Волевой порог - Александр Александрович Тамоников
Неожиданно появился сержант Котин. Он появился без снаряжения, только с автоматом в руках, обвязанный страховкой. Боец бежал, перепрыгивая с камня на камень и вытирая на ходу рукавом пот со лба. Добежав до командира, сержант с удовлетворением посмотрел на раненого диверсанта и доложил:
— Шестеро там, товарищ старший лейтенант, к сожалению. Сопротивлялись дико. Всех шестерых положили там. А вам, смотрю, повезло?
— Не везение, а умение, — недовольно ответил командир. — Что еще там?
— В их рюкзаках расфасовано килограммов пятнадцать или двадцать тротиловых шашек. Двое из местных. Судя по обличью и бородам, горцы. Четверо европейского вида. Пока не понять, русские или немцы. Снаряжение немецкого производства, оружие тоже. И шашки немецкие. Видать, тут где-то у них схрон был заложен еще при фрицах. Документов при себе нет.
— Хорошо. Ребята как?
— Все целы. Игошину только пуля вдоль ребер прошла, кожу чуть зацепила. Крови почти нет, все нормально. Работать может без ограничений. Оружие и взрывчатку ребята спускают на веревках. Тела сложили, описали, как выглядят.
— Хорошо, заканчивайте и займитесь этими, — кивнул на трупы старший лейтенант, а потом снова присел возле пленного. — Ну, ситуацию оценил, Мартин? Обдумал свое поведение? Пистолет с одним патроном, чтобы застрелиться, я тебе не оставлю. И нож тоже. Ты, наверное, знаешь, каково это, когда люди уходят, а ты лежишь один среди холодных камней, и нога не работает. И спасения не будет.
— Что вы хотите узнать? — тихо спросил раненый.
— Сколько вас было, сколько еще человек сейчас в горах?
— Больше никого. Нам Нурбий приказал спуститься и обойти вас. Не получилось. Не знал он, что со стороны Герхожана спуск удобнее. Только там наверху семеро должно быть. Трое местных было, балкар.
— Кто-то ушел, — пробормотал Игнатьев, потом стиснул локоть пленного. — Как этот Нурбий выглядит, откуда он, фамилия его как?
— Фамилии не знаю. Он местный, зовут его все Нурбий, просто Нурбий. Высокий, худощавый. У него еще свежий шрам на левой стороне носа и бреется, в отличие от двух других, что с нами были.
— Был там чисто выбритый горец со шрамом на носу? — спросил командир, повернувшись к сержанту.
— Нет, — помотал головой Котин, — два горца с бородами и другие — европейского вида. Те бритые.
Вызвав дежурного радиста комендатуры, который по требованию Шелестова круглосуточно слушал эфир, Игнатьев доложил о ходе боя и о его результатах. Эти сведения и приметы некоего Нурбия, который остался жив и скрылся с места боя в горах, он попросил срочно передать подполковнику Шелестову. Нужны фотоаппарат и помощь для спуска оружия, взрывчатки и раненого пленного.
Сосновский одной рукой прижимал к уху телефонную трубку, а другой со сладострастным ожесточением чесал ученической линейкой ногу под гипсом.
— Ну что, были контакты у Аминат с посторонними, с кем-то из мужчин? — спросил Шелестов. Голос командира показался Михаилу напряженным. Может, все это от усталости. — Навещал ее кто-нибудь?
— Я пытаюсь наладить разностороннюю слежку за ней, — уныло отозвался Сосновский. — Просто водить за ней одного или двух наблюдателей я опасаюсь. Слишком легко будет заметить наблюдателя со стороны. Так что пытаюсь комплексно подходить к вопросу. Пока, кажется, никто из мужчин ее не навещал. Ручаться за отсутствие контактов с женщинами, если их кто-то подослал, чтобы передать записку, еще что-то, сложно. Она и на рынок ходит, и в булочную, гастроном. Но я не думаю, что Аминат вступит в сговор с кем-то из врагов. Я уверен в ней.
— То, что уверен, это хорошо, — вздохнул Шелестов. — Только ведь можно так голову женщине задурить, что она и знать не будет, что помогает диверсантам, врагу. Ну а что пытаешься следить, используя разные методы, это одобряю.
— У вас-то там как? Как ребята?
— Нормально, вроде справляемся пока, — отозвался Шелестов. — От ребят тебе привет. Ты вот что, Михаил, поосторожнее там. Кажется, мы нащупали след Нурбия Барагунова. Он, конечно, никакой не брат Аминат Хамизовой, но явиться к ней может. Причина, зачем он может к ней прийти, мне не ясна до конца.
— Может, любовь? — предположил Сосновский. — Мужики за всю историю человечества много раз делали глупости из-за любви к женщинам. А тут тем более горец, горячая кровь, безрассудность.
— Насчет глупости и безрассудности я бы не стал утверждать, — строго сказал Шелестов. — Кого-то ведь в подпольной антисоветской сети и сети немецкой агентуры называют Брат и Аул. Возможно, это часть легенды Барагунова, легенда ее брата. Она же почему-то скрывает, что у нее есть жених или человек, который в нее влюблен. Ты сам утверждал это. Так вот, бой у нас тут в горах был. Накрыли многочисленную группу с грузом взрывчатки. Диверсанты рассчитывали устроить обвал над комбинатом. У нас теперь появились прикомандированные альпинисты с боевым опытом. Так вот ребята диверсантов и накрыли. И вот ведь незадача! Один ушел, как раз командир группы диверсантов. И все его называли Нурбий. Не исключено, что это и был Барагунов.
— Ловок, сволочь! — хмыкнул Сосновский.
— Ловок, еще как ловок, — голос Шелестова снова стал строгим. — Не исключаю, что он может появиться у Аминат, попросить о помощи, скрыться, «залечь на дно». Запоминай приметы. Бороду не отпускает, по крайней мере, вчера был чисто выбрит. С левой стороны носа свежий шрам. Не исключено, что в том бою в горах он был ранен. Даже если и легко, то учитывай это.
…Медицинская сестра Ирина Половцева вежливо постучала и вошла, когда Сосновский уже задвинул полочку с телефонным аппаратом в ящик тумбочки. Осмотрев строгим взглядом палату, она подошла к тумбочке и поставила на нее тарелку с нарезанными из бинта салфетками и бутылочку со спиртом.
— Будем готовиться к обеду, Михаил Юрьевич! — заявила медсестра. — Сейчас я вам намочу салфетки спиртом. Протрите хорошенько руки перед едой.
— А может, внутрь граммов пятьдесят? — заговорщически понизил голос Сосновский. — Перед едой для аппетита.
— Товарищ майор! — не приняла игривого тона медсестра. — Вы находитесь в лечебном заведении, а не в каком-то там распущенном санатории, где отдыхающим все разрешается и нет никакого контроля!
— Ну что уж вы так о санаториях, — начал было примирительно Сосновский, но медсестра не умолкала:
— И я хочу еще вам
