Джордж Бейкер - Тюряга

Он подошел к штанге и с трудом ее приподнял. Потом, короткими шагами, неуклюже он поднес штангу к распятому Джону и с высоты своего роста отпустил огромный снаряд на грудную клетку лежащего. Что-то хрустнуло, хрякнуло, зашипело. Они отпустили тело, которое еще несколько раз дернулось и затихло. Кровь пропитала рубашку на груди и теперь обильно вытекала из-под врезавшейся в грудную клетку ручки штанги на черный помост, а по нему — вниз на пыльный, так и оставшийся невымытым пол.

Они сидели по-прежнему в гараже, пуская тараканов, веселясь, щелкая насекомых пальцами и перебрасываясь шуточками, как вдруг в гараж ворвался один из индейцев из команды Здоровяка. Дверь хлопнула так громко, что все трое сразу оглянулись, догадываясь по виду вбежавшего, что произошло что-то дурное.

— В чем дело? — тревожно спросил индейца Фрэнк.

— Джона убили.

— Что?! — вскрикнул, приподнимаясь, Фрэнк.

— Он мертв, в гимнастическом зале лежит. Какое-то мгновение все трое — и Фрэнк, и Даллас и

Здоровяк, казалось, оцепенели. Никто из них не мог поверить. Как же так? Вот только что, час назад, Джон смеялся и каламбурил, он был среди них, а теперь… Нет, это же невозможно.

— Что? — спросил, приходя постепенно от шока в себя Фрэнк, — Что случилось?

— Я же говорю, он мертвый лежит в спортзале! — выкрикнул снова индеец.

— Скорее, — сказал Даллас, как будто, поспешив, можно было еще чему-то помочь. — Скорее в спортзал.

Они поднялись и быстро, опережая индейца, пошли к двери. На улице они уже бежали.

Джон лежал с открытыми глазами, обрывок грязного полотенца торчал у него изо рта. Руки и ноги были раскинуты. А тяжелая штанга с тонкой блестящей перекладиной ручки по-прежнему была вдавлена ему в грудь. Фрэнк и Здоровяк осторожно подняли штангу за два конца, освобождая тело от орудия смерти. Казалось, что Джон на мгновение вздохнул и тело его шевельнулось, но это только казалось. Его глаза, его остановившийся взгляд, в котором запечатлелись и муки смерти и ненависть к Палачу, по-прежнему были устремлены в неведомое. Фрэнк осторожно ладонью прикрыл ему веки. Вчетвером они стояли над раздавленным телом, обескураженные, ошеломленные, но невидимая ярость уже медленно поднималась в их сердцах. До боли сжал кулаки Здоровяк, впиваясь ногтями в ладони. Даллас подавленно молчал, не сводя глаз с проломленной грудной клетки Джона.

— Я знаю, кто это сделал, — тихо сказал Фрэнк.

Он весь напрягся, жила вздулась у него на шее, синея и яростно пульсируя. Лицо его побелело, а потом кровь бросилась, окрашивая в красное щеки, лоб и словно наливаясь в глаза. Какие-то громадные, исполинские неуправляемые силы, казалось, овладевали Фрэнком, да так оно и было. Гнев и ярость поднялись в его душе и на этот раз им не было преград. Отчаянно пытался образ Розмари молить его о сдержанности. Но что был этот образ сейчас — лодка в бушующем океане. «Нет, Розмари, — словно с самого гребня волны говорил голос гнева Леоне. — На этот раз они достали меня». Индеец, стоящий рядом с ним, в ужасе отступил назад, так страшным было лицо Фрэнка.

— Нет, это вам так просто не пройдет, — прошептал он.

Но этот шепот был ужаснее грома и грохота бури. Фрэнк вздрогнул, сбрасывая с себя дотоле державший его панцырь оцепенения, и со всей силой, со всей яростью, на которые только было способно его тело, его упругие стальные мышцы, рванулся к двери.

Несколько дней после того памятного разговора с миссис Леоне, когда Розмари показала ей фотографию дома Норта, девушка только и думала о том, как бы использовать имеющиеся теперь у нее сведения против Драмгула. Она была уверена, что он замышляет против Леоне что-то недоброе. Сердце говорило ей, что, быть может, в «Бэйкли» уже что-то происходит, но на все официальные запросы администратор тюрьмы давал ей один и тот же ответ: «С Леоне все в порядке. Он отбывает заключение согласно инструкции». Письма ее вежливо принимали, но в свидании с Фрэнком, как и в свидании с Драмгулом, которого она хотела лично просить о встрече с Леоне, вежливо отказывали. «Но как атаковать Драмгула? — думала Розмари. — Ведь, по сути, никаких доказательств, что это он подставил Норта, нет. Наверняка, лишь Леоне знает что-то еще. А быть может, и до сих пор прячет те фотографии? Но зачем? Какой в них прок? Ведь и в самом деле на них же не запечатлено то роковое число из календаря, когда было совершено ограбление школьной кассы?» Эти и подобные им мысли постоянно крутились в голове Розмари. В первые дни она несколько раз доставала из сумочки и разглядывала фотографию дома. Но неясный, темный слегка от дождя снимок ничего ей не говорил. Она в отчаянии снова прятала фотографию в сумочку.

