Александр Золотько - Зубы Дракона
Странно все как-то получается, но как получается, так пусть и идет. А Светлана – девушка очень больших способностей. Очень.
Шатов схватил парня за руки и быстро потащил его в поле. Время идет. Еще очнется, чего доброго. Начнет орать, лучше, все-таки, оттащить его подальше. Ночью все звуки слышны далеко.
Шатов оглянулся на клуб.
Ладно, сойдет.
Теперь извлечь из брюк пострадавшего ремень и связать ему ноги за спиной. Хорошо. Теперь шнурки из кроссовок. Фирменных, кстати, кроссовок. Делаем нечто вроде удавочки и надеваем красавцу на шею.
А теперь похлопаем сонного красавца по щекам.
Жорик застонал.
– Очнулся, – в полголоса спросил Шатов.
– Ты кто? – парень попытался крикнуть, но петля натянулась, и крик застрял в горле.
– Это я – помнишь?
– Кто? – прохрипел Жорик.
– Мы с тобой не так давно познакомились. Вспоминай, – сказал Шатов. – Я тебе и твоему приятелю еще очень не понравился.
Жорик дернулся и засучил ногами.
– Вспомнил, – удовлетворенно сказал Шатов.
В темноте и с удавкой на шее, Жорик больше не был уверенным крутым парнем, с хорошо поставленным ударом ноги. У ног Шатова валялся испуганный мальчишка, пытающийся вжаться в землю, чтобы хоть как-то удалиться от страшного голоса.
– Вспомнил, – еще раз повторил Шатов.
– Ты чего? – выдавил мальчишка.
– Ничего, – ответил Шатов и пожалел, что Жорик не может видеть его лица.
Как Шатов не старался сдерживаться, но губы кривились, и отчего-то начала подергиваться уголок глаза. Дико раззуделся шрам.
– Поговорить с тобой решил, – тихонько сказал Шатов, сел в траву возле Жорика и похлопал того по щеке. – Сам знаешь, эти ночные, а, тем более, сельские клубы, очень располагают к теплым разговорам один на один. Ты с приятелем на днях со мной пообщался, я и подумал, что наше общение можно продолжить.
– Отпусти, – выдавил Жорик.
– Как только, так сразу, – пообещал Шатов.
– Что тебе от меня нужно?
– В общем – ничего. Общения. Нашему поколению так не хватает простого человеческого общения. Вот прислушайся – сверчки кричат. На звезды посмотри? Ты когда смотрел на звезды вот так, лежа на спине посреди степи?
Мальчишка завозился, то ли пытаясь отползти, то ли пробуя подняться.
– Ты не сучи ножками, – предупредил Шатов. – Я могу тебя сразу придушить, но, в принципе, предпочитаю поговорить с тобой. По душам. Ты готов поговорить со мной по душам?
– Пошел…
– А ты очень воспитанный мальчик, – похвалил Шатов. – И прошлый раз избегал нецензурщины, и сейчас. А это очень трудно – отказаться от крепких выражений в трудных условиях современной жизни. На твоем месте, я бы уже поминал ближних и дальних родственников собеседника.
Шатов говорил… Шатов пытался говорить спокойно, но голос дрожал. Как дрожала каждая клеточка тела. Вот тут, сейчас в полном распоряжении Шатова лежал убийца. Паренек, который на глазах у десятков своих сверстников медленно убивал ни в чем не повинную женщину.
Неторопливо двигается скальпель, капли крови сбегают к раю стола и тяжело падают в алые лужи на ослепительно белом полу. А в глазах женщины – боль и ужас.
– Я тебя сразу придушить хотел… – прошептал Шатов и вздрогнул, поняв, что действительно очень хотел убить этого мальчишку.
Придушить. Именно придушить – беспомощного, связанного, испуганного. Без внутреннего колебания или страха. Убить.
Правая рука Шатова как бы сама собой начала наматывать на кисть концы удавки. Медленно. Виток за витком.
– За что? – прохрипел Жорик.
– За что? – еще виток.
– Ты же сам на меня набросился… – голос мальчишки потерял всякое сходство с человеческим.
Так мог хрипеть продырявленный динамик, испытывающий боль.
Шатов открыл рот, чтобы ответить, но промолчал. Еще виток.
Тело на земле забилось, выгибаясь дугой, ноги отчаянно заколотились. Краем глаза Шатов заметил, как с правой ноги Жорика сорвался кроссовок и отлетел в сторону.
Шатов чуть отпустил шнурок.
Иногда люди истошно кричат. Семнадцатилетний мальчишка, снова получивший возможность вдохнуть, принялся истошно дышать.
– Продолжай, – сказал подрагивающим голосом Шатов.
– Ты… – мальчишка закашлялся.
– Говори – говори, – подбодрил Шатов.
