Александр Бушков - Бешеная
– Иди к братьям и сестрам, – сказал Мастер. – И если кто-то выдумает к тебе приставать, смело отвечай, что отныне ты – Невеста Луны…
«Ну, спасибочки, – подумала Даша, неловкими движениями собирая разбросанную одежду. – Сей почетный титул означает, что на шабаше ты, друг ситный, намерен меня долго и вдумчиво трахать. Наслышаны-с. Там поглядим…»
Вернувшись к «братьям и сестрам», чтоб им сдохнуть, она едва не раскашлялась – дым там стоял вовсе уж коромыслом, за столом уже никого не было. Бомонд, успев погасить половину свечей, энергично обжимался – в самых неожиданных сочетаниях. Светик на сей раз оказалась в объятиях Карамельникова – но Фарафонтова, блаженно дремавшего в уголке, это уже ничуть не волновало, и несовершеннолетняя дива в расстегнутом сверху донизу платьице во второй раз за сегодняшний вечер была увлечена в кухню. Паленый обнаружился в самом дальнем углу, в обнимку с пухленьким красавчиком Дугиным, тоже трудившимся в «Листке» чем-то вроде политического обозревателя (если можно назвать политическим обозрением поток ругани в адрес тех, кто ему не нравился или не разделял его ориентации).
Остальные тоже развлекались, кто как умел, – одна Хрумкина, оставшись без пары, печально и потерянно крутила в руке бутылку фарафонтовского «Абсолюта», где на донышке еще оставалось со стакан. Даша, застегиваясь на ходу, деликатно отобрала у нее сосуд, принюхалась – вроде бы нормальный алкоголь, без добавок, – и глотнула от души. Хрумкина враз оживилась:
– Дашенька…
Не без мстительного злорадства Даша сказала:
– Оставь в покое Невесту Луны, Катенька…
– Опять… – тяжко вздохнула та, и по щекам у нее потекли слезы горькой обиды.
Глава двенадцатая
«Сатанинская гавань»
Неизвестно, что там за сложные (а то и наоборот – примитивные) процессы сработали в голове, но сегодня Даша, сидя рядом с сержантом Федей в служебном «Москвиче», то и дело внимательно вглядывалась в калейдоскоп предвыборных плакатов, испятнавших все мало-мальски подходящие места – вплоть до фонарных столбов и коммерческих киосков. Диковатые взгляды и раскосмаченные бороденки прежних лет канули в прошлое – как-то незаметно отсеялись и сгинули в полной безвестности горластые демократы, в качестве козырей заявлявшие свой лютейший антикоммунизм, родственные связи с «врагами народа» и многократные ходки в психушку. Нынешний кандидат попер сплошь респектабельный – галстуки, аккуратные прически, вальяжные и чуточку обеспокоенные судьбой России физиономии. Однако по неистребимой привычке чуть ли не все они категорически и клятвенно обещали кто Луну с неба, кто индексацию ваучеров и принародный дележ Алмазного фонда посреди Красной площади. Правда, отошла в небытие и былая предвыборная традиция – мини-вандализм. Фанаты соперничающих кандидатов больше не украшали особо ненавистные им хари ни свастиками, ни могендовидами, даже ободрать афишку с ликом политической вражины электорат как-то ленился…
…Вчерашнее расставание с поклонниками Князя Тьмы прошло вполне мирно. Сначала Даша после интеллигентной беседы с Мастером собиралась посидеть подольше, благо с провозглашением ее Невестой Луны отношение окружающих стало невероятно почтительным, и с руками никто не лез – но вскоре в горнице со спиритическим столом начался свальный группешник, в придачу к травке появились и таблетки, разгорелось крайне неэстетическое обнажение души и тела. Даша плюнула, объявила громогласно, что отбывает догнаться, и покинула салон, в чем ей никто не препятствовал (Мастер из своего персонального логова так и не появился, занявшись, как мимоходом подслушала Даша, лирическими забавами со смотрительницей магического костерка).
