Вирус ненависти - Александр Александрович Тамоников
— Чужих сейчас всюду много, — вздохнул главный инженер. — Разбросала война людей. Кто с фронта возвращается, а ему осесть негде, дома не стало, а то и целых поселков. Кто из эвакуации стремится поскорее домой, в родные края, на свою землю. У нас вон тоже такие были. Несколько человек из дома инвалидов из-под Харькова. Прибились глухонемые, кого смогли сберечь. С ними трое из обслуживающего персонала. У нас тут за еду работают. На простые работы я их поставил, хоть так помочь им с голоду не умереть. Справляются.
Дубинин повел оперативников к палатке, возле которой стояла полевая кухня. Шелестов посматривал на женщин, детей, бегавших по лагерю, на несколько стариков, которые тоже выполняли посильную плотницкую работу. И подойдя к большой палатке, в которой, по словам главного инженера, жили глухонемые, Шелестов попросил познакомить его с беженцами. Дубинин приподнял полог палатки и позвал кого-то по фамилии, но изнутри никто не ответил. Тихо было и вокруг. Сосновский подошел к полевой кухне и положил ладонь на бок котла.
— Не ужинали сегодня? — спросил он и переглянулся с другими оперативниками.
— Да вроде готовили они себе еду, — удивленно ответил Дубинин. — Как работу закончили, так их женщины пошли на пруд мыться, а мужчины здесь пищу разогревали.
Сосновский легко запрыгнул на площадку котла и открыл крышку. Взяв большой поварской черпак, он что-то помешал в котле, а потом, зачерпнув, поднес содержимое к лицу. Понюхав, он посмотрел на Шелестова и, чуть поморщившись, отрицательно покачал головой.
— Начали варить и бросили, — прокомментировал он, бросая черпак. — Не проголодались сегодня ваши глухонемые. Может, познакомите с ними? Интересные люди!
— Да тут вроде были. И их эти… работники дома инвалидов. Правда, я послал на разрушенный механический завод своего инженера, и двое с ним на подводе поехали. Завхоз ихний Иванников и электрик Ищенко. А сторож, Митрофанов, остался с остальными.
Шелестов повернул голову и посмотрел в сторону завода, где за лесом чернели остовы конструкций и остатки стен. Буторин и Коган побежали к пруду, в котором, по словам главного инженера, мылись женщины, а Сосновский быстро стал рассматривать палатку внутри. Влажные полотенца, постели, резиновые сапоги большого размера.
— Как давно уехал ваш инженер на завод? — строго спросил Шелестов.
— Ну, часа три назад, — задумчиво ответил Дубинин, глядя на палатку.
— Сколько было этих беженцев из дома инвалидов?
— Одиннадцать их было. Пять мужчин и три женщины. И трое сотрудников интерната. Завхоз, как они сказали, сторож и электрик. Само собой, я документы их попросил предъявить, но они пояснили, что все утеряно, что… Я собирался сделать запрос через райисполком туда, но как-то все руки не доходили. Работы тут много.
Вернувшиеся оперативники рассказали, что на пруду, конечно, никого нет. Странным было и другое. Женщины из соседних деревень, что пришли работать на восстановлении ТЭЦ, стирали постельное белье, свое нижнее белье. Сушили его на веревках. А глухонемые ничего не стирали и не сушили. Хотя, по мнению самого главного инженера, выглядели они относительно нормальными людьми, просто от рождения страдали патологиями, которые не давали возможность слышать и разговаривать. Это, кончечно, накладывало определенный отпечаток на психику людей, но простые работы они выполнять могли. Чисто физически могли.
— А кто-то из страдальцев носил очки? — спросил Коган.
— Очки? — Дубинин удивленно посмотрел на оперативника и, поняв его мысль, уныло кивнул.
Да, очки носили двое. Хорошие оправы, не обычные простенькие, какие можно купить за копейки в каждой аптеке, а хорошие. Дубинин тогда и не подумал, что у инвалидов интерната не может быть таких оправ у очков. И про нижнее белье понял. Наверняка у них было не самодельное и не казенное белье. И они его не стирали и не сушили на виду, потому что все, особенно деревенские женщины, догадались бы, что в интернате такого белья не может быть. И постельное белье не стирали, потому что не собирались тут надолго задерживаться.
— У вас связь с начальством или райисполкомом есть, товарищ Дубинин?
— Телефонной нет. Линия неисправна. И радиостанции нет. Так и общаемся письменно, когда машина приходит, я отправляю заявки и отчеты. А мне приказы привозят. Ну, иногда представитель приезжает и смотрит сам. Машина у меня, конечно, есть, но в последнее время она чаще сломана, чем на ходу. Водитель целыми днями в ней копается.
— Пусть чинит, причем побыстрее. Помогите ему, чем можете, помощников дайте. Если сможете машину завести, то сразу сообщите в райисполком, чтобы прислали помощь, сообщили в местное управление НКВД, что у вас тут диверсанты прячутся. Плохо, но иного выхода у нас пока нет. Значит, никому ни слова, товарищ Дубинин! Ушли глухонемые, и ушли. Поработали, отдохнули от мытарств своих и дальше подались в родные края. Ваш инженер…
— Сапунов, — поспешно вставил главный инженер. — Вполне надежный товарищ, я не думаю, что он мог…
— Надежный? Это хорошо, но думаю, что его убили. Если в ближайшее время помощи не будет, то попробуем справиться сами. Самое главное, что мы не знаем, сколько их там. И там ли они еще. Или уже убрались с территории завода. Вот что, Сергей Михайлович! Своей властью примите все возможные меры, чтобы никто из ваших рабочих ни на шаг не отлучался с территории строительства. Пусть постоянно все будут вместе. Если у вас есть в подчинении здоровые надежные мужчины, поставьте их наблюдать за окрестностями, пусть вовремя подадут знак, что к вам приближаются неизвестные люди. Не один или два человека, а десяток, а то и больше. Тем более на машинах. Знаю, что оружия у вас нет. Поэтому оставлю вам ракетницу. Если у вас случится беда, если нападут немцы, если начнут убивать людей, немедленно пускайте ракету. Не знаю как, но мы постараемся вам помочь. Даже если там, у завода, будет идти бой.
— Все так опасно, товарищ подполковник? — спросил главный инженер твердым голосом без признаков страха.
Шелестов отдал приказ возвращаться к заводу. Таиться от тех, кто там засел, теперь смысла не было. Немцы наверняка следили за окрестностями и увидели три грузовика с солдатами. И они приготовились к бою или к прорыву. Наверняка, если