– Ты набросился на меня, а потом на младших… И сломал одному руку. И мы вмешались…
– Вы – это кто?
– Я и Антон.
– Антон – это такой русый, с серыми глазами?
– Да.
– Тот, с которым вы убили женщину?
– Не убивал никто ни кого! – попытался выкрикнуть Жорик, но захрипел.
– И не резали женщину в операционной?
– Это был труп. Покойница это была! – простонал мальчишка.
Шатов помотал головой. Хрен вам, этого не может быть. Она была жива. Она была жива до тех пор, полка вы ее не убили.
– Я правду говорю, – простонал Жорик. – Правду. Мы проводили вскрытие, когда вы… когда вы разбили стекло и спрыгнули вниз.
– Чушь, – тихо сказал Шатов, наклоняясь к самому лицу мальчишки.
– Правда. Она была мертвая. Мертвая…
Рука Шатова напряглась.
Тело снова забилось, и Шатову понадобилось приложить все силы, чтобы заставить руку немного ослабить петлю.
Он врет. Понятное дело – он врет. Ему сказали то, что он должен… Его научили врать. Научили. Шатов точно это знает. Мальчишку заставили выучить эту ложь, чтобы Шатов поверил в свое безумие.
– Я не мог бить детей… – прошептал Шатов на ухо Жорику. – Не мог.
– Вы били. Вы именно били.
– Нет.
– Да!
От мальчишки пахло потом, немного алкоголем и мятной жвачкой. Страхом от мальчишки не пахло.
Странно. Почему он врет? И почему он не боится? Почему он пытается убедить Шатова… Заставить Шатова поверить в собственное безумие.
Шатов посмотрел вверх, на звездное небо. Почему?
Все казалось таким простым – прижать одного из убийц и заставить внятно все рассказать. А потом принять решение. Вот он, один из убийц. Валяется, скорчившись, на земле, хрипит, когда шнурок врезается в горло, чуть не плачет, но при этом продолжает врать.
Или он все-таки не врет?
Чушь. Ерунда. Он врет. Они все врут. Они сговорились, чтобы…
Сговорились. Сговорились. Сговорились. Они все пытаются отомстить за Дракона. Все они. Даже Светлана послана ими.
Еще зимой Хорунжий предупредил Шатова, что за ним придут, что смерть Дракона не остановит эту эпидемию, что те, кто стоял за Драконом, кто помогал ему организовывать сафари на людей. Кто приказывал ему – они придут к Шатову, что отомстить или предложить занять место Дракона.
И они явились. Они привели Шатова сюда, чтобы… Чтобы что? Чтобы свести его с ума?
– Что же ты врешь? – спросил Шатов с отчаянием в голосе. – Что же ты не хочешь говорить правду? Я же тебя сейчас убью…
– Я правду говорю. Правду. Вы…
– Я, – медленно сказал Шатов.
Очень медленно.
– Вы больны. Мне потом объяснили, что вы больны, что пережили очень сильное потрясение… И…
– Я пережил потрясение, – Шатову вдруг стало смешно, и он засмеялся. – Я потрясение пережил, а ты – не сможешь. Здорово, да?
– Не нужно, – попросил Жорик. – Я вас очень прошу – не нужно?
– Что ненужно?
– Убивать не нужно. Вы просто успокойтесь. Когда вы волнуетесь, то теряете над собой контроль. Успокойтесь… – произнесено это просительным тоном, но с интонациями добрыми и даже жалостливыми. – Успокойтесь…
– А я спокоен… – Шатов перестал смеяться, хотя спазмы все еще мешали говорить. – Я совершенно спокоен. Говоришь, я напал на тебя?
– Да. Мы как раз начали вскрытие…
– А потом я начал бить детей…
– А потом набросились на детей. Одного…
– Это я уже от тебя слышал, – Шатов отвернулся от Жорика и посмотрел в сторону села.
Прямые улицы были обозначены огнями фонарей, но в домах не было видно ни одного освещенного окна. Спит Петровское. Или Главное… Только в клубе все еще веселятся сироты из детского дома. Сироты в фирменной одежде, занимающиеся на досуге стриптизом, обожающие побаловаться крепким коктейлем. Типичные дети с исковерканными судьбами.
Он слишком долго здесь возится. Светлана уже наверняка заждалась его в комнатке для инвентаря. Не исключено, что под дверью уже выстроилась целая очередь парочек, желающих уединиться.
Нужно просто подняться с земли, отряхнуться и идти в клуб. Оставить здесь лежать семнадцатилетнего пацана связанным до утра. Мальчишку, виноватого лишь в том, что взрослому дяде Шатову нужно лечиться, что сошел Шатов с ума.
Нужно встать, отряхнуться и признать, что ты безумен. Что ты действительно теряешь память, что ты бросился избивать детей. Десятилетних детей.
