Подвал. В плену - Нойбауэр Николь
Старый телевизор с трубкой зашипел и потом все же включился. На третьем канале шло ток-шоу. Какой-то знаменитый артист, которого Вехтер не знал, рассказывал истории из своей жизни. Хорошо, когда тебе есть что рассказывать! Комиссар переключал дальше, пока не нашел на каком-то канале футбольный матч. Он отрезал кусок колбасы и надкусил лепешку. Раньше он жил так, как другие. Но у всех разные пути.
Теперь у других своя жизнь, а у него – копченая колбаса. Отопление шумело, но теплее не становилось, просто не могло стать теплее. Вехтер отодвинул непрочитанный разворот «Зюддойче цайтунг»: глаза горели от усталости. В памяти вдруг без предупреждения всплыло лицо мальчика, которого они сегодня вытащили из подвала. Следовало бы за ним присматривать. Но никто за ним не смотрел.
Сколько же ему лет? Тринадцать? Четырнадцать? Примерно такого же возраста, как… Вот и другие воспоминания возникли, как непрошеные гости, но комиссар включил телевизор погромче и отказался обращать на них внимание. Это был мысленный хлам, и он убрал его туда, где ему и надлежало быть. В третью комнату.
Глава 2
День 2. Рыхлый снег
«Почему у меня больше ничего не болит?» – спрашивал себя Оливер. Без боли он чувствовал себя невесомым. Боль по крайней мере давала понять, что он все еще на этом свете. Она была настоящей. Оливер уже давно не был уверен в том, что настоящее, а что нет. Мальчик осторожно выпрямил руки и ноги так, чтобы не вызвать адского приступа боли, и ничего не ощутил. Он повернул голову – и комната закачалась. Правая рука торчала из шины, пальцы онемели, в них покалывало, когда Оливер пытался ими пошевелить. Прозрачная жидкость сочилась по трубке капельницы через иглу в тыльной стороне его ладони. Это все на самом деле или..?
Ночью ему снились сны: будто он лежит голый на носилках, а какой-то человек в белом халате ощупывает его, фотографирует его тело и что-то говорит в диктофон.
«Только не проводите вскрытие! Я еще живой!» – хотел закричать Оливер, но со стороны можно было заметить лишь дрожь его век. И вдруг словно молния ударила прямо перед лицом: он осознал, что это не сон.
Оливер не представлял, как попал сюда. Никто еще не успел распилить ему череп, на нем было нечто похожее на ночную рубашку, в палате было светло и тепло. Только паника осталась где-то внутри. Она лежала на его ребрах, как свинцовый шар, и исчезала медленно. Старые и новые обрывки воспоминаний выплывали из глубины и сначала казались забытым сном. Чья-то рука схватила его за волосы и дернула. Шаги за спиной, кровь, сочащаяся по половицам. Все на миг стало холодной, почти осязаемой реальностью, а после обрывки исчезли. Оливер вновь не мог понять, что произошло на самом деле. В этом он не был уверен.
– Не спрашивать, не отвечать, не думать, только существовать, тело в питательном растворе, – говорил ему Аспид. Забавно, что Аспид сейчас взял на себя мыслительный процесс. Должно быть наоборот, Оливеру нужно думать, а Аспиду – трепыхаться, дрожать, прятаться.
– Притаись, – шептал Аспид. – Иначе они вернутся, эти воспоминания, и тогда ты этого не переживешь, просто не выдержишь теперь.
Ханнес выскочил из «лендровера» и оказался по колено в снегу.
– Вот дерьмо!
Холод снежных сугробов, которые он сгреб в сторону, пробирался в его «мартинсы». Ханнес попробовал стряхнуть налипший снег, но это уже не помогало. Он посмотрел на наручные часы и попытался разглядеть стрелки в свете фонаря, но увидел лишь блики на стекле. Потом он достал мобильный. Беспощадные шесть часов тридцать две минуты утра. Хлопья таяли на экране, и Ханнес вытер телефон о куртку, но от этого лучше не стало. Времени, чтобы переодеться, совсем не осталось. Теперь придется целый час ехать в город в мокрых джинсах. И все равно он опоздает. Каждый раз при плохой погоде повторялось одно и то же. Ему стоило остаться вчера в участке, поработать в своем кабинете и лечь спать на туристическом коврике, вместо того чтобы в шесть часов утра, сжимая в окоченевших руках лопату, пробиваться через сугробы к машине. И пусть теперь Йонна останется одна. Она все равно была одна. Йонна и дети спали, когда он приехал домой, и они все еще спали, когда Ханнес встал. По крайней мере ему удалось принять душ. Он мылся целых полчаса, пока ванна не превратилась в наполненную паром сауну. Но запах крови все еще преследовал его, забивал все остальное, даже у эспрессо был металлический привкус. Теперь кофе сражался в желудке с желудочными соками. Стоило бы позавтракать. Но как он будет есть, когда перед глазами все время всплывает торчащий обрезок артерии? Он как-то спросил Вехтера, когда на все это перестаешь обращать внимание? Коллега взглянул на него с каменным лицом и ответил:
– Когда придет время и ты уйдешь из комиссариата на другую работу.