Однажды она снова проезжала по Форест авеню. Какое-то странное чувство заставило ее затормозить у дома с колоннами. Розмари вышла из машины, она решила постучаться в квартиру Норта, А вдруг этот бессмысленный абсурдный поступок к чему-нибудь да приведет? Она перешла улицу, поднялась по ступеням, открыла дверь и вошла в подъезд. Какая-то птица забилась под потолком и с криком вылетела в раскрытую дверь. Девушке стало жутко, но все же она решила довести начатое до конца. Дверь квартиры Норта на лестничной площадке была первой, налево. Массивная медная ручка тускло блестела в полумраке. Маленькая белая кнопка звонка показалась Розмари острой, и она долго боялась на нее нажимать, чтобы не уколоться. Но все же пересилила себя и нажала.

— А-а, вот и вы, — раздался за спиной Розмари какой-то знакомый каркающий голос

Девушка вздрогнула и обернулась. Перед ней стояла старушка, которую она уже как-то видела здесь, стояла перед ней.

— Я же говорила вам, — каркающе продолжила она, потряхивая седой головой, — что все что-то разыскивают, вот и вы тоже.

Розмари испуганно молчала, ожидая, что вот-вот откроется дверь и выйдет кто-то, увидеть кого она сейчас почему-то очень боялась.

— Зря звоните, никого там нет. После его смерти давно уже там никто не живет, — сказала старушка.

— А я думала… — начала было Розмари.

— И думать тут нечего, — сказала старушка и пошла к двери, ведущей на улицу.

Розмари вышла вслед за ней. «Значит, все зря», — подумала она. На улице она еще раз обернулась. Угол с колоннами, решетка забора, подъезд, рядом с которым окно и какая-то железяка.

— Вам что-нибудь нужно объяснить? — подошла к ней старушка опять.

«О чем, о чем бы ее спросить? — подумала Розмари. — Ведь другого такого случая может и не представиться».

— А что это вон там за железка? — кивнула она на кронштейн для установки флагов, лишь бы что-нибудь сказать и попробовать снова завязать разговор о Норте.

— Это для нашего звездно-полосатого флага. Он развевается здесь раз в год, шестого июля, когда мы празднуем День независимости.

— А-а, — сказала Розмари.

— Я очень не люблю парады, — сказала старушка. — Эти девки с голыми ногами…

Старушка высокомерно оглядела Розмари с ног до головы. Как назло Розмари была в коротенькой юбочке. Старушка повернулась и пошла.

Вечером Розмари была в гостях у своей подруги, которая рассказала ей как-то про фотографию миссис Леоне, которую Драмгул почему-то носил в своем портмоне. Они пили чай и разговаривали об итальянской обуви. Но мысли Розмари витали по-прежнему вокруг дома с колоннами. «А почему бы мне не спросить ее о Норте? — подумала Розмари. — Вдруг она скажет что-нибудь ценное?» Но в следующий момент она подумала: «Скорее всего это будет также абсурдно, как и мой утренний визит в его квартиру».

— У них вот такие длинные каблуки, представляешь? — показывала двумя пальцами подруга. — А вот здесь, — она опустила руку к ноге, — вокруг лодыжки проходит тоненький ремешок.

— «Я совсем отвлеклась», — спохватилась Розмари.

— Это ты про те коричневые, от «Джакометти»? — спросила она.

— Да нет, я говорю про белые от «Оливетти». Помнишь, я как-то одевала их на праздник. Это было как раз в тот день, когда ограбили школьную кассу.

— Что?! — вскрикнула Розмари.

Подруга посмотрела на нее, как на сумасшедшую.

— Я говорю, что одевала их на День независимости несколько лет назад, тогда они были тоже в моде, как и сейчас. Ты же знаешь, что все возвращается.

«Флаг, флаг, на фотографии был флаг», — билось в голове у Розмари.

— Ты знаешь, я что-то плохо себя чувствую, — она подняла руку к голове. — Ты меня прости, но я, пожалуй, поеду.

Уже в машине она подумала: «Теперь ясно, почему они так охотились за этими фотографиями. И наверняка миссис Леоне где-то их спрятала». Она решила поговорить с матерью Фрэнка напрямик еще раз, не откладывая.

Леоне вырвался из спортзала на улицу. «Убить!» — стучало в висках. Он знал, что во второй половине дня Грейвс обычно сидит на стадионе, собирая дань с тех, кто хочет покачаться со снарядами на спортплощадке, и потому он сразу рванулся туда. Асфальт, стены тюремных построек, деревья — все вокруг, вплоть до воздуха, казалось, подхватило Фрэнка и, подобно тетиве лука, устремляло его вперед. «Убить…» — холодно и бесстрастно поблескивала опережающая его бег мысль. Мысль была подобна наконечнику стрелы. Леоне уже видел себя, бросающимся на Грейвса, сбивающим его с ног и бьющим его головой об асфальт. Вот и стадион. На том конце подкидывают мяч. Он устремился к спортплощадке. Вон они. Вот эта кучка подонков, они над чем-то (над смертью Джона!) смеются. За их широкими спинами спрятался Грейвс.