Арч Стрэнтон - Скалолаз. В осаде
Диковатая улыбка коснулась его губ, подержалась секунду, дрожа, как мираж в знойном воздухе, и исчезла. Лицо Тревиса вновь приобрело свое обычное выражение. Крайняя степень спокойствия, немного разбавленная прищуром утомленной одышливости — не каждый день приходится ползать по горам. А он не двадцатилетний парень. Ничего. Скоро все кончится. Уже завтра к вечеру можно будет выпить дайкири[7] в номере отличного теплого отеля. Уже завтра. Завтра. Завтра. К вечеру.
Красное пятнышко на экране поискового монитора выросло до размеров горошины. Оно пульсировало, словно некто хитрый подмигивал Тревису адским глазом. Писк, до этого слабый, едва слышный, отчетливо звучал в ночной тишине.
— Здесь? — Брайан подскочил сзади, едва не толкнув его под локоть. — Чемодан здесь? Мы нашли его?
— Да, — Тревис кивнул утвердительно и на всякий случай сверился с монитором. — Да. Мы его нашли. Он в тех елях. Метрах в двадцати-двадцати пяти.
Квейлан, слышавший разговор, улыбнулся. Тс же ямочки, та же обаятельная физиономия Чеширского кота. В этот момент все забыли о вражде, об убийствах, о крови пролитой и крови, которая еще прольется.
Их мысли сожрал чемодан. Чудо, сказочное богатство, бешеные деньги, лежащие… нет, валяющиеся под ногами, они пьянили, сверкали золотым небесным заревом, стелились зелено-серым ковром, слепили янтарной наркотической дымкой.
Первым сорвался с места Брайан. Размахивая зажатым в руке «хеклером», он мчался к еловой рощице, поднимая тучи снега высокими армейскими бутсами. За ним следом поспешил Телмар, потом — Кеннет. Ступая широко и сильно, шагал Квейлан. Он выглядел самым спокойным. Тревис сперва шел, но постепенно, подчиняясь всеобщему психозу, ускорил шаг, а затем и побежал, откинув назад голову, задыхаясь и покряхтывая, когда слишком сильно увязал в снегу…
…Хел, прищурившись, наблюдал за ними. Эти люди сейчас здорово напоминали ему… крыс! Крыс, почуявших сладковатый запах мертвечины. Ему показалось: еще чуть-чуть и начнется свалка. Грызня, в которой каждый будет убивать каждого, рвать глотки, чтобы получить лишнюю бумажку. Хрустящую, аппетитную банкноту.
За его спиной щелкнула взводимая «собачка» «пустынного орла», и голос Кристель произнес:
— Пошел вперед. Давай.
Он пожал плечами и зашагал в указанном направлении. Бесцветная, застывшая стена хвои росла, становясь все выше и выше, и одновременно все четче проявлялись застывшие в странном оцепенении фигуры людей. Казалось, их всех сковал некий столбняк, и они стоят и стоят, не имея сил шевельнуть даже пальцем. Кристель ничего не спросила, а Хелу никто бы и не ответил.
Он и так понял все, но только когда подошел совсем близко.
Там, где было положено лежать чемодану, возвышался… снеговик. Слепленная явно наспех круглая фигура производила довольно странное впечатление. Вместо моркови, издавна имитирующей нос, торчала веточка. Улыбка, безобразная, похабно-веселая, на одну сторону, украшала круглую физиономию. Но еще хуже этой улыбки были глаза. Тот, кто слепил этого снеговика, обладал определенной фантазией. Голова чудища была полой и внутри уютно разместился сигнальный маячок, извлеченный из чемодана. Всполохи красной лампы в пустых глазницах придавали лицу снеговика одновременно умильно-глупое и зловещее выражение. Весьма странное сочетание, если подумать. Открытый чемодан стоял тут же, у основания фигуры, и был он идеально чист.
Первым пришел в себя Тревис. Страшно, с надрывом, захрипев, полицейский рванулся вперед и мощным крюком правой разнес снеговику голову. Куски снега брызнули в разные стороны. Маячок отлетел метров на шесть и упал куда-то в гущу еловых зарослей. Тревис, не переставая изрыгать проклятия, ударил рукоятью «беретты» в рыхлое шарообразное тело, пробив его насквозь.
Остальные молча наблюдали за полицейским. Без осуждения, без интереса, и уж тем более без симпатии. Просто стояли и смотрели. Губы Квейлана вытянулись в тонкую напряженную линию. Глаза злобно сузились.
Когда Тревис наконец остановился, с трудом переводя дыхание, от снеговика остался лишь небольшой холмик. Полицейский тусклыми глазами посмотрел на чемодан и вдруг наклонился, схватил что-то и поднес к глазам, Квейлан прищурился еще сильнее.
— Ублюдок! — завопил Тревис, оборачиваясь. — Сукин сын Уокер! Да он жив до сих пор!!!
В его руке подрагивала банкнота, на которой чем-то черным были выведены отчетливые буквы, складывающиеся в слова:
«Эй, Квейлан, поменяться не желаешь?»
