВД, она видела, как бандитов убивают неизвестные. Она прожила в одной квартире с головорезами две недели. Есть еще что-то, что могло бы ее напугать?..
Да, есть. Информация о том, что ей уже никогда не придется увидеть своего мужа. Это было единственное, к чему Светлана Леонидовна Корнеева, урожденная Соммер, была не готова. И это было единственное, что тревожило ее, когда она шла с ребенком наверх…
Глава 20
Когда машина въезжала на территорию следственного изолятора, уже давно прозванного Крестами за характерное расположение своих корпусов, Шелестов заканчивал слушать историю сокровищ Дрезденской галереи. Он был ошеломлен ею, поскольку никак не предполагал, что та работа, которую Корсак выполнял под его руководством в Дрездене, может быть связана с деятельностью главаря банды Святого. В еще большее изумление его повергла информация о том, что некто Антонов, имя которого назвал, не выдержав жесткого допроса, командир комендантской роты, не кто иной, как сам Святой — Тадеуш Домбровский.
— Воистину мир тесен, — покачал головой Шелестов. — Так, значит, Червонец, в гости к которому мы едем, и есть новый владелец всех этих сокровищ.
— Да, — кивнул Ярослав. — И я уверен, что он не успел их реализовать. Не было у него на то времени, не было… Но клад Святого он перепрятал и, мне думается, отдавать его в добровольном порядке вряд ли когда соберется.
Старшина у ворот четко отдал честь, ибо ему было хорошо известно, что за птица сидит в «Мерседесе», не задержался со вскидыванием руки и лейтенант на входе.
В самом же изоляторе Шелестову пришлось расщедриться на жест с выниманием удостоверения, поскольку хорошо известно, что в Кресты, как и в другие подобные заведения, впускают не по знакомству, а по предъявлении соответствующих документов. Поздороваться же капитан за решеткой изолятора счел все-таки возможным.
— Тебя сейчас можно смело дезавуировать перед Полонским, — заверил Шелестов. — Это сократит нам время для допросов и потрошения бандита. Рано или поздно этого субчика придется отдавать в руки НКВД, и мне очень хочется, чтобы он оказался у них без единой капли своих воспоминаний.
На втором этаже главного корпуса Шелестову пришлось снова вынимать удостоверение, а заодно и бумаги, разрешающие вывод Червонца для допроса.
— Подготовьте нам кабинет, — попросил полковник «вертухая» на продоле. — И распорядитесь насчет чая. Два стакана и одна алюминиевая кружка.
Все правильно. Угощать опасного преступника чаем из стакана категорически нельзя. Дело даже не в том, что обидно видеть, как убийца и вор будет распивать чаи, держась за ручку подстаканника, а в том, что стакан в руках убийцы — это оружие для очередного убийства или самоубийства.
— Располагайся, — кивнул Шелестов на одинокий, прикрученный рядом со столом со стороны окна стул. — Я насиделся за эти дни до такой степени, что уже опасаюсь геморроя.
Слава послушно сел и опустил голову. Ему было интересно, как сложится эта встреча с преемником Святого. Изумление вора гарантировано, но не погорячился ли Шелестов, приведя Ярослава в изолятор? Уже зная повадки бандита, Слава мог с некоторой долей уверенности заявить о том, что Червонец мог сейчас глухо замкнуться. Проиграв в главном, он мог пытаться взять реванш и ничего не сказать сокровищах Дрезденской галереи. «Вышка» по статье «бандитизм» ему гарантирована без участия в разговоре прокурора, так стоит ли покидать этот мир, одаривая легавых информацией о том, где находятся произведения искусства, могущие после превращения их в наличные запросто стать бюджетом любого европейского государства? Тут одним грузовиком с надписью «Хлеб» не отделаешься. Придется подгонять колонну…
Шагов в коридоре слышно еще не было, и Корсак, вспомнив вдруг о чем-то, поднял голову.
— Что вам в последние дни снится, товарищ полковник?..
— Что ты сказал? — отвернувшись от окна, глядя в которое он о чем-то напряженно думал и курил, Шелестов нахмурил брови. — А-а, снится… — подумав, теперь уже без напряжения, он пожал плечами. — Знаешь, Слава, херь разнообразная. Сегодня вот видел, как ловлю рыбу, а рыба такая кошмарная на вид, что никак не могу взять ее в руки. Вчера деньги нашел. Признаюсь честно — нашел и не отдал. Наоборот, спрятал под куртку, побежал и упал. Деньги были бумажные, а когда рухнул, монеты покатились.
— А мне все эти дни снится одно и то же. Я вхожу в дом, в незнакомый дом, но я точно знаю, что живу в нем. Прохожу по коридору, открываю дверь в спальню, где жена и сын, а вместо комнаты — бездна. Там, где кончается порог, начинается бездна… Интересно, что снится Леньке?
— Леньке? Сыну? — Шелестов рассмеялся. — Ну, ему до твоих сновидений еще спать и спать! Мамка ему снится, папка. Бутылка молока и солнце, что он каждое утро видит во сне… Ведут, Слава.
Действительно, в коридоре послышались шаги, сопровождаемые окриками конвоира: «Стоять!.. лицом к стене!.. пошел!..»
Этот момент Ярослав запомнит надолго. Возможно, причиной был шок, случившийся с ним и который он не особенно старался скрыть, потому что от сокрытия оного ничего не зависело. Возможно, это выходило жуткое напряжение, не отпускавшее его все эти дни. Вряд ли сам Корсак мог объяснить, почему он так надолго замолчал и рассматривал лицо бандита так долго. Конечно, он не мучился от сомнений. Лицо арестанта было знакомо ему очень хорошо. Настолько, что вряд ли он когда-нибудь сумеет его забыть. Но та минута, что длилась целый час, привела душу Корсака в не меньшее смятение, чем известие о том, что Крюк вовсе не Крюк, а майор Весников.
