Владимир Каменев - Фронтовые записки

ОТ АВТОРА

Кто знает, может быть, этот рассказ будет нужен людям, а не только мне одному...

На этих страницах описаны события четырёх месяцев — с декабря 1941 по апрель 1942 года, т.е. начало наступления Красной Армии.

Развёртываются события на небольшом участке Северо-Западного фронта: в Калининской области — в районе озера Селигер и в Новгородской области — западнее города Демянска. Полагаю, что написанное типично и для других участков фронта.

Отдельные подробные записи мне удавалось сделать во время передвижения к фронту, на коротких привалах, и они приведены мною без поправок.

Потом очень краткий дневник я вёл почти ежедневно, в перерывах между боями. Эти сжатые записи помогли мне теперь расширить их и восстановить пережитое.

Написанное ни на что не претендует, кроме совершенной правдивости повествования. Все имена и фамилии сохранены подлинными, равно и названия населённых пунктов, где происходили бои. 

ПРЕДИСЛОВИЕ 

С начала декабря 1941 года я был вызван в морской отдел Московского горвоенкомата, где состоял на учёте младшим лейтенантом запаса.

Замечу кратко, что после четырёхлетней военной службы во Владивостоке меня демобилизовали командиром взвода запаса и представили к аттестации лейтенантом. Аттестационный лист путешествовал по Наркомату обороны 1937-й и 1938-й годы, а в 1939 году стало известно, что он затерялся. Тогда я был направлен на переаттестацию в Севастополь. Курсы усовершенствования командного состава запаса при штабе Черноморского флота аттестовали меня старшим лейтенантом.

Это было в разгар войны с Финляндией. Стояла лютая зима, но в Севастополе светило яркое солнце, и под ногами таял мокрый снег.

Меня направили опять на Тихоокеанский флот: там служил я в сороковом году в звании старшего лейтенанта — помощником командира тяжёлой морской береговой батареи на железнодорожной установке.

С побережья Северной Кореи, из далекой бухты Посьета смотрел я в артиллерийский бинокль на горящее бирюзой Японское море.

Кончился 1940-й год — и я снова в Москве, на гражданской службе.

С начала войны райвоенкомат привлёк меня к руководству “Всевобучем”[1]. А когда наступил памятный для Москвы день 16 октября 1941 года, и в военкоматах личные дела в панике сжигались, я “помолодел”: согласно уцелевшим документам, из старшего превратился в младшего лейтенанта.

Таково краткое отступление, касающееся печальной и обидной истории присвоения мне офицерского звания.

Вместе со мною был призван на военную службу, также из запаса, лейтенант Георгий Певзнер, инженер, автор распространённого учебного пособия “Электрическое оборудование подвижного состава Московского метрополитена”. Этой книгой долгие годы пользовались работники тягового хозяйства метрополитена, по ней учились курсанты, овладевавшие профессией помощника и машиниста подземных электропоездов.

Утром одиннадцатого декабря Певзнер и я одновременно были приняты в горвоенкомате батальонным комиссаром Моцкиным, человеком без военной выправки, болезненного вида. Одет он был в чёрное морское хорошо подогнанное обмундирование. Осталось в памяти узкое, худое лицо Моцкина, маленькие неприятные глазки и множество вставных зубов. Вместе с Моцкиным принимал нас капитан — мой сослуживец по 12-й артиллерийской железнодорожной бригаде ТОФ[2] во Владивостоке. Случайная неожиданная встреча пробудила в памяти далёкие, залитые дальневосточным солнцем молодые годы.

Мы стояли и молча слушали патриотические реляции батальонного комиссара, расхаживавшего по кабинету и жестикулировавшего перед нами. Заканчивая выступление, он предложил нам подписать заявление о добровольном поступлении в артиллерийскую противотанковую часть.

— Моряки фронту не нужны, на море сейчас делать нечего, — убеждал он.

Был серый декабрьский полдень, когда двадцать второй номер трамвая, долго крутясь по Москве от Краснопресненской заставы до Каланчёвской площади, доставил нас домой из горвоенкомата, но уже без паспортов и без военных билетов: вместо них нам дали запечатанные конверты для вручения в Хамовнических казармах командиру Московского особого отряда моряков — МООМ, куда мы были направлены.

С небольшими чемоданчиками в руках шли мы по морозной, завьюженной Метростроевской улице. Мимо пробегали грохочущие трамваи, на которые и садиться не хотелось, как посмотришь на мохнатые от снега, схваченные морозом окна. Так дошли мы до большой площади. По правой стороне её тянулись высокий глухой забор и здания однообразно вымощена булыжником. Противоположная половина её, где стояли коновязи перед длинными зданиями конюшен, была

в хорошо утрамбованной земле, в этот день мёрзлой и местами покрытой снегом.

Здания казарм с расположенными напротив конюшнями и манежем составляли продуманный и красивый архитектурный ансамбль.

Трамвайная линия по Метростроевской улице доходила только до площади, а затем, обогнув старинную белую церковь “Споручница грешных”, уходила вправо.

В штабе МООМ, узнав, что мы средний командный состав — артиллеристы, не стали вскрывать наши конверты, сразу направив нас в штаб отдельного артдивизиона, входившего в отряд и помещавшегося здесь же, в казармах.

Начальник штаба дивизиона, белокурый лейтенант Колбасов, очень молодой, с приветливым чистым лицом и серыми задумчивыми глазами, вскрыл при нас конверты, в которых, кроме направлений, оказались сданные нами документы, и, прежде всего, послал нас обмундироваться.

“Он лицом и характером, должно быть, похож на молодого диакона из чеховской “Дуэли””, — подумал я, глядя на улыбку, не сходившую с лица молодого начальника штаба.

Что же необычного было в процедуре обмундирования? Вместо хромовых ботинок мы получили кирзовые сапоги и валенки, вместо фуражки — чёрную меховую ушанку. Дополнительно были выданы тёплое бельё, меховой жилет и рукавицы на меху. Всё было хорошего качества, что действовало ободряюще при мысли о том, что уже шестой месяц войны на исходе. Из знаков отличия была выдана только морская эмблема на шапку, так называемый “краб”, или “капуста”, и красная звёздочка к ней. Нарукавные нашивки — одна средняя золотая полоса — выданы не были.

— Все ходят тут без нашивок, — сказал старшина баталерщик, — на фронте тем более они не нужны.

Постельное бельё выдано не было — обещано, что будет на месте. В обратный путь из баталерки мы тронулись с нагруженными вещевыми мешками.