Олег Приходько - Личный убийца
— А если перед законом? — спросил Каменев.
— «Законы точно паутина, в которую попадает мелкая мошкара, но через которую прорываются шершни и осы». Джонатан Свифт, — процитировал Либерман.
— А осы — это, значит, вы?
— Не будем уточнять, «ху» есть «ху»! Всех уравнивает земля, лежать в ней рядышком тем, кто законы создает, и тем, кто их презирает.
— Я эту философию уже сто раз слышал, — утеревшись салфеткой, безразличным тоном сказал Каменев. — И философов таких за решетку посадил больше, чем вам лет, Герман Аркадьевич. Мне известно, что за вашими плечами три курса философского факультета, но производите лучше впечатление на своих подельников.
— Сажали вы мелкую мошкару, — невозмутимо парировал Либерман, — я, как вы сами изволили заметить, в паутину не попадаюсь. А вот вас система, которой вы служите верой и правдой, не жалует, да?
— Это почему же вы так решили?
— Да по запаху бензина и двухдневной щетине на лице, — засмеялся Либерман.
Двое его спутников подхихикнули, тот, со шра-мом, что до сих пор не проронил ни слова — в гольфе и легкой курточке из плащовки, — плеснул в стаканы дорогой водки.
— Вы очень наблюдательны, — кивнул Каменев. — Система, которую финансирует ваш отец, меня не жалует.
— Выпьете? — Качок задержал бутылку у его стакана.
— Нет.
— За живых! — провозгласил неизвестный в коже.
Трое стали жевать, а Каменеву жевать было нечего, поэтому он хотел уйти, но едва сделал движение, чтобы встать, Либерман положил на его предплечье холеную руку:
— Одну минуту, Сан Саныч… Только одну минуту. Прошу вас выслушать меня — для этого я и мои приятели находимся здесь, не скрою. Мы ждали вас в машине и увидели случайно, что вы заглянули сюда. Догадываюсь, какие чувства вы ко мне испытываете, но вынужден обратиться за помощью. Никакого криминала, — Либерман усмехнулся, — я не так глуп, чтобы класть вам в рот палец, рискуя потерять руку.
«Складно поешь», — думал Каменев, глядя на него с усмешкой.
— В деле, о котором пойдет речь, может помочь только классный «профи» вроде вас. Нештатная, так сказать, ситуация. Вот этот друг, — Либерман кивнул на человека со шрамом, — владелец скромной риэлторской фирмы. В пятницу семнадцатого апреля он имел неосторожность дать своему знакомому дискету с важной информацией. Важной для его конторы, разумеется: все клиенты, адреса, банк данных о квартирах в Москве и областных центрах России. Фамилия этого человека была Ариничев. В прошлом — физик-ядерщик, затем — несправедливо осужденный, живший два года на поселении в Красноярском крае и, наконец, по возвращении в Москву занявшийся социологическими исследованиями. Его интересовала так называемая маятниковая миграция, а конкретно — состояние интеллектуальной собственности государства в связи с политической нестабильностью. Он печатался в «Вопросах философии», специальном издании «Социология» и в газетах. Не очень популярный, но интересный исследователь, немного больной психически, поначалу слывший диссидентом, а после освобождения искавший конфликтов с нынешними властями. Ругал КГБ, которого уже нет, ругал Советскую власть, хотя ее тоже нет, но он словно не замечая этого, называл Думу Политбюро и утверждал, что все нынешние — перекрасившиеся вчерашние. Странный человек пятидесяти двух лет. Есть такое соображение, что дискета с обширным банком данных об обмене — в том числе зарубежном — понадобилась ему не столько для книги с рабочим названием «Утечка мозгов», сколько чтобы подобрать что-то подходящее для себя и уехать за границу. В понедельник он должен был вернуть дискету и не вернул: умер от третьего инфаркта накануне, то есть девятнадцатого апреля. Ехал или шел по Измайловскому бульвару, неподалеку от Театра мимики и жеста ему стало плохо, он присел на скамеечку и тихо умер. К нему подошла монашка, собиравшая пожертвования на храм, обнаружила, что человек мертв, бросилась за помощью, пока пришла дворничиха, пока приехали милиция да «Скорая» — портфель, который был у него на коленях, исчез. А так как дискеты в его карманах не оказалось — в описи вещей, составленной служителем морга, ее нет, — есть все основания думать, что она была в портфеле. Может быть, за этим стоит что-то иное, но мы большим не располагаем. Друг мой совсем отчаялся, милиция портфель ищет, но для них дискета — пустой звук, а для него — крушение. Фирма лопнет, клиенты предъявят иск, наконец, задавят конкуренты. Если данные о клиентах и адреса попадут к ним… Не мне вам рассказывать, что такое коммерческая тайна.
