Сергей Самаров - Просчитать невозможно
Погони не слышно. Должно быть, «краповые» не решились на спуск, ожидая выстрелов снизу. Снять человека, спускающегося по веревке, проще простого, если умеешь хотя бы курок нажимать. Правда, Абдул не думал отстреливаться, чтобы не выдавать своего местоположения. Да и ответная стрельба, даже если учесть густоту ельника, могла бы его достать. Шальная пуля не спрашивает, куда ей лететь. Она просто летит, и все. И не сворачивает перед преградами, будь то камень или человеческое тело…
Уснуть бы. Уснуть бы. Уснуть… Надо уснуть. Сон всегда лечит…
Абдул закрывает глаза.
И, кажется, что совсем не спал, кажется, что открывает их сразу. И понимает, отчего открывает. Он просто замерз. Только что был не замерзшим, а тут сразу замерз? Эмир смотрит на часы. В последний раз он смотрел на них, когда забрался в схрон и закрыл выход камнем. Оказывается, он два часа проспал.
Сейчас, после сна, и нога, и, особенно, рука, болят несравненно сильнее. Сначала он ощупывает руку. Похоже, что перелом лучевой кости в запястье. Сильно ударился, когда скользил по склону. Потом ногу осматривает. Колено, похоже, просто ушиблено. Хуже, если разрыв мениска, но это ощупью не определить. Разрыв мениска требует операции. Если ее не сделать, болеть будет долго и доставит много неприятностей. Но о какой операции может сейчас идти речь? В другое время можно было бы выехать в Грузию или в Азербайджан и там подлечиться. Сейчас не до того, сейчас Абдул обязан только о деле думать.
А дело, в первую очередь, заключается в том, чтобы найти этого мальчишку Беслана и как следует допросить.
* * *Беслан встречается с рассветом на последнем высоком перевале своего пути, на высшей точке, на которую подняла его тропа, чтобы показать, как из-за дальних гор высовывается, ярко сияя золотом, солнечный диск. Здесь, на перевале, снег совсем стаял, и давно. И потому почва под ногами жесткая и прочная. Беслан останавливается, не в состоянии с места двинуться – такая красота жизни перед ним открывается. Жизни без войны, без страха смерти и необходимости в кого-то стрелять, чтобы самому остаться в живых. И совсем не важными становятся все человеческие слова, когда существует восход солнца. Совсем-совсем не важными… Совсем не важной становится национальность – чечен или русский, еврей или араб. Есть восход солнца, и это – все… Ни о чем больше знать не хочется, ни о чем думать не хочется.
Есть жизнь! И это – главное. Уйдут люди, а жизнь останется. Даже без людей…
Так и стоял бы здесь до конца дней своих, смотрел на солнце. А солнце поднимается быстро. Вот уже половину диска выкатило. Вот уже только маленькая полоска под горой застряла. Вот уже и полностью оно взошло. Так бы и стоял. Так бы и смотрел…
Однако скоро солнце станет из золотистого белесым. А к вечеру за другие горы спрячется, чтобы утром с противоположной стороны показаться земному миру. Так всегда было, и так будет. Это и есть жизнь без суеты, жизнь без ожидания неизвестного, без страхов и отчаяния, без поисков пути на завтра. Это вечная жизнь…
Но есть и жизнь повседневная. Которая больше всего и заботит человека. Есть жизнь. Но есть при этом и смерть, – подсказывает внутренний голос, заставляющий не забывать о дне сегодняшнем. Есть и смерть. И смерть забрала у Беслана отца. И надо спешить, чтобы проводить отца в последний путь. Надо спешить, потому что предстоит преодолеть не самый сложный, однако продолжительный участок.
* * *Отдых мучителен, потому что невозможно выпрямится и даже просто разогнуть ноги. Только измучаешься от такого отдыха. К тому же в схороне просто холодно. И эмир Абдул решает рискнуть и отправиться в путь. Он так и не услышал преследователей. Если бы они отправились по его стопам, то он услышал бы их обязательно. Хотя бы друг с другом в густом ельнике они переговариваться должны, чтобы не растеряться, и не разбрестись по разным сторонам…
Абдул снова прислушивается. К сожалению, пока не поднимешь большой плоский камень, ничего не увидишь, что снаружи делается. Схорон не планировался для использования в качестве наблюдательного пункта. Но слух для воина тоже много значит. И сейчас он сообщает, что вокруг никого постороннего нет. Абдул подставляет плечо, чтобы не нагружать сломанную руку, и отодвигает камень. Звук раздается громкий – камень о камень скрежещет. Все-таки надо было не отодвигать, а приподнимать камень. Снова приходится долго слушать – не идет ли кто на звук. Но опять никакой внешней реакции на свои действия эмир Абдул не слышит. Тогда он продолжает работу. Через две секунды выход свободен.
