Михаил Рогожин - Новые русские
Таисья продолжает вздыхать и жаловаться на проблему выбора. Женщины их положения, к которым, разумеется, причисляются все присутствующие, кроме Кати, ни за что не должны оставаться одни.
В каком бы возрасте они ни находились, их должны окружать мужчины, мечтающие попасть в ранг избранников. Гликерия Сергеевна горячо поддерживает подругу, при этом активно намекая, что она, единственная из присутствующих дам, опять замужем. На что Таисья высказывает с солдатской прямотой:
— Какой-нибудь кособоконький, после моих достойных мужей, меня не устроит. Ходил тут один грузин. Всем вроде бы неплох, пенсионер, профессор медицины, с собственной квартирой, но носки носил с дырками. Если он за собой уследить не в состоянии, куда же ему ухаживать за такой избалованной женщиной, как я?
В ответ подруги единодушно зазвенели бриллиантами.
Нинон в отличие от Таисьи считает мужчин всего лишь полуфабрикатами. Она сама берется сделать из мужчины человека, при условии его высокого общественного положения. Если на званых вечерах, презентациях, премьерах и прочих сборищах бомонда ее спутника не узнают в лицо, значит он еще не созрел для нее.
Элеонора тоже имеет на этот счет свое мнение, но высказывать его не собирается. Доставшиеся от Ласкарата богатство и роскошь делают ее недоступной для любого самого незаурядного претендента. Хотя в глубине души она мечтает оказаться послушной девочкой в мужественных руках пришельца из других миров, не понимающего цену окружающих ее вещей. До встречи с Василием она сама ни о чем таком не мечтала. Сначала хотела стать актрисой, три года поступала в театральные училища и не поступила. Пошла работать в Театр имени Станиславского в реквизиторский цех. Однажды пожилой артист, которому она подавала из-за кулис во время спектакля высокий кубок, обклеенный стекляшками, пригласил ее поужинать в ресторан ВТО. Какой непередаваемый восторг испытала она, впервые переступив порог знаменитого актерского ресторана. Они пришли после спектакля. Длинный узкий зал с четырьмя рядами столиков, накрытых белыми скатертями, был полон народа. Все громко разговаривали. Поэтому над головами висел непрерывный гул, сопровождаемый звоном посуды. По залу бродили известные и неизвестные артисты. Они подходили к столикам, обнимались с сидящими, выпивали, присаживались на краешек стула и, размахивая руками, о чем-то возбужденно рассказывали. Официантки с высоко поднятыми подносами бесцеремонно расталкивали попадавшихся на пути посетителей, а те, раскрывая объятия, тут же начинали подхалимничать. Из официанток особенно запомнилась Элеоноре высоченная девушка, судя по всему бывшая баскетболистка. В дальнем углу зала за большим столом пели цыгане. Ни одного свободного места обнаружить не удалось. Но пригласивший Элеонору пожилой актер не растерялся. Пошушукался с метрдотелем, высоким представительным мужчиной в усах, и тот великодушно позволил сесть за угловой столик, судя по всему служебный, с грязной скатертью и как раз двумя стульями. Этот вечер запомнился Элеоноре еще и тем, что ужасно хотелось узнать, что находится в конце зала за тяжелыми портьерами. Спрашивать было неудобно. Не хотелось признаваться в своем первом посещении…
Элеонора вздрагивает. Кто-то дергает ее за локоть. Она не в силах сбросить оцепенение.
— Мадам, вы забыли ключи или вам плохо? — узнает она знакомый, немного гнусавый голос консьержки. — Я все жду, жду, когда хлопнет ваша дверь, а она не хлопает. Так давай подниматься, смотреть, чего с вами такое могло произойти.
Элеонора с трудом отстраняется от двери и чуть не падает. Ее подхватывают участливые руки консьержки.
— Спасибо, Марта Степановна. Вы не поможете открыть дверь и снять квартиру с охраны?
Консьержка с готовностью берет ключи и входит первая. Элеонора, пользуясь ее присутствием, с опаской проходит по комнатам и везде включает свет. Ничего подозрительного не обнаруживает. Немного успокаивается. Ей безумно хочется спать. Аж покачивает. Хорошо, что выпила. Элеонора сует Марте Степановне деньги, та считает, несколько бумажек берет, остальные возвращает. Элеонора отказывается, тогда та кладет деньги на столик рядом с телефоном. «Ежели чего помочь или сделать, позвоните мне, мадам, я ночью не сплю. Вмиг поднимусь к вам. Благодарствую. Деньги-то не смахните со столика. Там много». — Видя, что Элеоноре все равно, неодобрительно качает головой и уходит.
Полыхающая всеми хрустальными люстрами, торшерами на мраморных подставках, лампами из китайских ваз с плетеными абажурами и легкими кружевными накидками, настенными изысканными бронзовыми светильниками квартира, занимающая половину этажа, выходящая окнами на обе стороны дома, кажется огромным, залитым светом кораблем, одиноко плывущим по темному ночному морю. Элеонора бесцельно бродит по комнатам. Останавливается, замирает. Ей кажется, из мемориального кабинета Сталецкого слышатся приглушенные голоса. За его дверью и при Ласкарате частенько раздавались таинственные звуки. Элеонора входит туда редко. По сути эта комната как бы и не существует в ее повседневной жизни. Гости, впервые наносящие ей визит, стремятся попасть туда на домашнюю экскурсию. Элеонора неохотно уступает просьбам. Многие подруги и их друзья, зная о нелюбви хозяйки к этой, всегда закрытой на ключ комнате, не пристают с желанием побывать еще раз в обители гения. Тяжело передвигая отекшие ноги, Элеонора доходит до круглого холла. Непонятные звуки возникают попеременно во всех комнатах. В ее спальне явно скрипнули пружины. Неужели он уже в постели? Испуг прошибает тело, страх, приглушенный спиртным, вырывается из алкогольного плена, сдавливает сознание, заставляет дрожать руки.
