Владимир Гриньков - Украсть у президента
– С приездом!
– Спасибо, – сказал Горецкий.
Он даже не сразу сообразил, что не доложил о своем прибытии по всей форме – так его сбил с толку отеческий тон Калюжного.
– Товарищ генерал!..
– Да ладно тебе! – махнул рукой Калюжный. – Не подпрыгивай. Тяжеловато пришлось?
– Приятного мало, товарищ генерал, – честно признался Горецкий. – По могилам мне еще шнырять не приходилось. Я видеозапись привез, акт вскрытия захоронения, объяснения лиц, причастных…
– Не Алтынов там, – проявил чудеса прозорливости Калюжный.
– Так точно! Останки ушли на экспертизу, скорого результата не обещают, но кое-что мне специалисты сказали уже сейчас. Это не Алтынов, а человек, имевший рост сантиметров на двадцать пять меньший, чем у Алтынова. Пол мужской. Почти наверняка это подросток. Имеются повреждения в теменной части, а также повреждения грудной клетки и конечностей. И ни малейших следов ожогов, хотя наш рязанский убийца якобы облил трупы бензином и поджег. В общем, явно левый чей-то труп. Чужой. Могли взять чей-то невостребованный труп. Какого-нибудь пацана, забитого ногами в драке. Эксперты обещали внешность реконструировать, но это все не скоро.
– Да и не к чему оно, – сказал Калюжный. – Нас это в поисках не продвинет.
– Получается, что Алтынов жив, – подвел итог Горецкий. – Мать его, кстати, до сих пор с этой мыслью не может свыкнуться. Как бы на этой почве у нее проблемы с психикой не возникли.
– Как думаешь, она действительно не знала, что ее сын жив?
– Думаю, что да. Такое горе не сыграешь. Но я подумал, товарищ генерал, что надо бы за ней присмотреть. Приставить к ней людей, чтобы понаблюдали…
Говоря это, Горецкий смотрел на генерала и вдруг осекся, что-то прочитав в глазах собеседника. Сдержанная ирония там была, как показалось Горецкому. Превосходство человека, который знает и умеет гораздо больше, чем Горецкий. Да давным-давно за теткой этой там присматривают, запоздало догадался Горецкий. С первого же дня, как всплыла фамилия Алтынов. Люди Калюжного там сидят безвылазно и в три смены каждый шаг этой тетки отслеживают в надежде, что Ваня Алтынов сделает опрометчивый шаг и даст знать о себе матери.
– Вот такие мои предложения, – пробормотал Горецкий.
С тех самых пор, как он пришел работать к Калюжному, он чувствовал, что не вписался, что не стал здесь своим, что он пришлый. Вроде как на временном соглашении он – выполнит свою часть работы, и распрощаются с ним без сожаления.
Надо отдать должное Калюжному: он не позволил собеседнику окончательно скиснуть. Двинул по столу бумаги, произнес деловым тоном:
– Женщину эту мы отработаем, конечно. Но на нее надежды мало. Главное – убийца этот рязанский и его семейка. Через Кипр все шло, и там нам надо копать. Корнышев в течение недели должен вернуться. И вы крутите этого рязанца фальшивого, что хотите с ним делайте, но чтобы был мне результат!
Он еще некоторое время накачивал Горецкого, задачи формулировал, потом поднялся и, продолжая речь, стал ходить по кабинету, и в какой-то момент, когда он оказался у окна и стоял спиной к Горецкому, Илья быстрым движением озорника-школьника взял с генеральского стола ту книжицу, которую Калюжный перед его приходом рассматривал, и заглянул в нее.
Это был паспорт на имя Али Рустамова, уроженца города Махачкалы.
* * *Разговор с Ивановым Горецкий начал с того, что продемонстрировал ему одну из множества фотографий, привезенных из Воронежа. Иванов взял карточку в руки, взглянул на снимок, дрогнул и испуганно посмотрел на Горецкого.
– Как вы думаете – что это такое? – с невозмутимым видом спросил Горецкий.
– Я не знаю, – пробормотал Иванов и положил фотокарточку на стол.
Было заметно, как дрожат его руки.
– В гробу лежат останки убитого вами человека, – пояснил Горецкий. – Помните материалы своего уголовного дела? Вы убили офицера Алтынова, облили труп бензином и подожгли. Мы недавно вскрыли могилу, – кивнул на снимок Горецкий. – В якобы убитом вами офицере метр пятьдесят роста… Вы когда-нибудь видели полутораметровых офицеров?.. И на трупе нет ни малейших следов огня… И получается, что никакой это не Алтынов. Может, вы и не убивали его вовсе – Алтынова?
– Я не помню, – неуверенно ответил Иванов.
Рядом с воронежской фотографией Горецкий положил уже знакомое Иванову удостоверение. С фотографии на удостоверении на Иванова смотрел моложавый мужчина.
