Партизаны. Цирк - Алистер Маклин
— Спорю, вы не смогли бы повторить это еще раз, — восхищенно сказал Петерсен. — Я имею в виду все эти возвышенные слова. Что же, мне ясна ваша позиция, — встав из-за стола, он подошел к печи, возле которой сидела Зарина, и присел на корточки около девушки. — Не подумайте, что тема разговора переменилась. Мы будем говорить о том же. Как вам понравилась утренняя беседа тет-а-тет с полковником Михайловичем?
— Тет-а-тет? Я не говорила с полковником наедине. Мы с Михаэлем доложили о своем прибытии. Вы же сами предложили нам отложить рапорт на утро. Или забыли?
— Я ничего не забыл. Однако мне кажется, что у вас с полковником состоялась беседа. Стены имеют уши — истина избитая, но верная.
Зарина быстро взглянула на брата, затем перевела взгляд на Петерсена.
— Не знаю, о чем вы говорите.
— У некоторых стен есть и глаза.
— Хватит издеваться над сестрой! — закричал Михаэль.
— Издеваться? Задать элементарный вопрос означает, по-вашему, издевательство? Тогда, быть может, вы мне ответите, Михаэль? Вы ведь тоже там были и знаете, о чем идет речь. Самое смешное, что и я это знаю.
— Мне нечего вам рассказывать! Нечего! Совершенно нечего!
— Вы скверный актер. Переигрываете.
— Достаточно, Петерсен, — Михаэль тяжело и часто дышал. — Довольно издеваться надо мной и моей сестрой! — он вскочил на ноги. — Если вы думаете, что я намерен терпеть…
— Вы не намерены терпеть, Михаэль, — Джордже, подойдя сзади к юноше, опустил свои огромные ладони ему на плечи. — Вы намерены сесть. Если не успокоитесь, я свяжу вас и заткну рот кляпом.
— Боже мой! — возмущенно вскричал Харрисон. — Джордже, вы слишком много на себя берете! Петер, учитывая ситуацию, в которой мы все находимся…
— А если вы, мистер Харрисон, не утихомиритесь, — проговорил толстяк, — с вами будет проделано то же самое.
— Со мной?! — завопил англичанин. — С офицером?! Капитаном британской армии?! Джакомо, вы же британский подданный! Я призываю вас…
— Ваш призыв отклоняется, — сказал Джакомо. — Я не стану оскорблять честь офицера, говоря вам «заткнитесь». Майор пытается выяснить кое-что. Вы можете быть недовольны его политическими убеждениями, однако в состоянии взять себя в руки. И вы, Зарина. Думаю, вы оба ведете себя неумно.
— Боже мой, Боже… — пробормотал Харрисон и затих.
— Спасибо, Джакомо, — поблагодарил Петерсен и обратился к девушке. — Зарина, вы же не считаете, что я хочу как-то обидеть вас — это было бы глупо. Я не стану, да и не смогу поступить подобным образом. И все же, вы говорили с Михайловичем один на один.
— Да. Вас устраивает?
— Ну, наконец-то. Прошу прощения, если я спрашивал об этом с излишней настойчивостью. Теперь разрешите уточнить: о чем вы говорили? Обо мне?
— Нет… То есть, да… Помимо всего прочего…
— «Помимо всего прочего», — передразнил Петерсен. — Что же такое «все прочее»?
— Всякие другие вещи.
— Неправда. Вы говорили с Михайловичем только обо мне и, возможно, немного о полковнике Лунце. Помните: «у стен есть глаза и уши». Наверное, вы забыли, что говорили, продавая меня Михайловичу? Сколько серебреников вы получили за это?
— Я ничего не получала, — лицо Зарины покрылось красными пятнами, — и не предавала вас. Не предавала! Я не говорила о вас ничего плохого!
— Подумать только, какой-то паршивый клочок бумаги. Надеюсь, вы получили свои тридцать Серебреников, — Петерсен достал из кармана сложенный вчетверо лист и развернул его. — Узнаете? Зарина тупо уставилась на бумагу, затем уперлась локтями в колени и закрыла руками лицо.
— Господи, что происходит? — глухо прошептала она. — Я знала, что вы — плохой, противный человек, но не предавала вас. Я просто отдала полковнику эту бумагу.
— Знаю, — неожиданно промолвил Петерсен. Он мягко коснулся плеча девушки. — В отличие от вас я понимаю, что происходит. И понимал, надо признаться, давно. Простите, но мне пришлось так поступить. Почему вы не сказали сразу, что беседовали с полковником обо мне? Забыли, о чем я говорил вчера утром?
— О чем же? — Зарина оторвала ладони от лица и взглянула на Петерсена. В глазах ее стояли слезы.
— Я сказал: вы слишком привлекательны и кристально честны для того, чтобы поступать непорядочно. Всего существовало три экземпляра приказа генерала фон Лера. Первый я отдал Михайловичу в запечатанном конверте. Это, — Петерсен потряс бумажным листком, — я раздобыл после отъезда из Рима. И только что вы сообщили мне о третьей копии, которую получили в Риме от полковника Лунца и вручили сегодня утром нашему командиру.
— Да, в сообразительности вам не откажешь, — Зарина вытерла слезы. Взгляд ее стал яростным.
— Во всяком случае я чуть сообразительнее вас, — весело отозвался Петерсен. — Лунц, наверное, решил, что я могу работать на два фронта и подменю инструкции. Но я же не сделал этого. Сообщение, переданное мной Михайловичу, было точным? Сравнив мой текст с вашим, он убедился в этом? Удивительно, что Лунц доверил такой девушке столь ответственное поручение. Окажись я предателем или шпионом, вам бы этого не простили. Хотя бы поэтому не надо смотреть на меня с таким бешенством. Вы, конечно же, осознавали, что, подмени я инструкции, Михайлович немедленно меня бы казнил?
Краска отхлынула от лица Зарины. Она прикоснулась ладонью к губам.
— Разумеется, вам и в голову не пришло такое. Вы не способны не только на двойную игру, но даже подумать о подобном. Вы не способны пред ставить последствия, которые ожидают проигравшего. Как же такая умная девушка… Ладно, не обращайте внимания. Пусть о подобных вещах думают те, кто на них способен. …Почему вы пошли на это, Зарина?
Вопрос был задан неожиданно, и девушка растерялась. Беззащитно взглянув на Петерсена, она спросила:
— В чем теперь вы хотите меня обвинить?
— Ни в чем, дорогая. Клянусь, ни в чем. Я только хотел узнать, почему вы согласились на подпольную сделку с полковником Лунцем, вопреки своей натуре. Но я уже понял почему. Это был для вас единственный шанс попасть в Югославию. Вы отказываетесь от предложения полковника — он отказывается помочь вам в переправе. Вот я сам и ответил на свой же вопрос. …Вина, Джордже, вина! Этот разговор вызвал у меня жуткую жажду.
— У тех, кто его слушал, думаю, жажда не меньше…
Петерсен поднял наполненный вновь стакан и повернулся к Харрисону.
— За ваше здоровье, Джимми. За здоровье британского офицера. И джентльмена.
— Да, да, конечно, — стиснув стакан, Харри-сон с усилием вылез из кресла. Вид у него был смущенный. — Конечно. Ваше здоровье,