Хел почти незаметно усмехнулся. Буква «ж». Такой любопытный хвостик и завитушечка на «я». Несомненно, эту записку мог написать только один человек: Гэбриэль Уокер.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
…Он даже не представлял никогда, что человек может так замерзать. Собственно, раньше ему и не приходилось ползти полкиломстра по отвесной скале в сумерках, под секущим снегом, да еще и в одной майке. Каждый порыв ветра мог стать для Гейба последним. Этот день оказался настолько пропитан смертью, что для жизни в нем просто не оставалось места. Когда он коснулся костлявой плечом, почувствовав ее ледяное — даже более холодное, чем ледяное — дыхание на своей шее, и едва успел избежать удара лавины, это стало знамением. Некто свыше нашептал ему на ухо слова удачи. И сейчас они помогали ему ползти, метр за метром, в сумеречное небо. И было даже удивительно, что все это делает он, Гейб Уокер, а не кто-то другой, значительный и сильный. Всемогущий. Но все время, каждую секунду, каждый миг, черная фигура сидела у него на закорках, паскудно хихикая, повизгивая от удовольствия, когда пальцы Гейба не находили, за что зацепиться. И каждый раз словно невидимая рука хватала его за шиворот и тянула вверх. И он лез. И лез еще. И лез снова.
Карниз, почти полностью заваленный снегом, остался далеко внизу, едва различимый в серой, с золотым отливом луны, мгле, а пика все не было. Скала вела в никуда, в бесконечность, в тучи, в звезды.
Кожа на ладонях Гейба повисла ошметками, будто над ней поработал недоучившийся хирург. Кровь стекала по ободранным запястьям и застывала бурыми наростами у локтей. От тела уже не шел пар. Оно вяло отдавало тепло морозному воздуху, и, хотя Гейб старался двигаться быстрее, чтобы не дать ветру сковать мышцы стальными обручами холода, это ему не всегда удавалось. Напротив, чем выше, тем более гладкой становилась скала. Дожди, зной, морозы и годы, сливавшиеся в века, сделали свое дело. Однако другого выхода у него не было — только вверх, вверх, вверх, и как можно быстрее. Гейб даже не чувствовал боли. Боль придет позже. Боль — приоритет здорового человека, а его тело превратилось в бесчувственный кусок плоти, движимый инстинктами и отчасти навыками. Хриплый, сдавленный стон вырывался из обожженного кристалликами льда горла при каждом выдохе. Тут он мог дать себе волю постонать. Почему бы и нет?
Подъем оборвался слишком неожиданно. Гейб совершенно автоматическим жестом вытянул руку вверх, уцепился пальцами за скалу, которой не было, и едва не сорвался вниз. Локоть, с размаху опустившийся вниз и встретивший на своем пути край утеса, острый, как отточенный нож, пронзила длинная, тонкая, электрическая игла. Пальцы спазматически сжались. Но именно локоть и спас Гейба от падения. Судорожно толкнувшись ногами, он начал вытягивать тело из воздушной пустоты. Было в этом что-то жалкое, но ему, ей-Богу, сейчас хотелось плевать на все, и на мнимую ущербность в том числе.
Руки и ноги почти не слушались его. Они слишком ослабли. Сил Гейба не хватало даже на то, чтобы как следует подтянуться. Извиваясь, словно червяк, он все рвался вверх, и наконец старания его были вознаграждены. Колено каким-то чудом оказалось на утесе. Только идиот не смог бы забраться на площадку, имея три точки опоры.
Гейб не был идиотом. Он забрался. Но каких усилий это стоило.
Вытянувшись на ровной горизонтальной поверхности, он мысленно пообещал, что если Квейлан когда-нибудь попадет ему в руки живым, то он заставит его облазить все горы Сан-Хуан в буран и в одном нижнем белье. Пожалуй, стоит доставить ему такое удовольствие.
Мороз окутывал его тело, словно саваном. Постепенно приходило тепло и приятная звенящая пустота в голове. Гейб знал, что это первый признак замерзания. Вскоре накатит волна блаженной истомы и тогда ему уже не удастся подняться, но пока… пока надо набраться сил. Он продолжал лежать, закрыв глаза, ощущая легкий пух снега на ледяном лице. Примерно через минуту начали тяжелеть веки. Сон смерти, навалившись на грудь, пополз по горлу вверх, подбираясь ко рту, стараясь заморозить дыхание, загасить огонек жизни, еще теплящийся в усталом теле. Гейб закричал. Точнее, это он думал, что закричал, а на самом деле с губ слетел лишь слабый сип. Но даже этот сип привел его в чувство. Гейб открыл глаза и удивился тому, как быстро темнота опускается на землю. Сон вновь тронул лицо мягким дуновением, однако на этот раз его попытка была тщетной. Человек боролся за жизнь. Перекатившись на живот, он подтянул ноги и встал на четвереньки. Еще одно усилие, и вот Гейб, пошатываясь, словно пьяный, выпрямился во весь рост. Его качнуло вперед. Ноги сами собой, ища опору, сделали шаг. Затем следующий.