«Он там!» — Элеонора беспомощно примиряется с этим фактом. На кухне раздается легкое сопение, быстро переходящее в мощный свист. Чтобы не упасть, она хватается за высокую, крутящуюся вокруг своей оси этажерку, на полках которой громоздятся старинные фолианты. «Тьфу ты!» — успокаивает себя Элеонора, она же сама включила конфорку под чайником со свистком. У Таисьи в пиалах подавали не утоляющий жажду после жирною поросенка жасминовый напиток. Поэтому по пути домой мечтала о большой чашке крепкого индийского чая. Элеонора бежит на кухню. Выключает газ. И силится вспомнить момент, когда она поставила кипятить воду. Но не получается. От этого пропадает желание пить чай. Где-то в дальних комнатах слышится шуршание. Оно то затихает, то с новой силой продолжается. Как будто кто-то примеряет бальное платье. Неужели эти звуки раздаются из комнаты, когда-то служившей спальней Гликерии Сергеевне? Инстинктивно Элеонора сжимает в руках длинный кухонный нож. Борясь со страхом, медленно движется по коридору, проходит мимо зеркальной стены, в квадратах которой отражается ее белое напряженное лицо с огромными тенями от ресниц из-за подсветки низко стоящей маленькой настольной лампы.
В холле все еще покачивается этажерка с фолиантами, служившая недавно ей опорой. Шуршание не утихает, наоборот, воспроизводит какие-то крутящиеся движения. Так шуршат юбки у танцующих дам. Но почему без музыки? Неужели она не побоится войти? А из спальни вновь доносится скрип пружин…
«Значит, он не один. Пригласил гостей повеселиться?» — эта мысль пульсирует вместе с кровью, бьющей миниатюрным молоточком в висок.
Элеонора старается не приближаться к двери спальни. Проскальзывает в другой коридор, ведущий к дальним комнатам и второй ванной комнате. Не задерживаясь, она отчаянно толкает дверь в бывшую спальню Гликерии Сергеевны. Лунный свет заливает комнату. Огромное зеркало, стоящее напротив окна, отражает полный диск ночного светила. В поиске выключателя Элеонора делает несколько шагов вперед, и вдруг нечто, почти невесомое, ветерком пробегает по ее лицу и на мгновение прилипает к нему. Элеонора вскрикивает. Ноги подкашиваются. Она падает навзничь. Сознание заволакивается плотным, тускло мерцающим туманом. Из него возникает Василий Ласкарат. Он — в концертном фраке, белоснежной манишке с шелковой белой бабочкой. В руках держит скрипку. Его глаза закрыты. Он движется вперед, не видя дороги. Еще секунда и наступит на лежащую Элеонору.
«Нет!» — кричит она. Но не слышит собственного голоса. Зато раздается тяжелый тугой удар о пол. Ласкарата больше не видно. Звук удара возвращает Элеоноре сознание. Она резко открывает глаза. В комнате светло и тихо. Одна створка открытой форточки мерно хлопает о другую. Струя холодного зимнего воздуха овевает голову Элеоноры. Ей приятно дышать полной грудью. Наступивший покой расслабляет взвинченные нервы. Хмель выветрился окончательно. Ясность толкает ее к действиям. Элеонора встает, включает электрический свет. В комнате никого. Возле окна валяется настольная лампа с разбитым основанием. Крупные куски китайской фарфоровой вазы с частями розовых и зеленых птиц по голубому фону, сверкают белыми острыми краями. Элеонора понимает, что произошло. Она забыла закрыть форточку. От сквозняка тюлевая занавеска взлетела и накрыла стоявшую на комоде лампу. С каждым порывом ветра занавеска то соскальзывала, то снова обвивала кружевной шелковый абажур. Когда Элеонора открыла дверь и вошла, сквозняк мощным порывом взметнул занавеску, она пролетела по лицу, потом окончательно закрутилась вокруг лампы и сбросила ее на пол. Элеонора закрывает форточку, довольная собственными логическими выводами. Убирать осколки сейчас не в состоянии. Пусть лежат до утра. При выходе из комнаты новые звуки заставляют ее замереть на месте в который раз. Из мемориального кабинета Сталецкого доносятся тихие, плачущие стоны скрипки. Это уже слишком! Старинный, с широким кольцом ключ торчит в замке. Элеонора испытывает странный соблазн повернуть его и ощутить мягкое движение замкового механизма. Звук неожиданно исчезает, и уже не ясно, был ли он вообще. Раньше эта комната служила Василию местом уединения. Там он общался с духом своего великого отца, сохранившегося в этих стенах, и предавался долгим раздумьям. В такие минуты никого к себе не пускал. Незаметно исчезал за дубовой дверью, подходил к письменному столу, стоящему в нише, предназначавшейся раньше для стенного шкафа. На стекле, защищающем зеленое сукно стола, стоит старинный письменный прибор — на широкой подставке из серебра в вольтеровском кресле с вытянутыми перекрещенными ногами сидит античный философ, читающий свиток. По бокам — чернильницы в виде античных амфор. По обеим сторонам подставки — серебряные светильники, основой которых являются женские античные статуэтки. Кроме письменного прибора, на столе педантично разложены разнообразные антикварные мелочи: нож для разрезания книг и журналов, перья для ручек, машинка для подтачивания карандашей, театральный бинокль, серебряный портсигар с монограммой Сталецкого, ножнички в виде цапли, пасхальные яйца в фарфоровых подставках, маленькая деревянная шкатулка с миниатюрным томиком Лермонтова…