– Ведьмакин Александр Никифорович, – прочитал в удостоверении Горецкий. – Это ведь вы!
Он поднял глаза на собеседника.
– Вы говорили, – осторожно подтвердил Иванов. – Я помню.
– Я надеюсь, у вас в памяти что-нибудь всплыло после того нашего разговора, – предположил Горецкий.
Иванов покачал головой. Не вспомнилось ему. Горецкий терпеливо ждал. Иванов понял, что просто отмолчаться у него не получится.
– Я не помню, – сказал он.
– Надо вспоминать, – настаивал Горецкий.
– Зачем?
– То есть как? – пожал плечами Горецкий. – Мы уже столько времени с вами бьемся, пытаемся вас раскачать…
– А зачем… раскачать?..
Во взгляде Иванова угадывалась опасливая настороженность человека, который давно научился никому не доверять.
– У вас в камере есть зеркало? – спросил Горецкий.
Его вопрос поставил Иванова в тупик.
– Нет, – сказал Иванов растерянно, теряясь в догадках относительно того, чего от него хотят на этот раз.
Горецкий достал из ящика стола прямоугольник зеркала, протянул собеседнику:
– Взгляните на себя!
Иванов посмотрел на свое отражение, и его собственный вид явно ему не понравился.
– Да-а, – пробормотал он обескураженно. – Ну и рожа!
А Горецкий уже двигал по столу удостоверение полковника Ведьмакина. Иванов не сразу заметил его манипуляции, а когда он все-таки обратил внимание на фотографию на удостоверении, Горецкий подсказал тоном свойским и доверительным:
– Вы сравните фотографию и свое отражение в зеркале.
Взгляд Иванова переметнулся с фотографии на отражение и обратно.
– Да-а, – протянул он озадаченно, угадав какое-то сходство. – Ловко!
И в его взгляде добавилось настороженности.
– «Ловко» – что? – уточнил Горецкий. – Какое-нибудь объяснение у вас всему этому имеется?
– Нарисовали вы тут меня классно, – оценил Иванов. – Ну прямо офицер!
– Так ведь вы офицер и есть, – сказал вкрадчиво Горецкий. – И я вам еще не все сказал, Виталий Сергеевич. Вы двух человек убили, если верить материалам уголовного дела. Вы убили старшего лейтенанта Алтынова Ивана Константиновича и полковника Ведьмакина Александра Никифоровича. Только Ведьмакин – это вы и есть! Вы за убийство самого себя приговорены судом и отбываете пожизненное заключение. У вас по расписанию подъем и по расписанию отбой, вас три раза в день кормят, у вас прогулки ежедневные, наверное, предусмотрены, и вообще вы вполне живой и даже не болеете, хотя по материалам уголовного дела вы давно убиты и кремированы.
– Как же так?! – спросил изумленный Иванов-Ведьмакин, у которого в голове воцарился хаос и куда уж ему было что-нибудь понять в словах собеседника, тут хотя бы мысли разбежавшиеся собрать.
– Вот и я удивляюсь, – все тем же вкрадчивым голосом сказал Горецкий. – Нестыковочка получается! Вы на нарах паритесь, а трупов-то нет! Один труп просто исчез, а другой прямо передо мной сейчас сидит, вполне живым выглядит и даже не кашляет!
* * *– Вам нравится Ларнака? – спросил у Кати Корнышев.
– Мне больше нравится Лимасол.
– Почему?
– Там много наших.
– Россиян?
– Да.
– Я так понял, что вы не очень-то охотно шли на контакт, – уловил несоответствие Корнышев. – Старались с русскими не общаться.
– Да, это правда, – подтвердила Катя. – И все равно, когда я слышу русскую речь, я стараюсь держаться где-то поблизости.
– Подслушиваете? – улыбнулся Корнышев.
– Получается, что так, – улыбнулась в ответ Катя.
На самом деле ей не слова были важны, а мелодия речи. Она русскую речь слушала как музыку. Запретную музыку. А запретный плод всегда сладок.
– И еще Лимасол как-то живее, – сказала Катя. – На Кипре город – это и не город, по нашим меркам. В Лимасоле сто сорок тысяч жителей, в столице, в Никосии, – сто восемьдесят, у нас в крупном райцентре столько можно насчитать, наверное. Но в Лимасоле все-таки какая-то жизнь. Офисы. Банки. Служащие ходят. Не просто курорт. Город.
– Но в Ларнаке красиво, – возразил Корнышев. – Я помню, как-то случайно заехал на набережную. Красиво: пальмы, фонари…
– Пальмовая набережная.
– Может, завернем? – предложил Корнышев.
– Конечно! – с готовностью отозвалась Катя и развернула машину.
Попетляв по лабиринту улиц, она безошибочно привезла Корнышева туда, где он когда-то оказался совершенно случайно. Море. Песок пляжа. Причал. Частокол мачт – на воде покачивались яхты.