Наверху, на перевалах, уже, должно быть, светло. В ельнике же по-прежнему стоит вязкий тяжелый мрак. Свет луны уже не пробивается сквозь еловые лапы. И приходится посветить себе фонариком, чтобы выбрать из запасов оружия автомат и гранаты. Но этот свет не виден со стороны, потому что луч смотрит вниз, да и сам фонарик ниже уровня земли опущен.
Вооружившись, Абдул чувствует себя увереннее. Он хорошо знает, какая сила перетекает из оружия в руку человека, это оружие взявшего.
Камень на место. Склад оружия сгодится на будущее. Не ему, так кому-то другому. Об этом схороне знали моджахеды трех джамаатов. Теперь уже только двух. Потому что у Абдула джамаата больше нет. Из всех только двое осталось, а останется только один. И этим одним будет Абдул – это он знает твердо.
Абдул понимает, что может вообразить себе мальчишка Беслан. Он посчитает себя «кровником» своего эмира. То есть он уже не будет считать Абдула своим эмиром. И пусть. Это не имеет значения. Сестра, конечно, попадет в трудное положение. Но и это значения не имеет. Есть дела, в которых никакие родственные отношения не могут иметь значения…
Идти через ельник в такое время суток трудно. Рискуешь без глаз остаться, нарвавшись лицом на острый торчащий сук. Но сразу выходить на опушку, традиционно не такую густую, как самая середина, Абдул не решается. И, только отшагав несколько километров, он оценивает в памяти местность и сворачивает резко вправо. Теперь предстоит короткий, но очень крутой подъем до тропы. Опять придется работать сломанной рукой. Однако дальше путь будет ровнее. Надо только на перевал подняться. Там, за перевалом, его уже ждет солнце и более-менее ровная дорога до села.
Во время подъема Абдул однажды оборачивается и видит вдалеке два зеленых глаза. Но глаза сразу же гаснут. Что это? Ночное животное или кто-то наблюдает за ним в бинокль с прибором ночного видения? «Краповые» опять вышли на след? Едва ли… Если бы они вышли, то смотрели бы не в бинокль, а в прицел ночного видения, и уже подстрелили бы его…
Эмир Абдул продолжает подъем, но через некоторое время замечает еще два глаза в другом месте. Скорее всего ночные животные.
* * *Беслан очень спешит. Теперь уже и усталость чувствуется основательно. И в сон клонит прямо на ходу. Он не видит себя со стороны и думает, что спешит, ему кажется, что он быстро преодолевает поворот за поворотом, а в действительности ноги едва-едва переставляются, словно к каждой из них подвешено по каменному валуну, что окружают теперь тропу с двух сторон.
В таком состоянии он выходит на дорогу, которая когда-то называлась асфальтированной, но давно уже асфальт можно найти, только основательно поработав киркой. Теперь он совсем рядом с домом, последние пару километров пройти…
К родному селу, осевшему у подножия горы, Беслан подходит в середине дня, понимая уже, что опоздал на похороны, но надеясь неизвестно на что. Сначала минует две полуразвалившиеся каменные башни, оставшиеся со старины и местами разобранные на строительство заборов. Из таких слоистых камней, из которых башни строили, сейчас только заборы и делают. Потом минует некогда существовавшую милицейскую будку, уже лет десять назад разваленную выстрелом из гранатомета, и выходит на улицу. Он идет, кивками отвечая на приветствия односельчан, не понимая даже, что делает. Не отвечает на вопросы. Идет к дому.
Мать, закрывшая усталое морщинистое лицо черным платком, встречает его во дворе. И долго смотрит в лицо сына, не понимая, что с ним произошло, потом молча подхватывает под бок и ведет к двери.
– Я опоздал? – спрашивает Беслан, сам заранее зная ответ.
– Опоздал, сынок… Отца похоронили вчера…
– Значит, его хоронили, когда Абдул хотел меня убить… В то самое время…
– Абдул хотел тебя убить? – переспрашивает мать.
Он не отвечает, садится на старый диван и откидывается на спинку. Глаза закрываются сами собой. И нет сил, чтобы бороться со сном и усталостью.
– Абдул хотел тебя убить? – переспрашивает мать серьезно.
Он вытаскивает из кармана пачку с долларами и кладет в руку матери.
– Это тебе… На хозяйство… Я сам убью Абдула… Он предатель и мой «кровник»…
– Он сын брата моего отца… – слабо возражает мать, даже не взглянув на деньги. – И твой дядя… Ты чего-то не понял… Не может такого быть…