Радужные перспективы. Ханнес непременно хотел попасть в одиннадцатый отдел, и Вехтер протащил его туда, даже вопреки возражениям начальника уголовной полиции Целлера. С того дня Ханнес старался не разочаровывать Вехтера.
Несколько взмахов лопатой – и машина свободна. Хотя бы коридор от гаража к дороге был расчищен. Слева и справа в свете фар блестели полуметровые сугробы. Сегодня вечером въезд опять заметет. Возможно, Ханнесу удастся выехать, но вернуться он уже не сможет.
– Ничего себе, это, оказывается, ты, пап. Доброе утро.
Ханнес не услышал, как дверь дома распахнулась. В освещенном прямоугольнике двери стояла Лили, кутаясь в халатик, который подолом подметал пол.
– Что ты делаешь на улице? Иди в кровать, ты разбудишь малышей!
Она оперлась на дверной косяк.
– Я просто хотела взглянуть, кто это так шумит.
– Теперь ты знаешь. Закрывай-ка дверь, она именно для этого в доме предусмотрена. Так тепло лучше сохраняется. – Он дал пинка лопате, но лопата победила.
– О да, твой священный дом, – произнесла Лили так язвительно, как это умеют только подростки.
– Если тебе на самом деле интересно, то мой священный дом принадлежит банку.
И земля принадлежит банку. И машина принадлежит банку. Да и его задница принадлежит банку. И лучше не вспоминать об этом, иначе начинает кружиться голова.
– Я вот пытаюсь отправиться на работу, как и все остальные. А ты в это время должна готовиться к школе, поэтому не задирайся.
После рождественских праздников Лили так ни разу и не появилась в школе. С тех пор они ждали, что мать Лили заберет ее обратно. Или по крайней мере ответит на звонки.
– Пожалуйста, возьми ее к себе хотя бы на праздники, – попросила Аня по телефону. – Мне нужно уехать на несколько дней без Лили.
И больше она не брала трубку. Лили была теперь словно матрос, потерпевший кораблекрушение.
– Не можешь дождаться, пока я уберусь отсюда, да? – Лили плотнее закуталась в халат, из-под которого показались ее босые ноги. – Не бойся, я здесь не останусь. Я ведь не хочу ходить в одну из ваших дерьмовых деревенских школ. И что мне здесь делать? Груши околачивать? Я хочу домой.
– Лили, мне нужно… – Ханнес снова взглянул на циферблат. Шесть часов тридцать семь минут. Зря он туда посмотрел.
– Поняла уже. Я тебе мешаю и должна убираться вон.
– Лили…
– Мама скоро заберет меня, тогда я перестану путаться под ногами у вашей классной, биологически правильной супер-семейки. Она заберет меня. Скоро. Я уверена.
В двери щелкнул замок. За окном на втором этаже заревела Лотта. Ханнес забрался на водительское сиденье и несколько секунд провел в полной тишине, наедине с растаявшими снежинками, влага которых просачивалась сквозь джинсы. Белые точки плясали на лобовом стекле. Он почти поверил, что видит звезды, но с черного неба все валил и валил снег.
В воздухе поднимался пар. Затхлый запах мокрых пуховиков, кофе и зубной пасты витал в комнате для совещаний – все это не могло заставить забыть о недостатке сна. Кто-то открыл окно, но его тут же пришлось закрыть после волны протестов и возмущения. При минус пятнадцать это было уже не проветривание – просто борьба за жизнь. Зашуршали бумажные пакеты для выпечки, а в соседней комнате преклонного возраста кофе-машина издала звук тр-р-р-х. Этот звук каждый день наполнял Вехтера благоговейным спокойствием. Он удивлялся тому, что после четырех часов сна чувствует себя весьма бодро. Для него бессонные ночи были тяжким испытанием. На следующий день он готов был биться головой о стену. Ханнес же, напротив, мог свободно обходиться без сна трое суток, а уж после начинал нести всякую околесицу и часто засыпал прямо за рабочим столом. Куда же он, черт побери, подевался? Здесь слишком много людей. Обычно Вехтер сидел со своей основной командой обособленно, большие совещания возглавляла начальница комиссии по расследованию убийств. Не в первый раз Вехтер пожелал, чтобы она оказалась тут. Специальная комиссия на Принцрегентенштрассе должна была заседать без него. Если им повезет, дело распутают уже на этих выходных.
