Сергей Самаров - Просчитать невозможно
– Ты предлагаешь? – интересуется Басаргин.
– Я пока ничего не предлагаю. – Дым Дымыч забрасывает ногу на ногу. – Я пока рассуждаю. Халил Мадаев отправил жену в Норвегию. У него квартира свободная. С дядей он виделся только в детстве, как он сам мне сказал. У нас уже некоторое время хорошо работала «чеченская связка» – Зураб и Ангел. С тех пор Ангел, кстати, существенно улучшил свои познания в чеченском языке. И вполне может стать на какое-то время Мусой Раздоевым. Я не знаю, насколько может стать необходимой такая подмена, но в любом случае – это контроль за деятельностью эмира. Причем контроль самый непосредственный и тесный.
– А что, – соглашается Ангел, – мне такой расклад по душе. Правда, Раздоев лет на пятнадцать-двадцать помоложе меня будет. Однако и он, я думаю, не слишком хорошо знает эмира Абдула. Надо поговорить с Мусой по душам.
– Опасно, – не соглашается Басаргин. – Настоящие Халил и Муса сотрудничали с Камаловым. Наверняка не однажды появлялись в фирме у последнего. Их там могут знать. А что, если после смерти Камалова там остался кто-то, кто будет контактировать с эмиром Абдулом? Опасно. Я против.
– Не более опасно, чем подстава Сохно, – не соглашается с командиром Тобако. – Просто нам будет необходимо все детали проработать в мелочах. Кого следует подозревать, того необходимо будет изолировать. ФСБ всегда найдет удачный повод для таких мероприятий. Это будет даже лучше. Если у эмира не окажется соответствующих помощников под рукой, он обязан будет использовать племянника и его друга.
Басаргин начал свою традиционную прогулку по кабинету. Все интерполовцы хорошо знают привычку своего командира. Когда он что-то соображает, ему необходимо ходить. И ждут решения молча, не нарушая ход мыслей Александра.
– Что ж, – говорит он, наконец, – пожалуй, проработать вариант стоит, но это тоже следует согласовывать с Астаховым…
– Естественно, – утверждает Дым Дымыч. – Только следует утрясти еще один вопрос. Эмир Абдул наверняка поинтересуется судьбой двух порций по пятьсот тысяч баксов, перечисленных на счета племянника и его товарища. Что следует ответить эмиру?
– Получили, – предполагает Пулат, – пришли домой к Камалову, как тот и просил, там узнали, что Камалов вечером убит. Сидели в растерянности. Через пару дней пожаловал Биржевик Забар с Немым Палачом. Потребовал деньги. Не знали – надо ли отдавать. Но отдали, поскольку тот передал привет от дяди Абдула. Но до сих пор сидят в сомнении и страхе. Вдруг отдавать не следовало? Все просто.
– Да, чем проще, тем лучше, – соглашается Тобако. – Это приемлемый вариант. А что стало с самим Биржевиком – известно только аллаху…
Басаргин смотрит на часы.
– Генерал еще не приехал к себе… Андрей, ты догонишь его?
Тобако улыбается и поднимается. Он-то знает, что сможет приехать на Лубянку даже раньше генерала.
3
Ночная тропа в горах, при чистом небе, да еще при легком морозце – ничуть не хуже тропы дневной. Звезды низко висят, луна широко светит, словно белесый светящийся туман вокруг себя распускает по небу. Все прекрасно видно. Не ступишь туда, куда ступать нельзя, не свалишься под уклон на ровном месте, как могло бы быть при пасмурной погоде и сопутствующей ей почти непроглядной темноте. Это Беслан хорошо знает – всю жизнь в горах провел и воюет с самого детства. Ночью тропа прочная. И даже в это время года, когда днем постоянно подтаивает, когда снег сползает со склонов целыми весомыми пластами, угрожая редким путникам.
Однако Беслан о трудностях дороги не думает, принимая все это за естественное и привычное состояние. Он идет и идет без остановки. Идет так быстро, как может. Только подошвы ног начинают слегка гореть, а скоро, знает он, будут пламенем полыхать. Так всегда бывает, когда долго идешь. О сне он не думает. Он уже решил, что не будет останавливаться на отдых и на сон, и решение это само собой сонливость разгоняет, хотя легкий туман заполняет голову, мешая мыслить быстро. Это и неудивительно. Перед этим был суточный марш без сна. Правда, не в таком темпе, который он сам себе предложил, но с грузом мин и взрывчатки, который нести пришлось всем поочередно. Ночью же джамаат и пришел в пещеры… Впрочем, в пещерах – что день что ночь, разницы никакой. Потом неудобный короткий ночлег. А дальше все так завертелось, что до сих пор разобраться в происшедшем трудно, если вообще возможно разобраться…
Впрочем, с поведением эмира Абдула Беслан уже разобрался. Там все стало понятно. Точно так же можно разобраться и с остальным. Хотя он и не старается специально понять каждого участника недавнего действия, мысли сами собой приходят.
