Рикошет - Василий Павлович Щепетнёв
Но нас же не в ополчение готовят? Нет, не в ополчение. Нас готовят убить Очень Влиятельное Лицо? Опять нет. Одно дело — воспылать к Очень Важному Лицу ненавистью. Другое — убить. Положим, люди здесь военные, но какие военные? Я частью знаю, часть догадываюсь. Двое летчики, один танкист, один артиллерист, один пограничник, один из ракетных войск стратегического назначения, остальные пехота. И пехота. Но и пехота сегодня всё больше издали стреляет, а уж летчикам, артиллеристам и танкистам нужны самолёты, гаубицы и танки. О ракетных войсках стратегического назначения и говорить нечего. На длинной дистанции ненависть только мешает. На длинной дистанции нужен трезвый ум и холодное сердце. К чему тогда эти уроки ненависти?
Я лежал, думал и чистил кровь и печень под патриотические стихи времен Великой войны, стихи, которые негромко читали женщины из репродукторов. Убей врага, убей, убей, убей.
Через час я покинул капсулу, следовало избавиться от скопившихся во мне препаратов. Сто граммов жира, именуемого порой в народе салом, дают почти тысячу больших калорий. Это немало. Можно наколоть кучу дров. Или потратить энергию на расчистку заболоченной местности. Я ещё недавно был именно такой заболоченной местностью.
Сделал дело — и вернулся. Я понимал, что стихи — пропаганда, но они свое дело делали. Капля за каплей ненависть к врагам наполняла душу. Вот так под дождем стоишь, понимаешь, что дождь — природное явление, а всё равно мокрый. А уж если ударит молния…
Ненависти к врагам я не страшился У меня этой ненависти и без стихов довольно. Тут главное понять, кто они, враги. Но поскольку излишества вредят всем, я заземлился и дал избытку ненависти уйти в планету. Не буквально, но почти. Представил, как ненависть перетекает по руке на стену капсулы, потом проникает в фундамент института (если мы, конечно, в институте), а уж оттуда — прямо в магматический океан.
Так я лежал два с половиной часа. Впитывал, избавлялся, опять впитывал и опять избавлялся. Аппаратуры для наблюдения в капсулах я не видел, но это не означало, что их не было. Электроника атлантидов здесь куда изощренней, чем у нас. Потому я предавался размышлениям и копил энергию впрок: переводил жир в глюкаген. Для человека глюкаген — что для пистолета патроны. Расстрелял — замени. И если у обыкновенного человека, не чуждого физической работы, глюкагеновый магазин рассчитан на пять патронов, у тренированного на десять, то эндобиолог может и две дюжины зарядить. Вот я и заряжал, раздумывая, куда исчез прошлый запас. Похоже, даже в бессознательном состоянии организм сопротивлялся, разрушая фундамент муляжной личности.
Стихи заменила бодрая песня о Туле, кующей оружие, и мои товарищи по испытанию стали просыпаться и покидать ячейки. Пора и мне.
Нас повели на прогулку. Опять строем. В институтский дворик — теперь я видел, что это институт. Дворик внутренний, не слишком большой, и не слишком маленький. Будь нас человек пятьдесят, было бы тесно, но нас много меньше. Есть где разгуляться.
Разгуливались мы под командой физкультурного инструктора. Бегали, прыгали, приседали, играли в волейбол — не через сетку, а в кружок. Однорукие и одноногие скакали и играли как могли. Не отлынивали. Ничего особенного, комплекс упражнений для выздоравливающих после легких ранений. Я старался не выделяться, оставаться третьим. Но инструктор оказался докой, после занятий подозвал меня:
— Давай, покажи, на что способен, — и без перехода инструктор провел атакующий прием. Я с трудом, но его пропустил.
— Не ждал, — сказал я, поднимаясь с земли.
— Ничего, для дилетанта неплохо, — ободрил инструктор. — Теперь нападай!
— Всерьез, или как?
— Всерьез, всерь…
Я провел атакующую серию.
— Неплохо, неплохо, — сказал инструктор. — Так и будешь лежать?
— Отчего ж не полежать? Трава мягкая, — сказа я, но опять поднялся.
— До мастера тебе далеко, а на первый разряд натаскать тебя можно.
— Может, и можно, да зачем? — я стоял перед инструктором вольно, отряхивался от сора, которого в траве оказалось преизрядно. — В бойцовском клубе выступать, на разогреве? Так это для молодых.
— Ты себя в старики записал? Не рано?
— Не в старики, Просто махаловом много не заработаешь, если ты не чемпион. Из меня чемпион — как из жабы сокол. А в массовке — пустое. Я метлой больше заработаю. И больничных нынче нет.
— Правильно мыслишь, — инструктор хлопнул меня по плечу.
Я не дрогнул, хотя рука у инструктора не из легких. Крепкая рука.
Наша команда ещё побродила по дворику, без цели, просто отдыхая. Курить не курили — нечего, да и спичек ни у кого не было. И команду на возвращение встретили почти с облегчением.
У входа в палату (пусть будет палата) меня перехватила пожилая женщина в белом халате.
— Хованцев? Тебе к доктору надо.
Я посмотрел на лейтенанта. Тот едва заметно кивнул: надо, значит, надо.
Женщина шла впереди, нисколько меня не опасаясь, я за ней.
Поднялись на этаж, прошли коридором, завернули за угол, все близко. Кивнула на кабинет, а сама пошла дальше.
Дверь, как дверь.
Я вошел.
— Хованцев? — за столом сидела Анжелика Юрьевна Попова. Лика. Жена капитана Брончина. То есть моя.
21
Коттедж, где они находились, был не самым богатым в посёлке, но и не самым бедным. Средним. Учитывая, что шестинулёвые миллионеры здесь не жили, а жили только семинулёвые и даже несколько восьминулёвых, посёлок в нищете не гнил, средний коттедж радовал и размерами, и архитектурой, и видами из окон. Никаких тебе помоек, никаких праздношатающихся, не говоря уж о нищих, никакого битого стекла и собачьих, а то и человечьих следов жизнедеятельности на дорожках и газонах.
Семен смотрел в окно. Небо голубое, трава зелёная, вода в бассейне блестит, чего ещё желать на каникулах?
Николай сервировал стол. Ничего особенного, простой завтрак а ля рюс. Гурьевская каша. Пошехонский сыр. Вологодское масло. Кубанские помидоры. Нижинские огурцы. В Париже огурцы совсем другие.
Настя от каши отказалась, ограничилась кусочком сыра, вороне радость, волчице на зубок. А Николай с Семеном не стеснялись.
Коттедж прослушивался, это они знали наверное. Все коттеджи поселка прослушивались, а местами и просматривались. Хотя и уши, и глаза были простенькими, видно, покупали по дешёвке, не забывая себя. Половина жучков не действовала. Умерли. Нет, если будут деньги, поставят новые, но пока нужды в том не видели. Да и с деньгами
