Черный перекресток - Сергей Иванович Зверев
– Вот и я говорю…
Лютик прислушался, но так ничего и не услышал.
– Ладно, двигаемся дальше, – сказал он.
Они без препятствий подошли к самому краю кальдеры и направили коптер посмотреть, что творится в лагере. В лагере все было так же, как и в прошлый раз, – большая часть боевиков спали, а меньшая – их охраняли.
– Вот ведь люди! У них склад с оружием спалили, а они и в ус не дуют, – то ли посетовал, то ли восхитился Юра Белохаткин.
– Вот это меня и настораживает, – заметил Ковригин. – Или тут кроется какой-то подвох для самих суданцев, или какая-то военная хитрость, организованная для нас американцами.
– Думаешь, что Танцор решил устроить нам ловушку? – Калина впервые за все время, которое они пребывали в Африке, произнес вслух имя, а вернее, позывной человека, из-за которого, собственно, они и согласились на эту авантюру.
– Не исключено. Придется нам с тобой обойти базу и попробовать поискать тропу, ведущую в верхний лагерь. Надо определиться с направлением и координатами для высадки десанта, – после некоторого обдумывания ответил Ковригин. – Бичо, ты остаешься тут и будешь нас вести. А заодно присматривать за передвижениями охранников на базе.
– Идите, командир, я на посту. – Белозубая улыбка Арсена Жвании блеснула в темноте.
Лютик и Калина, чуть пригнувшись, стали обходить базу повстанцев с западной стороны, и, только очутившись выше на несколько метров, направились на восток.
По предположению Ковригина, если люди из лагеря Танцора периодически спускались к базе за продуктами или за новостями, то они обязательно должны были оставить хоть какой-то намек на тропу или какой-то другой след. Не явный след, потому что какие в горах могут быть следы от ног, а хотя бы намек, в какую сторону нужно будет высаживать вторую группу десанта. Это могли быть стертые подошвой ботинок камни, обломленная веточка на чахлом кустарнике, нечаянно оброненный мусор. В общем – что угодно, что могло бы указать на даже мимолетное присутствие человека. В темноте такие приметы не очень-то различишь, но потому-то русский спецназ и считается лучшим в мире, что даже ночью умеет находить самые неприметные следы.
После часа поисков Калина нашел смятый фантик от мятной конфеты, оброненный кем-то или из боевиков, или…
«Мальчик», – вспомнил вдруг Ковригин рассказ Коренкова.
Описывая со слов агентов суданской разведки историю захвата заложников, полковник из ЧВК рассказал, что с боевиками был мальчик лет тринадцати или двенадцати. И он, скорее всего, уехал с американцами, потому что после похищения из самолета египетского советника этого мальчика больше в аэропорту Хартума не видели.
Попросив Бичо по переговорному устройству зафиксировать координаты того места, где был найден фантик, Ковригин и Белохаткин направились обратно.
Уже на месте они на карте отметили координаты мест высадки обеих десантных групп и решили передохнуть. Пока они отсутствовали, Бичо нашел небольшую расселину в камнях, и спецназовцы, спрятавшись в ней, стали дожидаться утра.
– До пяти часов, – зевнул Калина, подсвечивая свои наручные часы фонариком, – я подежурю. Кто меня потом сменит?
– Я…
– Я сменю, – не дав сказать Жвании ни слова, прервал грузина Ковригин. – Бичо, ты нам со своим острым орлиным взглядом будешь нужен перед боем, поэтому тебе лучше хорошо выспаться.
Они с Арсеном легли, и уже через пять минут Бичо стал тихо похрапывать, а Ковригин маялся бессонницей и разными мыслями еще больше часу. Но наконец и он забылся тяжелым сном со сновидениями. Ему приснилась его жена – Марина. В общем-то, ничего странного в том, что она ему приснилась, не было. Марину Лютик любил. И любил до сих пор той удивленно-горячечной любовью, которая пришла к нему еще тогда – двадцать с лишним лет назад. Марина в то время была интерном и проходила практику в военном госпитале, к которому был прикреплен Ковригин. Она была хрупкой, тоненькой и казалась Александру такой беззащитной, что он, уже повидавший и смерть, и многие опасности спецназовец, решил стать для нее надежной опорой и защитой.
Поженились они через три месяца после знакомства. Ухаживать за девушкой долго и красиво у Ковригина не было ни времени, ни умения. Поспешный брак не стал разочарованием ни для молодой женщины, ни для самого Александра. Марина оказалась хрупкой только на вид. В то время, пока мужа носило по странам и весям, где он отстаивал интересы Родины, все тяготы материнства легли на ее плечи. Детей пришлось поднимать ей практически в одиночку. Но она ни разу не пожалела о своем решении выйти замуж за командира отряда специального назначения, и Ковригин был благодарен ей за это. Жили они дружно и мирно, не конфликтовали и не ругались за столько-то лет, можно сказать, ни разу. Ни разу до самого последнего случая…
Обычно Марина снилась Ковригину в особых случаях – или перед серьезным боем, или в связи с каким-то важным, волнительным для Александра событием в жизни – рождением детей, новым назначением или повышением в звании, уходом на пенсию. И снилась она ему всегда разная, вернее, в разном настроении – улыбчивая, задумчивая, грустная, строгая… Но никогда не снилась сердитой или злой. Никогда до сегодняшней ночи.
Ковригину приснился их последний, перед его отъездом Москву, разговор.
В тот день, после ухода Петренко и ребят, после их неожиданной утренней попойки на кухне у Ковригина, Марина оставшуюся половину дня ходила молчаливой. Александру казалось, что он понимал ее состояние, и он старался как можно меньше попадаться ей на глаза. Да ему и самому все-таки было не по себе, что он так неожиданно даже для себя согласился ехать в Судан. Тогда он практически целый день провел на улице, занимаясь своей обычной рутинной работой – лошадьми, конными выездками, чисткой конюшен, хозяйственными делами. Он не спешил бежать собирать свой рюкзак, понимая, что таким образом может обидеть Марину, показать ей, как он хочет поскорее уехать из дому. А ведь он где-то в глубине души всегда именно этого и хотел – вернуться в привычную для него обстановку, где много опасностей, трудностей и адреналина. Оказывается, он скучал по всему этому, будучи на пенсии. Просто не хотел сам себе в том признаваться, но – тосковал.
– Ты никуда не поедешь, – сказала она ему тогда таким категоричным и твердым тоном, что он даже не понял поначалу, о чем она говорит.
Было далеко за полночь, дети разошлись по своим комнатам, а Марина отправилась принимать душ. Пока она мылась, Ковригин решил собрать рюкзак. Многого ему и не нужно было, самое необходимое он получит, прибыв на место. Теперь