Беслан чувствует благодарность к тому подполковнику спецназа, что отпустил его. Непонятно, почему отпустил. Может, потому, что сам же и спас… Когда один человек спасает другого, он невольно и дальше продолжает о нем заботиться. Так бы, наверное, и сам Беслан продолжал. А может, просто этот спецназовец по характеру человек сердобольный. Он ведь не сразу решил отпустить пленника. Только после того как Беслан про смерть отца рассказал. А потом и денег дал. Когда Беслан сказал, что ему предстоит заботиться о матери и сестрах, поскольку он остался в семье единственным мужчиной. У Беслана никогда еще не было в руках такой крупной суммы. Он вообще больше тысячи долларов в руках не держал. И тысяча всегда казалась громадной величиной, на которую можно долго жить. А сколько же можно жить на десять тысяч?
Беслан на ходу лезет в карман и ощупывает пачку денег. Пачка на месте. Можно сказать, душу греет, дает надежду на какие-то изменения в судьбе. Но какие могут быть изменения, если Беслан дал слово через две недели прийти в прокуратуру. Он обязательно слово сдержит. И хорошо бы успеть за это время встретиться с эмиром Абдулом. Но, в любом случае, встретится или не встретится, Беслан в прокуратуру заявится…
А подполковник? А остальные деньги?…
Конечно, Беслан не ребенок. Он понимает, что подполковник дал ему десять тысяч долларов за то, чтобы он молчал. Молчать – это значит, никто не должен знать, что деньги были в этой пещере. В том числе и в той самой прокуратуре. Наверное, у русских своих принципы. В той же ситуации эмир Абдул хотел Беслана застрелить, чтобы он молчал. Русский подполковник за такое же молчание дал денег… Как бы поступил второй русский спецназовец, тот, что был не в форменной одежде и больше на боевика походил, сказать трудно. Но он тоже злым не показался. Хотя и добрым не представился. Он о деньгах знает. И они с подполковником всю сумму поделят – это понятно… Но какое до этого дело Беслану? Он на чужое никогда не зарился. Не его это деньги, и не должна его волновать их судьба. Пусть она эмира Абдула волнует.
* * *Схорон, конечно, просторен, но он копался специально как склад оружия и боеприпасов, а вовсе не для того, чтобы здесь прятался человек. Эмир Абдул сначала радуется, что в подступившей темноте он так быстро нашел это убежище. И пытается устроиться поудобнее. Но как здесь устроишься поудобнее, когда нет возможности ноги выпрямить, а разбитое колено в согнутом состоянии ноет не переставая? Рука ноет еще сильнее, стоит только пошевелить ею…
Но Абдул опытный человек в деле приспособляемости. Он все-таки находит позу, позволяющую наиболее, насколько это возможно, расслабиться, и таким образом дает телу отдохнуть. Знает, что расслабление сейчас непременно поможет. Хорошо бы ноги вытянуть. Но если это невозможно, значит, невозможно, и не тот человек Абдул Мадаев, чтобы расстраиваться из-за того, что невозможно.
Он сейчас даже свои травмы не осматривает. Не ранения, а именно травмы, которые получил, сорвавшись со склона, когда старался спрятаться от неизвестно откуда взявшихся «краповых» беретов. Тогда он спрятался, но, оказалось, что ненадолго. «Краповые», похоже, шли за снайпером. Но почему-то не брали его, хотя возможность такую наверняка имели… Может быть, так и думали, что Абдул сам за ним пойдет, и хотели взять Абдула? Ладно. С этим будет время разобраться. Будет время разобраться и с тем, как Беслан освободился. Его же захватили спецназовцы. Просто так они никого не выпустят…
Потом, когда отдохнет, у него будет время подумать обо всем. И травмы свои тоже потом осмотрит. Сейчас он только расслабляется и слушает ночной ельник. Ветерок шумит среди деревьев, колышет иглы, и они поют, издавая характерный звук, совсем не такой, какой бывает в лесу хвойном или смешанном. В чистом долинном ельнике при ветре всегда стоит тихий поющий звон. Выше, на склоне горы, ветер был заметно слабее. Здесь же, в долине, создается эффект аэродинамической трубы. Зимой это особенно неприятно, но сейчас уже не зима, хотя ночной морозец все же чувствуется.
Погони не слышно. Должно быть, «краповые» не решились на спуск, ожидая выстрелов снизу. Снять человека, спускающегося по веревке, проще простого, если умеешь хотя бы курок нажимать. Правда, Абдул не думал отстреливаться, чтобы не выдавать своего местоположения. Да и ответная стрельба, даже если учесть густоту ельника, могла бы его достать. Шальная пуля не спрашивает, куда ей лететь. Она просто летит, и все. И не сворачивает перед преградами, будь то камень или человеческое тело…