«И все-таки ты дурак, парень, — подумал Каменев. — К тому же совсем не умеешь пить. Эк тебя развезло!.. Это кто же отдаст дискету с секретной информацией психически больному человеку?.. Н-да, ребята, плохо вы все это продумали».
— Значит, я должен найти того, кто украл портфель, правильно понимаю? — спросил он, окатив троицу ироническим взглядом.
— Вместе с помощниками, которыми я обеспечу вас в любом количестве, — кивнул Либерман. — Только не портфель, а дискету. Либо — доказательство того, что дискета уничтожена вором как улика. Брошена в реку, переработана вместе с мусором.
«Чтобы согласиться на такое, нужно быть вчерашним выпускником Урюпинской школы милиции или не знать, кто ты такой есть, Либерман», — снова подумал Каменев.
— Поищите кого-нибудь другого, ребята.
— Почему?
Объяснять, «ху» тут есть «ху», пришлось бы слишком долго, к тому же с языка Старого Опера была готова сорваться отточенная в общении с подобными типами непарламентская фразеология, хранившаяся в его памяти в неимоверном количестве вариаций, как если бы в копилку размером с натуральную свинью бросали по копеечке.
— Потому что я дорого стою, — сказал он сквозь зубы.
Троица повеселела, в стаканы потекла водка «Финляндия», сработанная в подвалах Химкинского спиртзавода.
— Александр Александрович! — вступил в разговор владелец риэлторской фирмы (во что Каменев поверил так же, как в то, что он доживет до второго пришествия). — Сколько бы вы ни стоили, моя фирма дороже. Гера уже сказал: у меня появилась возможность стать членом международной ассоциации риэлторов.
«Если это они навели на мою квартиру, то ребята достаточно дальновидные: обчистили до постельного белья, вынудили продать машину, зная, что я без работы уже три месяца, а теперь, значит, предлагают заработать в неограниченном количестве», — рассудил Каменев.
— Назовите ваши условия, Сан Саныч, — намазав на хлеб крабовое масло, негромко сказал Либерман.
Старый Опер размял в пальцах «Приму», достал из кармана зажигалку, подаренную Столетником, и прикурил, стараясь направить невидимый глазу объектив микрофотоаппарата на человека со шрамом, хотя в то, что при таком освещении может что-нибудь получиться, не верил.
— Решили перебросить усилия с наркотиков на недвижимость? — тщетно пытаясь перехватить взгляд Либермана, спросил он.
Вопреки его ожиданию, тот не возмутился и оправдываться не стал:
— Вашей, между прочим, милостью. После того как мы с вами встретились у ворот Бутырки, папа поставил мне условие: в недвижимость он готов вложить деньги, а во все, что пахнет криминалом, — нет. Отец мой самых честных правил, к тому же нарисовал мне радужные перспективы.
Трое смотрели на Каменева. Он даже протрезвел от их взглядов.
— Ваши условия, Сан Саныч? — напомнил «риэлтор».
— Шестьдесят долларов в час, — вспомнив наставления Столетника перед отлетом в Париж, сказал Каменев и, подумав, добавил: — И девяносто девять центов — с доставкой по Москве.
Трое переглянулись и, облегченно вздохнув, заулыбались:
— Нет проблем! Снова потекла водка.
— Это не все. Не очень уверен в порядочности моих клиентов, — косанул Каменев на Либермана, — поэтому оговорим сразу: договор наш не может быть расторгнут по желанию одной из сторон.
— Что это значит? — спросил человек в кожанке. Он вынул сигарету, и Каменев не преминул воспользоваться случаем — щелкнул зажигалкой-аппаратом во второй раз.
— Это значит, что я буду искать дискету до тех пор, пока не найду.
— Нас это устраивает, — кивнул Либерман, потянувшись к стакану.
— И помощники ваши мне не нужны. Если понадобится, я привлеку своих.
Это предложение заставило клиентов задуматься.
— Нет, — твердо сказал Либерман. — Либо вы работаете с нашими людьми, либо один.
— Тогда один. Аванс за первые сутки. Отчет о работе и последующая оплата — через двадцать четыре часа. Текущие расходы — транспорт, оплата нужной информации — за ваш счет.
«А ведь ты уже сунул мне палец в рот, — почувствовал Каменев азарт легавого, — и я твоей ручкой по локоть не ограничусь — съем с потрохами!»
Человек со шрамом вынул из кармана пачку долларов, передал Каменеву под столом. Старый Опер пересчитывать не стал — в этой ситуации они могли кинуть разве что себя.