Вот с Мастером-то и обстояло туманнее всего. Обе оперативные машины старательно продежурили чуть ли не до утра и прилежно зафиксировали, как расползалась после полуночи большая часть «чертовых кукол», как их в сердцах окрестила Даша. Однако Мастера опознать не могли, поскольку в лицо его никто не знал. Он мог быть любым из четырех вполне приличных на вид мужчин, отъехавших от дома на машинах, и одиннадцати, покинувших тот же подъезд пешком. Навешивать им «хвост» по недостатку людей и машин не смогли, конечно. Четверых автовладельцев наутро быстренько установили – но любой из них с равным успехом мог оказаться как Мастером, так и совершенно посторонним индивидуумом. А поскольку Мастер, строго говоря, ни в чем пока не обвинялся и мог подозреваться лишь в соучастии в похищении собаки гражданина Гупало, Дашино начальство к массированной отработке всех пятнадцати незнакомцев, имевших несчастье угодить под колпак, отнеслось отрицательно – даже с учетом конкретных исторических реалий, то бишь трех убийств. И Даша (что с ней редко случалось) правоту начальства признавала на сто один процент. Гораздо проще было, как предложил Воловиков, дождаться их «лунного фестиваля» и обрушить на головы парочку «суровых участковых», нагрянувших по жалобе соседей. На фестивале наверняка не обойдется без предосудительных забав, если выбрать момент попикантнее, на дачке (а Хрумкина определенно намекала, что чествовать приход полнолуния будут на даче) обнаружится и травка, и несовершеннолетняя Светик в том положении, что у прадедов именовалось «интересным» – а это уже откроет неплохие возможности для маневра и прессовки…
Поднимаясь по лестнице, Даша даже не старалась придать лицу грустную озабоченность – чуяла, что и так не похожа на веселушку. Сообщать родителям подробности убийства их единственной дочки и неизбежно выложить при этом, как юная дочушка зарабатывала карманные деньги, – занятие невеселое, сколько бы ты ни повидал «жизни наоборот»…
Она нажала кнопку звонка, вздохнув про себя и гадая, обойдется ли без истерик.
Дверь открыл высокий светловолосый парень, лет на несколько ее младше. Даша, на миг растерявшись, подняла брови:
– Простите, а Шохины…
– Так это вы из милиции? Риткины родители так и не приехали пока. Говорят, они на две недели махнули в Австрию, адреса не оставили, и где их там искать, никто не знает. Вот если бы вы послали запрос в Вену…
– Все равно похоронили уже… – вздохнула Даша (и подумала, что австрийцы вряд ли после такого запроса поднимут полицию страны в боевую готовность). – Слушайте, а кто же мне звонил? Мне передали, Шохин…
– Я и звонил. Проходите. Я ж тоже Шохин. Племянник Степана Ильича. Из Томска.
– Сын брата? Судя по тому, что вы именно Шохин?
– Ага. Младшего брата. Вам документы показать? Нам прислали телеграмму, какой-то Петрищев из Союза художников. Родители выбраться не смогли, я сам на похороны не успел… – он стал озираться. – Где-то сумка…
– Да ладно, – махнула рукой Даша. – Квартира была на пульте, если вневедомственная охрана ее для вас с сигнализации сняла, значит, все ваши бумаги сто раз осмотрели… Я и есть капитан Шевчук.
– Игорь, – он протянул руку. – Куда бы нам… Давайте на кухню, а у меня кофе вот-вот вскипит…
Нельзя было сказать, что он «раздавлен горем», как обожали выражаться авторы дореволюционных сентиментальных романов, – что, впрочем, понятно, всего лишь двоюродный брат, да еще живший в другом городе… Но и не искрился весельем, конечно. Кофе и точно, вскипел через минуту. Даша сняла шапку и присела к столу посреди роскошной кухни – пожалуй, так даже лучше, не респектабельные, убитые горем мама и папа, а иногородний кузен…
Разлив по чашкам кофе, Игорь уселся напротив:
– Слушайте, а мне-то рассказать подробно можете? Или я считаюсь недостаточно близким родственником?
– Нет тут никаких секретов, – сказала Даша. – Вот только я, уж простите, рассчитывала на родителей, хотела порасспросить… А вы-то, видимо, с ней виделись раз в год?
– Если не реже. Батя переехал в Томск, когда мне шел пятый, а Ритки и в проекте не было. Да все равно ведь – родня. Симпатичная росла пацанка. Только с ветерочком в голове, такое мое впечатление. Училась прекрасно, готовилась поступать – а все равно с ветерочком… Или это в мои старые годы так кажется, или профессиональный рефлекс…
– А вы, простите, как на хлеб зарабатываете?
– «Ахерон». Частное сыскное и охранное. Служил в десанте, потом поступил было на иняз, предки дожали, да через год как-то вынесло на эту контору… Ничего, прижился. Заведение приличное.
– Ну, как ни цинично звучит, это и лучше, – сказала Даша. – Изнаночки навидались…
Она рассказала все основное, кратенько, без особых красот. О заведении, где Риточка подрабатывала, не умолчала, но про фаршированную пудреницу, само собой, не проболталась, она и родителям не стала бы рассказывать.
Кузен слушал, набычившись. Когда понял, что Даша закончила, закурил, помолчал, глядя на стену, выложенную пестрыми кафельными плитками в колерах хохломских ложек. Спросил угрюмо:
